Александр Полежаев
Кориолан
--------------------------------------
Русская историческая поэма конца XVIII - начала XX века
М., "Советская Россия", 1984.
OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru
--------------------------------------
ГЛАВА ПЕРВАЯ
РИМ
I
Была страна под небесами.
Была великая страна -
Страна чудес... но времена
Враждуют страшно с чудесами!
Был град, любимый град богов, -
Но уж давно пределы мира
Освободились от кумира
Племен, народов и веков!
Он пал - сперва, как лев свободный,
Потом, как воин благородный,
Потом, как раб!.. С лица земли
Он не исчез от укоризны,
Но душен воздух той отчизны,
Где славу предков погребли!
И, жертва общего презренья,
С тех пор на месте преступленья
Он, как измученный злодей,
Обезображенный страданьем,
Лежит, покрытый поруганьем,
В виду безжалостных людей!
Без утешенья и без силы,
Лишенный чувств и оборон,
Как лобызанием Далилы
Обезоруженный Самсон, -
Он недвижим во сне глубоком,
И филистимская вражда
Стоит в веселии жестоком
Над ложем смерти и стыда...
И залегла над ним сурово
Непроницаемая мгла -
И долго черного покрова
Не сгонит день с его чела!
И что ж? не будет лист увядший
Цвести опять между ветвей,
И горный дух, однажды падший,
Не воскресит минувших дней!
II
Он спит... Но кто не видел бури,
Когда, свирепа и грозна,
Она, как черная волна,
Мрачит и топит блеск лазури?
О, так на лоне тишины,
Над этой вечною могилой
Кумира славной старины -
Летают, вьются с чудной силой
Былого тягостные сны!
Так благодатная десница
Всегда таинственной судьбы
Еще хранит свои столпы,
О Рим, всемирная столица!
И, как бездетная орлица,
Она витает над тобой,
И грустно ей расстаться с славой,
С твоей победною державой,
Теперь погибшей и рабой!..
И между тем, как сон печальный
Тебя сурово тяготит,
Она улыбкою прощальной
С тобой безмолвно говорит...
И рой видений - то прекрасных,
Подобно утренней звезде,
То величавых, то ужасных,
Страшней порока в наготе -
Тебя лелеет беспрерывно,
Как мать любимое дитя,
Иль, свежей памятью шутя,
Наводит страх и ужас дивный
На труп холодный и немой
Твоей гордыни роковой...
III
И в влажном облаке тумана
Рисует он перед тобой
Перстом волшебным некромана:
И твой воинственный разбой,
И беспокойное гражданство,
И дух отважный мятежей,
И кровь свободы и тиранство
Среди народных площадей,
Фабриций, Регул, триумвиры,
Трибуны, консулы, порфиры
В громах и прежней красоте,
Борясь с свирепыми веками,
Встают и, пышными рядами
Мелькая ярко в темноте,
Приносят дань твоей мечте...
И видишь живо ты мильоны
Своих народов и рабов,
Свои когорты, легионы
Под тенью тысячей орлов,
И океан, обремененный
Громадой черных кораблей,
И мир коленопреклоненный
Пред капитолией твоей.
И все - и все, что обожали
С глухим проклятьем племена,
Что безусловно освящали
Своим полетом времена, -
Все видишь ты, и - изнуренный
Ужасной мукой Прометей,
Ты, будто вновь одушевленный
Картиной славы прежних дней, -
Ты, может быть, в тоске бессильной
Желаешь быстро перервать
Твой сон лукавый, сон могильный,
И с новой яростью восстать!
Но... безотрадные надежды!..
Прошли года - пройдут года,
И смертью скованные вежды
Не разомкнутся никогда!..
IV
Ты пал. Ты умер для потомства!
Ты - груда камней и земли!
Секиры зла и вероломства
Твои оплоты потрясли!
Нет Рима, нет - и невозвратно!
И с полунощной тишиной
Одна лишь тень его превратно
Дрожит над тибрскою волной!..
Исчезли цирки, пантеоны,
Дворцы Нерона и сенат,
И императорские троны,
И анархический булат,
И там, на площади народной,
Где, в буйном гневе трепеща,
Взывал Антоний благородный
К друзьям кровавого плаща, -
Где защитил народ свободный
Своих тиранов от мечей,
И, наконец, окровавленный,
Склонился выей, изнуренный,
Под иго хитрых палачей {*}.
{* Триумвиров.}
Там тихо все, умолкли битвы!
Лишь век иль два тому назад,
Бывало, теплые молитвы
То место громко огласят,
Когда в угодность Каиафе {*},
{* Под именем Каиафы здесь
разумеется верховный инквизитор.}
При звуке бубнов и рогов,
В великолепном автодафе
Сжигали злых еретиков...
V
Теперь же в Ромуловой сфере
Костры живые не трещат -
Зато прекрасно Miserere
Поет пленительный кастрат.
И, если страннику угодно
Иметь услужливых друзей -
Его супругу благородно
Проводит ловкий чичисбей...
ГЛАВА ВТОРАЯ
ИЗГНАННИК
I
Кто видел над брегом туманного моря,
Векам современный, огромный утес,
Который, с волнами кипучими споря,
На брань вызывает их бурный хаос?
Стоит недвижимый над черной могилой -
Но воют и плещут буграми валы;
Свирепое море с неведомой силой
Обмыло гранитные ребра скалы,
Обрушилось, пахло холодной геенной,
Тяжелой громадой на вражье чело -
Сорвало, разбило и лавой надменной
В пучину седую, как вихрь, унесло!
Те волны, то море - народная сила;
Скала - побежденный народом герой.
На поле отваги судьба довершила
Насильства и славы торжественный бой...
II
Смотрите: бунтуют безумные страсти;
Неистово блещет крамольный перун;
Священный останок утраченной власти
Громит безответно могучий трибун.
Мятеж своевольный и ярые клики
Возникли в отчизне великих мужей:
Патриций, и воин, и раб полудикий
Враждуют на стогнах отцов и детей;
И шум и смятенье в приливе народа...
"Сенат и законы!" - "Мечи и свобода!" -
Взынают и вторят в суровых толпах.
"Но слава, победы, заслуги и раны?" -
"Изгнанье злодею! Погибнут тираны!
Мы вместе сражались и гибли в боях!"
И глухо мечи застучали в ножнах...
"Давно ли он принял от гордого Рима
Зеленый венок, украшенье вождей?" -
"Изгнанье, изгнанье! Видна диадима
В зеленом венке из дубовых ветвей" {*}.
{* Народные трибуны, обвиняя Кориолана
во многих преступлениях против отечества,
уличили его также в домогательстве
верховной власти.}
И долго торжественный голос укора,
Мешаясь с проклятьем, в народе гремел,
И жребий изгнания - жребий позора -
Достался бесстрашному мужу в удел!..
III
Доволен и грозен неправедной силой,
Народ удалился от места суда,
И город веселый, и город унылый
Покрылся завесою тьмы и стыда...
Но кто, окруженный толпою ревнивой,
Под верной защитой булатных мечей -
Покоен и важен, как царь молчаливый, -
Идет перед сонмом врагов и друзей?
Волнистые длинные перья шелома
Клубятся и вьются над бледным челом,
Где грозные тучи, предвестницы грома,
Как будто таятся во гробе немом, -
И око, обвитое черною бровью,
Сверкает и пышет, как день на заре,
И стан величавый, и, жаркою кровью
Нередко увлаженный, меч при бедре,
Блестящий в изгибах суровой одежды, -
Он гордо проходит пред бурной толпой;
И мнится - и злобу, и месть, и надежды
Великого Рима уносит с собой...
IV
Уж поздно... Тарпея, как тень великана,
Сокрыла седую главу в облаках,
И тихо слетает на землю Диана,
В серебряной мантии, в ярких звездах.
Часы золотые! Отрадное время!..
Вам жертву приносит поклонник сует -
Лишь с сумраком ночи забудет он бремя
Душевной печали и тягостных бед.
В глуби эмпирея, на небе эмальном
Звезда молодая блестит для него,
И сон благотворный, на ложе страдальном,
Согреет облитое хладом чело...
И после - на муку знакомого ада,
На радость и горе, на жизнь и тоску
Навеет волшебная ночи прохлада,
Быть может, навек гробовую доску...
V
Оделась туманною мглою столица;
Мятежные площади спят в тишине.
Вдали промелькает порой колесница
Иль всадник суровый на быстром коне;
Ночные беседы, румяные девы
Заметны порою в роскошных садах,
И слышны лобзанья, и смех, и напевы, -
И рядом темницы и вопли в цепях.
И редки на улицах робкие встречи,
И голос укора, и ропот любви -
Плащи и кинжалы, смертельные сечи,
Мольба и проклятья, и трупы в крови...
И снова молчанье... Как будто из Рима
Возникло песчаное море степей...
Безоблачно небо; луна недвижима
В пространстве глубоком воздушных зыбей.
VI
У храма, под тенью душистой оливы,
Внезапно нарушен священный покой:
То робкие жены - их взор боязливый
Наполнен слезами и дышит тоской.
Одна- молодая, в печали глубокой,
Как ландыш весенний, бела и нежна;
Другая - летами и грустью жестокой
Могиле холодной давно суждена.
Пред ними, закрытый волнистою тогой,
В пернатом шеломе, в броне боевой -
Неведомый воин, унылый и строгий,
Стоит без ответа с поникшей главой.
И тяжкая мука, и плач, и рыданье
Под сводами храма в отсвеченной мгле -
И видны у воина гнев и страданье,
И тайная дума и месть на челе.
И вдруг, изнуренный душевным волненьем,
Как будто воспрянув от тяжкого сна,
Как будто испуган ужасным виденьем:
"Прости же, - сказал он, - родная страна!
Простите, сыны знаменитой державы,
Которой победу, и силу, и честь
Мрачит и пятнает на поприще славы
Народа слепого безумная месть!
Я прав и свободен. Я гордой отчизне
Принес дорогую, священную дань -
Младые надежды заманчивой жизни,
И сердце героя, и крепкую длань.
Не я ли, могучий и телом и духом,
Решал многократно сомнительный бой?
Не я ли наполнил Италию слухом
О гении Рима, враждуя с судьбой?
И где же награда? Народ благодарный
В минутном восторге вождя увенчал -
И вновь, увлеченный толпою коварной,
Его же свирепо судил и изгнал!
Простите ж, сыны знаменитой державы,
Которой победу, и силу, и честь
Мрачит и пятнает на поприще славы
Народа слепого безумная месть!.."
VII
Протяжно гремели суровые звуки
И глухо исчезли в ночной тишине,
Но голос прощанья в минуты разлуки
Опять пробудился, как пепел в огне:
"Свершилось! свершилось! О мать и супруга!
Мне дорого время, мне дорог позор!
Примите ж в объятия сына и друга -
Его изгоняет навек приговор!
Где дети изгнанника? Дайте скорее
Расстаться с чертами родного лица -
О, пусть лобызают младенцы нежнее