Главная » Книги

Подъячев Семен Павлович - Как Иван "провел время", Страница 2

Подъячев Семен Павлович - Как Иван "провел время"


1 2

.. замычка у меня такая...
   - Вот это-то и нехорошо... А ты закусывай больше... ешь, оно тебя и не возьмет. Это я на малине настояла водку-то, - кивнув на графин, добавила она, - не так, думаю, разит... скуснее!.. Как, по-твоему, ничего, а?..
   - На что уж лучше, царю пить-с!.. На все вы, гляжу я, мастерицы, все у вас есть, всего достаточно, в изобилии...
   Матрена Васильевна вздохнула.
   - А все не в коня корм, все не в удовольствие,- сказала она и добавила, помолчав: - Через злато, милый, слезы-то льются, скучно живем... сладкий кусок, а он в глотку не идет. Ну, а ты как живешь? - спросила она, опять вздохнув. - Хлеб-то давно покупаешь?..
   - Давно!.. Что уж говорить, плохо живу... В дому у меня беспорядок... бегаю вот из дому-то, время вот провожу у добрых людей...
   - Что так?
   - Бабы мои меня съели... Каждый божий день война промеж их... Крик, ругань... Измучали, истинный господь! Нынче вот для праздника затеяли... рвут одна другую... плюнул, ушел!..
   - А ты унял бы!
   - Где унять! Как унять? Слов не слушают, а драться, например, я трезвый не стану, потому - совестно. Ну, как выпимши приду, наору... Так ведь это что ж для них, наплевать!
   - Детей-то много ль?
   - Да пока четверо... Старшего-то вот в ученье надо... в башмачники отдам...
   Хозяйка помолчала, что-то думая, уставясь глазами в одну точку. Потом тяжело вздохнула и, наливая еще в стакан Ивану водки, сказала:
   - У меня теперича тоже сын-то какой бы был!.. Работник уж был бы, помощник, кабы...
   Она не договорила то, что хотела сказать, и, махнув рутой, добавила:
   - Кушай!
   - С чего ж это он помер-то? - спросил Иван, на этот раз уже не ломаясь, без отговорок взяв стаканчик. - Простудился, знать... от простуды?
   - Какой, родной, от простуды! Не от простуды, а от побоев. Вон чорт-то, прости ты меня, господи, не для праздника сказано, заколотил в гроб... все печенки отбил... так и зачах... стаял, как сосулька под крышей. А какой был ребенок-то!.. Бывало, "маманя, скажет, маманя, за что меня папенька бьет? Я, скажет, я ни-ничего, ни-ни"...
   Она опять махнула рукой и не договорила, захлебнувшись слезами.
   За перегородкой, в спальне, завозился на своем "логовище" Семен Филатыч и вдруг закричал:
   - Опять ты!.. Да воскреснет бог!.. Изыди, сатано! Изы-ы-ди!
   - Черти это ему представляются, - сказала хозяйка, - чертей видит... Сам, прости, господи, чорт, черти и лезут.
   - Бывало, - продолжала она, немного помолчав, - в Москве жили... каку я с ним муку видала... Запьет вот эдак-то, а у нас мастерская, народ ходит, заказчики-срамотища!.. Раз одного заказчика, француза какого-то, прибил с пьяных глаз... А уж в мастерской-то что, бывало, творил - ужасть! Жить мало кто стал... поживут недельку - "давай ращет..." Дошло дело, всех московских заказчиков растерял... Кому охота... ноне пьян, завтра пьян, скандалист... Не стало работы... обходить стали добрые люди. Тут уж, я вижу, дело плохо, сманила его сюда. Все одно, - куда ж он теперича годен стал?.. Только ему и сидеть здеся у вас в берлоге... Никто не видит!..
   - Хорошо у вас, знаю я, допрежь дело шло, - сказал Иван, - ходко...
   - Мало что допрежь... допрежь он не такой был... в те поры мы и денег-то нажили, а кабы не нажили, то теперича сума бы нам... по миру ходить бы... Допрежь-то он пил, а все не так... и карактер другой был... А вот как пришла энта проклятая забастовка-то, с этих пор и зачертил... Что было-то в те поры - ужасть!..
   - Думали, дело-то лучше будет, - сказал Иван, - ан вышло хуже... тяжельше жить стало.
   - Чего уж! Натерпелась я в те поры с ним... одурел мужик совсем... закружился. Откуда только, дивлюсь я, и тогда и теперича дивлюсь, дух в нем этот взялся?.. Что, кабы ты слышал, орал-то!.. Веришь, не сойти мне с этого места, царя самого крошил на чем свет стоит... А уж этих господ, - она махнула рукой, - уж их-то... только, бывало, и слов: "Бить их, мошенников... всех передушить, дармоедов"!.. Чего уж, от самого господа бога в те поры отшатнулся... Владычицу вон самое - и тае ругал. Волос, бывало, дыбом встает слушать его. Как только царица небесная терпела, допускала... Всее мастерскую в те поры перебаламутил... Связался с каким-то... ходили к нему... Он куда-то бесперечь бегал... По цельным дням пропадал... Так и думала, так и ждала: застрелят его где-нибудь, нет - цел остался!
   А потом, как прошло все это, утишилось, - опять помолчав немного, продолжала она, - угомонили их, дьяволов, забастовщиков. Он и закрутил... и запил, милый ты мой, мертвой чашей... С тех пор вот и страдаю с ним... Постарел, одурел... сладу нет... зверь, а не человек! Живем вот теперича здеся, чисто в лесу... ни к нам кто, ни мы куда... проживаем вот деньги готовые, пока есть... Выпей еще...
   Она наполнила стаканчик. Иван выпил. В это время "в спальне" что-то загремело, стукнулось об пол и сейчас же вслед за этим из спальни в залу не вышел, как обыкновенно, на ногах, а вылез на четвереньках сам Семен Филатыч и пополз по полу к столу, где сидел Иван с хозяйкой. Не доползя немного до стола, он остановился, поднял голову, посмотрел, засмеялся и вдруг, не меняя позы, начал кружиться на полу, тявкать по-собачьи и кричать:
   - Караул! Караул!..
   Захмелевший Иван со страхом вскочил и отодвинулся в угол к двери, не зная, что делать.
   - Караул! - орал Семен Филатыч. - Ограбили! Караул! Жулик пришел... ограбили! Караул!
   - Полноте бесноваться-то, опомнитесь!.. Семен Филатыч, что это вы сами себя до чего допустили?! - говорила жена, тоже, повидимому, испугавшаяся, кружась около него.
   - Караул! - все так же орал Семен Филатыч, не слушая ее, и вдруг как-то сразу, легко и свободно, точно его кто-то подхватил под руки и поднял, встал на ноги и, схватив со стола графин, пустил им в жену.
   Она как-то успела отвернуться, и графин, ударившись о стену, разлетелся на мелкие части. Тогда Семен Филатыч схватил вилку и бросился к Ивану.
   - Е-е-е-рничать! - закричал он. - А-а-а... ерничать! По чужим женам... гы, гы... черная сотня!..
   - Убьет! - закричала Матрена Васильевна, - беги!..
   Не помня себя от страха, с ужасом, видя какое-то звериное и необыкновенно страшное лицо Семена Филатыча, Иван бросился в дверь в кухню, а оттуда сломя голову, пробежав по сенцам, выскочил на улицу.
  

VII

  
   - Вот так провел время! - проговорил он, выбравшись на дорогу. - Н-да! Пырнул бы вилкой-то с пьяных-то глаз, что с него взять?..
   "Ну, теперь куда, домой, что ли?" -спросил он сам у себя и, спрашивая, знал, что домой он теперь не пойдет, а пойдет "путаться" по селу и лезть, куда не надо.
   От выпитой водки в голове у него шумело, и он начал чувствовать в себе какую-то особенную, хорошо знакомую ему нахальную смелость. Первая ступенька, через которую трудно было перешагнуть, осталась позади, и теперь ему нужны были люди, с которыми надо поговорить, рассказать, что-то, поспорить, пожаловаться на свою долю...
   На улице между тем стало смеркаться и сильно морозило. Тонкий и бледный серп месяца высоко висел на ясном небе. Резкий и холодный ветер дул с севера, переметая дорогу и курясь, как дымок, по верхушкам сугробов. Бабы с ушатами на салазках возили из колодца воду. Кое-где скрипели ворота, хлопали калитки, слышались человеческие голоса.
   - Пойду к учителю, - сказал Иван, - попрошу у него почитать... Про Мишку скажу, чтобы построже с ним поступал... задавал бы задач побольше. Скажу: "Учи, мол, делу, что требуется, а вы, мол, чему учите-то? Жалованье только ваше дело задаром получать!.." Пущай его сердится, а мне наплевать, сердись - не сердись, такой же будешь, не слиняешь... На наши денежки-то проживаешь. Много вашего брата к нам приставлено, не знаешь, кого бояться... Плюнуть некуда - везде начальство...
   Он поправил обеими руками на голове шапку и пошел, размахивая на ходу руками, совсем другой, чем давеча, походкой по дороге вдоль села в гору, туда, где было училище, чувствуя, как "нахальная" смелость все больше и больше входит в него и словно толкает и кричит ему: "Чего ты, аль не такой же человек... чего боишься-то?.. Наплевать... Эка штука... чай, видали... да пра, ей-богу... всякого бойся, как мышь какая, - аль заяц..."
  

VIII

  
   Он подошел к школе, к длинному, низкому, похожему на сарай строению, и остановился у крыльца покурить.
   Около крыльца все было залито, обледенело и сильно пахло. На крыльце около какого-то чудного полукруглого фронтона, неизвестно зачем сделанного, была прибита доска с надписью, что дом этот "Гуляевская земская школа"...
   Квартира учителя находилась в этом же здании и выходила окнами не на улицу, а на двор с противоположной стороны. Для того чтобы попасть в нее, надо было обойти кругом за угол и войти с другого крыльца, еще более старого, чем то, которое выходило на улицу. Иван так и сделал. Постояв и покурив "досыта", так что еще сильнее закружилась голова и стало саднить в горле, он обогнул угол и направился к крыльцу учителевой квартиры.
   Между тем, пока он шел от Семена Филатыча, пока стоял и курил, на улице совсем смерклось. Откуда-то с запада, из-за леса, надвинулась тихо и осторожно, точно цепляясь лапами за небо, боясь упасть, темносвинцовая туча, от которой сделалось еще темнее и печальнее...
   Взойдя на крыльцо и постояв немного около обитой рваной и грязной рогожкой двери, Иван дернул за скобку и вошел в квартиру учителя.
   У учителя были гости. Он справлял день своего рождения.
   Учитель этот, Евграф Николаевич Светозаров, пожилой, лет за сорок человек, был холост. Сеял он в этой школе "разумное, доброе, вечное" лет пятнадцать и имел при себе кухарку-работницу, с которой "спутался", и появлявшихся иногда, время от времени, младенцев - "плоды любви несчастной" - отправлял в Москву вместе с матерью, где она, откормив шесть недель своего и кстати уж чьего-нибудь ребенка, возвращалась обратно.
   - Чего тебе, - философски-нравоучительно говорил ей папаша,- отсидишь, откормишь за милую душу. Не двадцать же пять рублей платить?.. Сама посуди, ты баба умная, где их взять-то?.. Не из чего ведь... Отсидишь и не увидишь, как...
   - Чорт ты, - говорила ему на это "умная баба", - носач проклятый! Ты ступай сам посиди!.. Каково мне, ты-то бы подумал, с ним таматко расставаться-то?.. Как таматко с нашей сестрой обращаются, ты бы посмотрел!.. Одно, говорю, расставанье не дай бог никому... Разбудят нас, баб, в четыре часа утра, а то и раньше: "Роднушки, вставайте!.." "Роднушками" таматко нас зовут, тысь родные матери... "Вставайте, такие-сякие, прощаться"... Так что тутатко в те поры происходит! Ужасти!.. Ума помраченье! Другая так и обомрет, повалится, как сноп... А слез-то! Владычица!.. А вам что, кобелям?.. Вам, знамо, только с рук спихнуть... вам не жалко...
   - Да уж будет, будет! - утешал ее учитель. - Ну, как не жалко? Жалко и мне, да ничего не поделаешь, связа одна... а ты не серчай... ты у меня баба золотая, цены тебе нет, ей-богу, не вру. Вот погоди, поеду двадцатого в город за жалованьем, шаль тебе привезу... носи, не жалко! Баба ты - дорого стоишь!
   И, действительно, баба эта старалась для него изо всех сил... "блюла" его хозяйство, как зеницу ока. Учитель был человек хозяйственный, держал корову, выкармливал свинью, завел кур, уток, индюшек и заботился обо всем этом гораздо больше, чем о вверенном ему стаде ребятишек. У него ничего не пропадало даром, все шло в дело. Мальчишки-ученики, приносившие с собой на обед хлеба, по его приказанию, не уносили обратно домой оставшиеся корки и объедки, а кидали их в корзинку, стоявшую для этой цели в сенцах. Кусочки эти шли поросенку.
   Школьный сторож Степан, за свой длинный нос прозванный Рулем, старый, кривой, бывший крепостной человек, приставленный к школе, ненавидящий ребят, называвший их "вольницей проклятой" и "сукиными детьми", презирал учителя, ругал его, когда бывал выпимши, скверными словами и частенько бегал жаловаться к священнику.
   - Ваше высокопреподобие, - говорил он, задыхаясь, - что ж этта такоича значит, а? Доколе? Заездил меня, анафема, на работе... измучил, чтоб ему издохнуть, хуже пса какого!.. Что ж, я к нему рази приставлен-то, на него ворочать, а? Я к школе приставлен... Мне впору за вольницей за этой, извините, за проклятой смотреть... у меня от нее голова кругом идет... Вы ему, ваше высокопреподобие, будьте отец родной, скажите...
   - Да это, Степан Федрыч, не мое ведь дело, - говорил батюшка, - я ему не начальник.
   - А кто же ему начальник?.. Шут, что ли, прости ты меня, господи, с рогами?.. Какой он учитель, чему, с позволения сказать, он учит, а? От него грех один, зараза... Живет вон, извините, с мазихой... волю ей дал... Она надо мной командует... "Принеси дров, принеси воды, навяжи метлу, почисти у коровы". Фу ты, подлая ты тварь! Да что ж, я каторжный, что ли?! А намедни что говорит! "Тебя, гыт, надыть намахать... на спакой, гыт, тебе время... ты становишься... да опять, гыт, ругательник, матершинник, непочтительный... собака, гыт, ты бешеная, а не человек..." А!.. Каково это, ваше высокопреподобие, выслушивать-то, а? От кого?
   - Н-да, - соглашался батюшка, - действительно, неприятно... А как быть-то?..
   - Вот и я про это же про самое говорю: как быть? Намахать их обоих отседа помелом... У-у-читель! Какой он учитель?.. Дарма, истинный господь, деньги получает... А вас-то нешто он почитает? Ни на эстолько вот не почитает!.. Намедни я, грешный человек, стоял под окном слушал, как они с отцом дьяконом вас чихвостили; волос дыбом встает, истинный господь!..
   - Ругали?
   - И-и-и - страсть!..
   - Гм!
   - А вы бы, ваше высокопреподобие, бываете в городе-то, шепнули бы таматко в управе-то кому следует... Глядишь, с ваших-то слов, господь бы послал, и намахали бы... ей-богу!.. Какой он учитель!.. Ему свиней только выкармливать - вот его дело, да ребят в гошпиталь отправлять... Опять вон с чимаданом ходит, канарейка-то... Тьфу!..
  

IX

  
   Дверь из кухни в комнату, где были гости, была закрыта, и оттуда доносился шумный разговор и взрывы смеха.
   В кухне были учителева сожительница и сторож Руль, которого она пригласила помочь ей, потому что, как она выражалась, "у меня не двадцать рук" и "не разорваться мне". За труды посулила, когда уйдут гости, "дери их чорт", напоить его водкой. Руль с большой охотой согласился и теперь, находясь в кухне, то и дело с азартом доливал и подогревал небольшой самовар.
   - Ты что? - спросила у Ивана работница, стоя около скамейки с засученными по локоть руками и чистя большую, издающую сильный и острый запах селедку.
   - Сам-то дома? - спросил Иван.
   - Дома... гости у него... А тебе на что он?
   - Да так... Кто ж это у него?
   - Все тут, - вступился в разговор Руль, - вся шайка... Дьякон, хвершал, писарь, приказчик с барского двора - вся шатия!.. Тебя вот только нету, - добавил он, улыбаясь,- хотели послать, а ты вот, вишь, сам догадался, пришел... Садись... присядь... Закуривай... на кисет - верти.
   - Чего садиться-то? - со злостью сказала работница.- Ишь, у нас повернуться негде... Ходят не во-время, диви для этого дня не было.
   - Да я, барыня-сударыня, не к тебе пришел!.. Чего ты, больно...
   - Да и он тебе не товарищ... Завтра приходи... гости теперича...
   - А что мне гости твои?.. Эка невидаль!.. Писарь, фершал... небось, и мы люди... Пришел, стало быть, надо... Не к тебе... К тебе, знамо, не пошел бы!
   - Правильно! - сказал Руль. - Садись. Он, небось, сейчас выйдет... то и дело сюда выскакивает... Там у них, - он кивнул на дверь, - война идет... Порт-Артур берут... и водка, и пиво - валяй велела... Гляди, ужо отца дьякона, не миновать, придется за ноги вытаскивать... Небось, радешенек, дорвался... Ишь, ржет, жеребец стоялый! Рюмкой-то не пьет, а все стаканом... Выпьет стакан, оботрет на лысине пот, другой ему давай... Не скоро споишь чорта, здоров! Потом она у него, знать, выходит, не иначе...
   - Натура такая... впился....
   - Не иначе так... другому подохнуть бы, а он - ничего. Я раз, братец ты мой, какая штука, - начал было он, закурив трубку, да не докончил, потому что в это время дверь из комнаты отворилась, и в кухню вскочил учитель.
   - Давай селедку-то, - шопотом сердито сказал он. - Копайся тут... Кор-о-о-ва!..
   - Что мне, разорваться, что ли? - в тон ему ответила кухарка. - У меня, чай, не двадцать рук... Вас, чертей, много, а я одна...
   - Ну, ну, разговаривай!.. Поговори еще!..
   - А что ж ты мне?.. Наплевать-то я на тебя хотела...
   Учитель промолчал.
   - Евграф Николаевич, - сказал Иван, поклонившись, - с праздником!..
   - А-а-а! - воскликнул учитель, обернувшись. - Иван... ты что, брат, а?.. Что хорошенького скажешь?
   - Да так... зашел вот... хотел насчет почитать спросить... День вашего рожденья! - добавил он, поклонившись опять,- поздравляю... Дай, господи, пожить с нашей доли поболе.
   - Спасибо, спасибо, брат! Только уж извини, мне теперь некогда с тобой заниматься... гости у меня... Приходи завтра... Не могу тебя сейчас принять...
   - Известно, где же нам? - сразу почувствовав обиду и злость, произнес Иван. - Где нам, дуракам, чай пить?.. Нешто мысленно!..
   - Правильно! - поддакнул Руль.
   - Погоди, - посмотрев на Ивана и, вероятно, заметив его злость, сказал учитель. - Я сейчас... постой...
   Он повернулся и ушел из кухни в комнату.
   - К разу попал, - сказал Руль, обращаясь к Ивану, - банка тебе... сейчас вынесет...
   - На кой она мне чорт? - все больше и больше чувствуя злость, произнес Иван, - что я, христа-ради пришел, что ли?..
   - Эва, чудак! - воскликнул Руль. - Дают - бери, а бьют, так беги...
   Иван промолчал. В это время дверь отворилась, и в кухню снова вошел учитель, держа в руке большой чайный стакан, наполненный водкой.
   - На-ко, - сказал он, подавая стакан Ивану, - тяпни!..
   Иван молча, сердито сдвинув брови, смутно понимая, что делает нехорошо, и все больше и больше сердясь, принял этот стакан и сразу, не отрываясь, выпил весь до дна.
   - Вот и отлично, - воскликнул учитель, - итти домой веселее! Еще не хочешь ли?
   - Спасибо! - едва переводя дух, вымолвил Иван. - Много довольны... гостей угощай... спасибо, уважил!
   - Да ты никак сердишься, а? Чудак, не могу же я тебя к ним пригласить!.. Обидятся... скажут: "Вот привел"!..
   - Где уж нам! - как-то сразу опьянев, ответил Иван,- где уж!.. Вы - господа, а мы - сволочь... Гм! А ко мне вон, небось, придешь, у порога не подношу, за стол сажаю!
   - Да будет тебе! Хошь, еще поднесу - и ступай с богом.
   - Чего ему подносить-то? - вступилась в разговор работница.- Будет с него... подали баранку - ступай вон!.. Поднесешь ему, а он нажрется, будет здесь валяться, как падаль какая... блявать начнет, а я подчищай за каждым чортом. Видали мы эту падаль-то...
   Иван обернулся к ней и посмотрел. Она глядела на него прищурясь и скалила зубы. Иван почувствовал сразу, как у него что-то прихлынуло к горлу и стало душить. Он весь затрясся и, захлебываясь, стараясь выговорить: "Я падаль... так я падаль", размахнулся и ударил ее кулаком по лицу...
   - О-о-о-х! - охнула она и упала на пол, уронив скамейку.
   - Вот тебе падаль! Вот тебе падаль! - зарычал Иван не своим голосом, превратившись сразу в какого-то страшного зверя и забывая все. - Я тебе покажу падаль!.. Я тебе покажу!.. Убью!..
   - Хо-хо-хо! Ох, хо-хо-хо! - заржал довольный Руль. - Ловко!..
   Учитель схватил обезумевшего, ругавшегося Ивана сзади за руки и начал толкать в дверь.
   - Сволочи вы все-то тут! - орал Иван, упираясь. - Я зачем пришел? Ты думаешь, вина твоего не видал?.. Я так пришел... думал поговорить... думал время провесть... А вы вона!.. Сволочи!..
   Ему вдруг стало так горько и обидно и жалко самого себя, что он заплакал.
   - Иди, иди, иди! - кричал учитель, толкая его сзади...
   - Не толкайся... пусти!.. Пусти, говорят! Я и так уйду - без толканья...
   - Уходи! Уходи! Уходи! Ну тебя к чорту!.. У меня гости...
   - А-а-а, гости!.. У тебя гости, а я, стало быть, не гость.., не человек я... мужик... конфузно! Ко мне, небось, придешь - мне не конфузно...
   - Приходи трезвый...
   - А-а-а, трезвый! А-а-а, трезвый... А ты знаешь - может, не я пью-то, а горе мое пьет!.. Сладко мне, сладко!.. Ты не толкайся! - закричал он еще шибче, вырвавшись и грозя кулаком. - Помни... помни, сволота проклятая!.. Провалиться бы вам всем тут, дармоедам!..
   Он, шатаясь, вышел, хлопнув за собой дверь.
  

X

  
   На улице было темно, холодно, ветрено. Но Иван не чувствовал холода. Его душили злобные слезы. Пароксизм дошел до высшей степени, и им овладело настоящее дикое и страшное бешенство.
   Он остановился перед окнами школы на улице и, плача и грозясь кулаками в окна, выкрикивал на всю улицу ругательства...
   Он долго стоял так и ругался, изливая свою злобу. Потом повернулся и, спотыкаясь в потемках, не переставая бормотать ругательства, отправился вверх по улице, туда, где был трактир.
   Выходя из квартиры учителя, он не успел или не мог застегнуть полушубок и теперь шел нараспашку, прямо навстречу холодному, сильному ветру.
   Все окна трактира, выходившие на улицу, были освещены, а около и дальше в поле было темно, холодно, печально, страшно.
   Иван подошел к двери и с трудом отворил ее.
   Трактир был переполнен народом. "Гости" шумели, точно пчелы в улье. Вонючий, удушливый смрад, похожий на туман, стоял в воздухе.
   Хозяин Чалый сидел на своем обычном месте, около стойки, и по обыкновению "пил" чай. С ним сидел какой-то толстый, с черным лицом и глазами навыкате мужик, одетый в серую новую поддевку. Оба они о чем-то, близко подсев друг к другу, негромко разговаривали. На столе стояла на тарелке какая-то закуска и лежал фунт баранок, нанизанных на широкую рыжую мочалку.
   Увидя вошедшего Ивана и, очевидно, сразу поняв, в каком он состоянии, Чалый нахмурил сильнее, чем они были всегда, брови и отвернулся немного в сторону, делая вид, что не замечает его.
   Иван подошел к столу и, не снимая с головы шапку, сказал:
   - Почтение!.. Приятного аппетиту... с праздником!..
   Чалый повел на него глазами и, немного помолчав и все больше хмурясь, сказал:
   - Сыми колпак-то! Не видишь бельмами икону-то?.. Аль указать?..
   Иван покорно и торопливо сдернул с головы шапку.
   - Что больно грозно? - сказал он и улыбнулся.
   - А ты где это нажрался?.. С какой такой с радости?.. Долги отдавать вас нету, а на вино находится!
   - В гостях был.
   - Ну, и сидел бы там, в гостях-то!.. А сюды за каким рожном приполз?..
   - Стало быть, надо, - сказал Иван, глядя на него и чувствуя, как утихшая было злоба снова охватила его сердце. - Жалко, место просижу. У учителя был - и то не гнали,- зачем-то соврал он, - дьякон там, гости... порядочные люди, не тебе чета... А ты что за гусь?..
   Чалый опять тяжело посмотрел на него из-под нахмуренных бровей и, помолчав и побарабанив по столу короткими пальцами с обгрызанными ногтями, сказал:
   - Шел бы ты домой от греха...
   - О-о-о! - задорно воскликнул Иван, - А то что будет?.. Ударишь, что ли?..
   - Нехорошо будет, - сказал Чалый и, отвернувшись, начал говорить что-то сидевшему с ним мужику.
   - Чайку бы ты мне велел собрать, - сказал Иван, - а?
   - Мы задаром чаем не торгуем.
   - Отдам.
   - Давай!
   - Сичас нету.
   Чалый засмеялся.
   - Нету, а в трактир идешь?.. За каким ты, говорю, чортом в трактир идешь, а?.. Прохвосты! Много вас тут... шатия чортова! Коли хошь сидеть - сиди смирно... Может, кто и напоит задаром, а у меня этой привычки нету. Отойди от стола,- твердо и властно добавил он, - не лезь, у меня дело...
   - Ну, ладно... ладно, помни, - с еще более охватившей его злобой сказал Иван, отходя от стола, - помни!..
   Чалый посмотрел на него, хотел что-то сказать, да раздумал, ничего не сказал, а только как-то передернул плечами, и, вздрогнув, точно ему сразу сделалось холодно, опять торопливо заговорил с мужиком.
  

XI

  
   Иван отошел от стола и остановился в проходе посреди трактира, оглядывая гостей.
   Ему хотелось выпить. Он чувствовал, что не дошел до дела, не совсем еще озверел, и что все тот далекий, осторожный голос нет-нет, да и шепчет ему: "Брось, уйди, нехорошо"...
   "Занять бы у кого на косушку, - с тоской и злобой думал он, оглядываясь кругом, - да не даст ни один чорт!.."
   - Иван Григорьич! - окликнул вдруг его кто-то с того конца, из полутемного угла, - ты что стоишь? Иди сюда, дело есть.
   Иван пошел на голос, туда, откуда его окликнули, и, подойдя к столу, стоявшему в самом заднем углу, увидал, что за столом сидят двое... один, тот, который его окликнул, телятник, барышник Осип, а другой - какой-то огромного роста, незнакомый ему, косматый мужик.
   - Ты что бродишь? - с улыбкой спросил Осип. - Аль потерял что?.. Садись!
   - Чего садиться-то?.. Денег нет, - ответил Иван. - Хотел у того, вон, чорта спросить, не дает... провались он, анафема!
   - Садись, садись, - не переставая улыбаться, сказал опять барышник, - найдем и денег, коли надо...
   Он помолчал немного, глядя на Ивана, скаля белые ровные зубы, и спросил, понизив голос:
   - А что, я слышал, будто ты быка продаешь?
   - Купить хошь? - спросил Иван, садясь рядом с косматым мужиком. - Продаю.
   - Много ль ему время-то?
   - Летник... бык хороший.
   - А цена как?
   - Давай три красных.
   - Эк ты, очумел!
   - Ничего не очумел, а так точно. Мне в городе Попов, не глядя, четвертной билет давал с моей только доставкой... да я не отдал. Мне пока нужды нету, сена хватит... додержу до весны - каки деньги схвачу.
   - Нужды нету, а продаешь! Чудак, будет тебе арапа-то строить. Жевать-то, чай, что-нибудь надо!.. Знаем мы!.. Другому поди расскажи, как ты женился, а мы знаем... Ну, хошь двадцать, а? Не глядя, а? Сичас задатку дам, угощу.
   Иван задумался и потом, проведя рукой по лицу, как-то еяло и неохотно сказал:
   - Баба там... как она... посоветоваться.
   - Что ж тебе баба?.. Баба - баба и есть... ты хозяин, твое добро.
   - Так-то так, - согласился Иван и вдруг почувствовал, что его точно озарило. В пьяную голову неожиданно вошла мысль, от которой он сразу повеселел.
   "Чего я... - подумал он. - Возьму задаток... наплевать... а опосля скажу: "Пьяный, мол, был, ничего не помню". Пущай судится... и на суде скажут: "Не видал, мол ты, с кем дело имел. С пьяным дело не делают!"
   - Дешево, - сказал он, - прибавь.
   - Ладно, полтинник накину... Двадцать, значит, с полтиной, а? Так, что ли?..
   - Угощенье твое.
   - Да уж это самой собой. Стало быть, по рукам?
   - Да уж что с тобой делать?.. Бык-то хорош... жалко!..
   - Да и цена-то хороша. Много ль тебе задатку-то?.. На целковый... будет? Послезавтра приеду - все получишь.
   Иван промолчал. Барышник достал из кошелька рублевку и, подавая ее Ивану, сказал, обернувшись к своему соседу, косматому мужику:
   - Дядя Руф, гляди, вот даю целковый задатку за быка... коли что - будь свидетель.
   - Ладно... вижу, - осипшим голосом и как-то точно с трудом вымолвил дядя Руф, - вижу... небось, дело видимое.
   - Так-то оно так,- сказал барышник, - а все-таки для всякого случая... для верности, тоись... Ну, вы посидите чуток, - поднявшись с места, добавил он, - а я пойду насчет того-с... Дакась чайник-то... вроде как за кипятком.
   - Ты тому чорту-то не говори, - кивнул Иван по направлению, где сидел Чалый, - ну его к чортовой матери!
   - Чего нам говорить? Это дело до него не касаемое.
   - Ему везде касаемое... ко всякой дыре затычка.
   Барышник взял со стола чайник и пошел к стойке, где сидел Чалый. Подойдя, он наклонился к нему и стал что-то говорить. Чалый слушал и раза два исподлобья боком посмотрел туда, где остался с косматым мужиком Иван.
   "Обо мне говорит, - подумал Иван и про себя засмеялся. - Небось, рапортует - быка, мол, продал... хы... дери вас чорт. Ладно... продал кто-нибудь за меня... получай... ты вина-то неси, а там увидим..."
  

XII

  
   Барышник принес в чайнике водки и на закуску селедку, разрезанную на куски и положенную вместо тарелки на толстую синюю "сахарную" бумагу.
   - Вот, - сказал он, положив ее на стол, - закусить взял... штука важная... пятилтынный...
   - Врешь? - усомнился дядя Руф. - Что больно дорого?..
   - Сичас издохнуть, не вру! Поди спроси.
   - Да мне что?.. Я так... Наливай-ка дерьма-то, - добавил он, кивнув на чайник. - Много ль?
   - Бутылку.
   - Ну, на троих в самый раз... достаточно... так точно будет... накладай... Небось, трое-то стронем, и кнута не надыть... эх, хе, хе! И, сукины мы, погляжу я, ребята, дети... ей-богу... Дома вон у меня, можно сказать, не похвалюсь, вша одна да клоп, а я водочку. Н-да! А все отчего? Все с нужды, с неприятностей... Нету ничего - и пью, а будь всего достаточно - не стал бы... Сидел бы дома... любота! А то... эх, хе, хе!..
   - Верно, - согласился Иван, - за коим бы чортом я сюды пошел... с тоски идешь... Думаешь, как-никак время провесь... смерть ведь так-то, как мы-то дома-то...
   - Да уж что толковать, надо бы хуже, да нельзя. Накладай!- опять сказал он барышнику.
   Барышник налил чашку.
   - Таскай, - сказал он Ивану, - кушай...
   Иван выпил и не стал закусывать, а сейчас же торопливо свернул курить и начал жадно и часто глотать дым. Барышник налил Руфу и потом себе.
   - Повторить, что ли? - спросил он, выпив.
   - На-а-ливай, - сказал Иван, - чего тут чикаться-то!
   Барышник налил по другой. Иван опять не стал закусывать и вскоре сделался пьян.
   Все - вся обстановка, все люди, бывшие в трактире, шум, вонь - все приняло в его глазах другое положение. Мысли одна за другой, беспорядочные, дикие, бешено закружились в голове, как какие-нибудь листья или снежинки в бурю. Глаза посоловели, а белки совсем залились кровью и стали страшны.
   Злоба и к себе и ко всем опять охватила его всего, и он начал кричать, ругаться, приставать к барышнику.
   - Ты думаешь, я тебе быка продал, а? - начал он.- Как же, продал!.. А этого не хошь?.. Накося, выкуси... кровопийца! Обманул человека... дискать, пьян... Эка ты!.. Накося, вот чего, не хошь ли, - подставил он к его лицу кулак, - а не быка!.. На дурака напал, думаешь... расплелся, мол... Я тебе, чорту, голову оторву!.. Рочагом убью, приди только на двор!..
   - Полно, Иван Григорич, будет тебе, - уговаривал его барышник, - ладно... будь по-твоему... нехорошо... чего кричишь - сам не знаешь... Вон хозяин глядит... нехорошо!
   Ивану только этого и надо было. Чаша переполнилась. Слово "хозяин" сразу взорвало его и направило мысли в другую сторону. Он забыл про барышника, про быка и закричал, стукнув кулаком по столу:
   - Какой хозяин?.. Жулик-то энтот?.. Грабитель-то?.. "Мы чаем задаром не торгуем", - передразнил он Чалого, вспом-ня его слова. - Сволочь!.. Забыл, сколько я тебе перетаскал сюды, а? Конца краю нет!.. Чаю за пятачок жалко... Да мне нешто чай нужен? Я так, время провесь пришел, посидеть, потому итти больше некуда, везде гонют... Какого чорта сам-деле!.. Разбойник! Привык разбойничать-то... не наскакивал еще на человека... погоди - наскочишь... нарвешься... сшибут тебе голову-то твою... мошенник!.. В Сибири тебе место... каторжник!..
   В трактире все смолкло. Все с любопытством смотрели на Ивана и ждали, что будет. Чалый сидел и делал вид, что эти слова к нему не относятся. Он сдерживал себя, хотя это, по-видимому, было ему трудно. Лицо его покраснело, а положенная на стол рука со сжатым кулаком нервно тряслась и вздрагивала.
   - Ты думаешь, я тебя боюсь, что ли? - кричал Иван, все больше и больше озлобляясь своими собственными словами. - "Кто я... я хозяин"... Мошенник! Пастух ты, а не хозяин! Отдай мне, подлец, за дрова... отдай! Какую ты имел праву с меня скидку сделать, а? Забыл, дьявол? Подавись... подавись, на, жри... на... на!..
   Он схватил со стола чайную чашку и хлопнул ее об пол.
   - На, жри!..
   Чалый молча поднялся, повел плечами, зевнул и, не торопясь, прошел от своего стола к Ивану.
   В трактире совсем стало тихо. Что-то жуткое и страшное было в спокойной фигуре Чалого.
   - Ты что же это, а? - как-то шопотом и с хрипотой в горле произнес он, подойдя к Ивану. - Ты что ж это, а? - повторил он. - Ты спасуду бить, а? Скандалить?.. Ты покупал ее, а?..
   Говоря это, он вдруг протянул левую руку и схватил Ивана за горло. Иван сразу захрипел и вытаращил глаза, как удавленник.
   - Ты что же это, а? - опять повторил все те же слова Чалый и, не торопясь, точно он делал что-то такое, самое простое, привычное и обыкновенное, размахнулся правой рукой и ударил Ивана по лицу.
   - Вот тебе чашка! - сказал он, скаля зубы. - А вот тебе и другая! - добавил он, повторяя удар. - Я тебя выучу... я тебе покажу... вот тебе третья! - он ударил еще. - А теперича поди-кась сюды... я тебе укажу дорогу... Пойдем!
   Иван хрипел и делал усилия вырваться, но не мог. Чалый, точно клещами, своими пальцами сдавил ему горло и поволок по проходу между столами, мимо молчавших гостей, к двери...
   - Стяпан! - крикнул он, подтащив его к двери и остановившись, тяжело дыша и сопя носом, - поди-кась, открой... неспособно мне!..
   Обтрепанный здоровенный малый - половой - подбежал к двери, отворил ее настежь и, посмеиваясь, сказал:
   - Па-а-жалте!
   Чалый выволок Ивана за дверь на улицу, оттащил немного от трактира в сторону на дорогу и, рыча, как зверь, и задыхаясь от злобы, стал бить его руками и ногами в бок и куда попало...
   - Будет помнить, - сказал он, возвратясь в трактир в усаживаясь на свое место, - я давно до него добирался!..
   Никто ему ничего не ответил. Все молчали...
   На другой день сторож с барского имения, проезжая на лыжах по овиньям, наткнулся на Ивана.
   Он лежал без шапки, уткнувшись руками и лицом в снег, не нуждаясь больше в том, как и где "провесть время".
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   "Как Иван "провел время". Впервые было напечатано в журнале "Современник" (1912 г., кн. 2), затем вошло в собрание сочинений Подъячева.
  

Другие авторы
  • Терпигорев Сергей Николаевич
  • Щастный Василий Николаевич
  • Зелинский Фаддей Францевич
  • Огарев Николай Платонович
  • Виноградов Сергей Арсеньевич
  • Пушкарев Николай Лукич
  • Коц Аркадий Яковлевич
  • Щеглов Александр Алексеевич
  • Волков Федор Григорьевич
  • Потапенко Игнатий Николаевич
  • Другие произведения
  • Аксаков Константин Сергеевич - Несколько слов о русской истории, возбужденных "Историей" г. Соловьева
  • Арцыбашев Николай Сергеевич - Первый и последний ответ на псевдокритику
  • Гаршин Евгений Михайлович - Козодавлев Осип Петрович
  • Рид Тальбот - Старшины Вильбайской школ
  • Политковский Патрикий Симонович - Политковский П. С.: Биографическая справка
  • Метерлинк Морис - Чудо святого Антония
  • Вонлярлярский Василий Александрович - Абдаллах бен-Атаб
  • Джером Джером Клапка - Душа Николаса Снайдерса, или Скряга из Зандама
  • Чернышевский Николай Гаврилович - Из заметок о журналах. Июнь, июль 1856
  • Абрамов Яков Васильевич - Я. В. Абрамов: биографическая справка
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
    Просмотров: 244 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа