Лондон Джек - Желтый платок

   Джек Лондон

   Лондон Д. Собрание повестей и рассказов (1900-1911). Пер. с англ. М.: Престиж Бук; Литература, 2010.

  

   - Не хочу приказывать тебе, мальчуган, - сказал Чарли, - но я против того, чтобы ты принимал участие в этом последнем набеге. Ты вышел невредимым из всех тяжелых дел с грубыми парнями, и для нас будет стыдно, если с тобой что-нибудь случится под конец.

   - Но как же мне не участвовать в последнем набеге? - возразил я с молодым задором. - Какой-нибудь из набегов должен же быть последним, ты сам знаешь!

   Чарли скрестил ноги, откинулся назад и стал обдумывать этот вопрос.

   - Так, верно. Но почему бы нам не назвать концом арест Деметриоса Контоса? Ты вышел из этого приключения целым, здоровым и веселым, хотя и промок изрядно, и... и... - Его голос оборвался, и он замолчал на несколько секунд. - И я никогда не простил бы себе, если бы с тобой что-нибудь случилось.

   Я посмеялся над страхом Чарли, но его тревога за меня растрогала меня, и я согласился считать, что последний набег уже сделан. Мы провели вместе два года, и теперь я уходил со службы в рыбачьем патруле, чтобы закончить свое образование. Я скопил из своего заработка достаточную сумму, чтобы пробыть три года в высшей школе, и так как я мог поступить в школу только через несколько месяцев, я собирался основательно подготовиться к вступительным экзаменам.

   Мои пожитки были аккуратно уложены в морской сундук, и я хотел уже купить билет и отправиться по железной дороге в Окленд, когда в Бенишию явился Нейл Партингтон. "Северный олень" должен был немедленно идти по патрульному делу в Нижнюю бухту, и Нейл заявил, что намерен затем отправиться прямо в Окленд. В Окленде жила семья Нейла, где я должен был поселиться на время учения в высшей школе; поэтому он решил, что мне лучше всего поставить свой сундук на борт "Северного оленя" и поехать вместе с ним.

   Сундук был перенесен, и часа в два-три пополудни мы подняли большой парус "Северного оленя" и отчалили. Стояла отвратительная осенняя погода. Ветер, дувший с моря все лето, теперь затих, и его заменили капризные береговые ветры. Небо хмурилось, и мы были не в силах определить, сколько времени займет переход. Мы отчалили при самом начале отлива. Когда "Северный олень" вошел в Каркинезский пролив, я бросил последний взгляд на Бенишию и на бухту Тернерской верфи, где мы вели осаду "Ланкаширской королевы" и поймали Большого Алека, Короля греков. У устья пролива я оглянулся на то место, где я тонул и где, несомненно, утонул бы, если бы доброта в натуре Деметриоса Контоса не победила.

   Густая стена тумана двигалась по заливу Сан-Пабло нам навстречу, и через несколько минут "Северный олень" пробирался ощупью среди серой сетки из мелких капель. Чарли, сидевший на руле, казалось, был одарен особым инстинктом к такого рода работе. Он сам сознавался, что не знает, как это ему удается, он как-то учитывал силу ветра, течение, расстояние, время, дрейф; можно было только удивляться ему.

   - Как будто немного рассеивается, - сказал Нейл Партингтон через два часа после того, как мы вошли в полосу тумана. - Где мы теперь находимся, Чарли, можете вы определить?

   Чарли взглянул на часы.

   - Шесть часов, отлив будет еще продолжаться три часа, - заметил он как будто некстати.

   - Но вы не сказали, где мы находимся, - повторил настойчиво Нейл.

   Чарли подумал с минуту и ответил:

   - Отлив немного отклонил нас от курса, но если туман сейчас рассеется - а он, как будто, поднимается, - вы увидите, что мы находимся не дальше чем на тысячу миль от Мак-Нирской пристани.

   - Вы могли бы быть точнее на несколько миль, - проворчал Нейл, показывая своим тоном, что он недоволен шуткой.

   - Хорошо, - сказал решительно Чарли, - до пристани не меньше четверти мили и не больше полумили.

   Ветер посвежел, и туман стал заметно редеть.

   - Вот там Мак-Нир, - сказал Чарли, указывая прямо в туман, окружавший нас с подветренной стороны.

   Мы пристально вглядывались по указанному направлению, как вдруг "Северный олень" глухо ударился обо что-то и остановился. Мы бросились вперед и увидали, что наш бушприт {Бушприт - наклонная мачта на носу корабля.} запутался в оснастке короткой, грубо сделанной мачты. Мы столкнулись с китайской джонкой, стоявшей на якоре.

   В ту же минуту, как мы очутились на носу, пять заспанных китайцев, точно пчелы, гудя, высыпали из каюты.

   Впереди всех шел высокий, сильный человек; его изрытое оспой лицо и желтый шелковый платок, повязанный вокруг головы, сразу бросились мне в глаза. Это был Желтый Платок, китаец, которого мы арестовывали год назад за незаконную ловлю креветок; в тот раз он едва не потопил "Северного оленя", и теперь снова чуть-чуть не пустил его ко дну, нарушив правила навигации.

   - Что вы это стали на фарватере и не подаете никаких сигналов? - сердито закричал Чарли.

   - Вы спрашиваете, почему они стоят здесь без сигналов? - спокойно ответил Нейл. - Посмотрите - и поймете.

   Мы взглянули по направлению, указанному Неилом, и увидели, что открытый трюм джонки почти доверху заполнен только что наловленными креветками. Тут же вместе с креветками лежали мириады рыбешек величиной от четверти дюйма. Желтый Платок поднял сеть после прилива и, пользуясь туманом, дерзко стал на фарватере, приготовляясь, очевидно, еще раз поднять сеть после отлива.

   - Так, - сказал Нейл сквозь зубы, - за всю мою разнообразную и большую практику в качестве начальника рыбачьего патруля мне ни разу не удавалось - должен сказать это - так врасплох накрыть рыбаков. Что же нам теперь делать с ними, Чарли?

   - Отведем джонку на буксире в Сан-Рафаэль, - ответил Чарли. Обернувшись ко мне, он сказал: - Ты, мальчуган, переходи в джонку, а я брошу тебе буксирный канат. Если ветер не помешает, мы успеем пройти реку до отлива, переночуем в Сан-Рафаэле и завтра к полудню будем в Окленде.

   Сделав это распоряжение, Чарли с Нейлом занялись "Северным оленем" и двинулись в путь, взяв джонку на буксир. Я перешел на джонку и принял на себя обязанность следить за пленниками. Усевшись на корме джонки, я начал управлять ею с помощью допотопного руля с широкими отверстиями в форме ромба, через которые непрерывно переливалась вода.

   Туман понемногу рассеялся, и расчеты Чарли подтвердила показавшаяся в полумгле пристань Мак-Нира. Пройдя вдоль западного берега, мы обогнули мыс Педро на виду у рыбачьих поселков, где жили китайцы, занимавшиеся ловлей креветок. Увидев, что одна из их джонок тянется на буксире за хорошо знакомым патрульным судном, они подняли страшный шум.

   С берега дул неровный, порывистый ветер, для нас же было бы гораздо лучше, если бы он дул сильнее и устойчивее. Речка Сан-Рафаэль, по которой нам нужно было плыть, чтобы добраться до города и передать там наших пленников властям, протекала через обширные топи, и по ней было трудно идти при убывающей воде, а при низкой она становилась совсем несудоходной. Вода быстро убывала, и нам нужно было спешить. Но тяжелая джонка, тащившаяся позади, задерживала ход "Северного оленя".

   - Прикажи-ка своим кули, чтобы они подняли парус! - крикнул мне наконец Чарли. - Не сидеть же нам, в самом деле, из-за них целую ночь в болоте!

   Я повторил приказание Желтому Платку, который хриплым голосом неохотно передал его своим товарищам. Он был сильно простужен и корчился от приступов кашля; глаза его были воспалены и налиты кровью. Когда он бросил на меня злобный взгляд, я с ужасом вспомнил стычку, которая произошла между нами при его аресте в прошлом году.

   Команда его угрюмо натянула фалы, и странный, чужеземный парус, косой, выкрашенный в темно-коричневый цвет, затрепетал в воздухе. Мы шли с хорошим ветром, и, когда Желтый Платок натянул шкот, джонка пошла быстрее и буксир ослабел. Как ни быстро шел "Северный олень", джонка догоняла его, и, чтобы избежать столкновения, я взял немного круче к ветру. Но джонка продолжала приближаться, и через несколько минут я очутился у борта "Северного оленя". Теперь оба буксирных каната натянулись под прямыми углами к обеим лодкам. Положение получалось очень забавное.

   - Отдай канат! - крикнул я.

   Чарли колебался.

   - Да не бойся, - прибавил я, - ничего не случится. Мы пройдем реку на этом галсе, а вы будете все время сзади до самого Сан-Рафаэля.

   Чарли отдал канат, и Желтый Платок послал одного из китайцев на нос, чтобы выбрать канат. Я едва разглядел в сгущавшихся сумерках устье Сан-Рафаэля и, когда джонка вошла в реку, с трудом мог различить берега. "Северный олень" находился в пяти минутах хода позади нас, но мы все сильнее опережали его, быстро двигаясь по узкой, извилистой реке. Зная, что позади находится Чарли, я не боялся своих пятерых пленников, но темнота мешала мне следить за ними, и я переложил револьвер из заднего кармана брюк в боковой карман куртки, откуда мне было легче достать его.

   Я боялся только Желтого Платка. Он прекрасно понимал это и, как покажут дальнейшие события, воспользовался этим в свое время. Он сидел в нескольких футах от меня. Я едва различал очертания его фигуры, но тем не менее заметил, что он медленно подвигается ко мне. Я стал внимательно следить за ним. Держа левую руку на румпеле, я засунул правую в карман куртки и нащупал револьвер.

   Я увидел, что китаец придвинулся ко мне еще на несколько дюймов, и только собрался крикнуть ему: "Назад!" - как вдруг чья-то грузная фигура прыгнула на меня с другой стороны и одним ударом сбила с ног. Это был китаец из команды джонки. Он вцепился в мою правую руку так, что я не мог уже вытащить ее из кармана, и в то же время другой рукой зажал мне рот. Я сумел бы вырваться и освободить руку или рот и поднять тревогу, но в этот момент на меня навалился и Желтый Платок.

   Я тщетно барахтался на дне джонки. Мои руки и ноги были крепко скручены, а рот завязан, как оказалось потом, чьей-то ситцевой рубахой. Желтый Платок взял румпель и стал шепотом отдавать приказания. По положению своего тела и по перестановке паруса, который смутно вырисовывался надо мной при свете звезд, я понял, что джонка направляется в устье маленькой болотистой речонки, которая впадала в Сан-Рафаэль.

   Через несколько минут мы тихо подошли к берегу и бесшумно спустили парус. Все китайцы соблюдали полную тишину. Желтый Платок присел на дно рядом со мной, и я слышал, как он старался подавить свой резкий, отрывистый кашель. Прошло, должно быть, минут семь-восемь. Затем я услышал голос Чарли, когда "Северный олень" проходил мимо устья речонки.

   - Не могу сказать вам, как я рад, что наш мальчуган благополучно покончил с рыбачьим патрулем, - услышал я слова Чарли.

   Тут Нейл сказал что-то, чего я не расслышал, а затем голос Чарли продолжал:

   - У мальчугана большие способности к морскому делу, и если он, окончив школу, изучит навигацию и отправится в дальнее плавание, то из него выйдет прекрасный моряк.

   Все это было очень лестно; но, лежа связанным, в плену у моих же пленников, я не испытывал никакой радости, с тревогой прислушиваясь, как замирают вдали голоса на "Северном олене", удалявшемся по направлению к Сан-Рафаэлю. С "Северным оленем" исчезла моя последняя надежда. Я не мог и вообразить себе, что ожидает меня. Китайцы были для меня людьми чужой расы, и я не мог предвидеть, как они поступят в данном случае.

   Прождав еще несколько минут, команда подняла косой парус, и Желтый Платок направил лодку к устью Сан-Рафаэля. Вода все убывала, и ему с трудом удавалось огибать илистые мели. Я надеялся, что джонка сядет на мель, но Желтый Платок вывел ее из залива без всяких несчастий.

   Когда мы вышли из реки, между китайцами загорелся страшный спор; я догадался, что спор шел обо мне. Желтый Платок что-то горячо доказывал, но остальные четверо не менее горячо возражали ему. Было очевидно, что он предлагал покончить со мной, а они боялись последствий. Но я никак не мог понять, что они предлагают вместо жестокого плана Желтого Платка.

   Легко представить, что я испытывал в то время, когда жизнь моя висела на волоске. Спор перешел в ссору, и в разгаре ее Желтый Платок, выхватив тяжелый румпель, прыгнул ко мне. Но его четыре товарища схватили его, и между ними завязалась борьба из-за румпеля. Наконец Желтый Платок уступил и угрюмо вернулся на свое место к рулю, между тем как остальные стали упрекать его.

   Парус спустили, и джонка медленно продвигалась на веслах. Я чувствовал, как она тихо врезается в мягкую тину. Трое китайцев - все они были в высоких морских сапогах - прыгнули через борт, а двое других подняли меня и передали высадившимся товарищам. Желтый Платок взял меня за ноги, двое других китайцев за плечи, и процессия двинулась, поминутно увязая в топкой тине. Затем они зашагали по более твердой почве, и я понял, что меня выносят на берег. Я знал, где мы находились. Это мог быть только один из скалистых островков архипелага, так называемых Морских Островов.

   Добравшись до твердой песчаной полосы, китайцы бросили меня - не особенно нежно - на землю. Желтый Платок злобно толкнул меня в бок, и затем все они, шлепая по тине, отправились назад к джонке. Через минуту я услышал, что они подняли парус, который заполоскал от ветра. Затем наступила тишина, и мне оставалось рассчитывать только на собственную изобретательность, чтобы освободиться от связывавших меня пут.

   Я вспомнил, как фокусники в цирке, извиваясь и корчась, освобождались от связывавших их веревок. Но как я ни барахтался, как ни изворачивался, узлы нисколько не становились слабее. Между тем, барахтаясь, я докатился до кучи двустворчатых раковин, которые, очевидно, остались там после какой-нибудь увеселительной прогулки на яхте. Это подало мне счастливую мысль. Руки мои были скручены за спиной; я схватил ими раковину и покатился по берегу к скалам: я знал, что здесь их много.

   Я долго катился, ища подходящей щели. Наконец я нашел ее и засунул туда раковину. Затем я стал тереться веревкой, которая связывала мои руки, об острый край раковины. Но хрупкий край сломался, так как я слишком сильно надавил на него. Я покатился обратно к куче и взял столько раковин, сколько мог захватить в обе руки. Много раковин я поломал, много раз царапал и разрезал себе руки, и от напряжения у меня начались судороги в ногах. Когда я лежал в мучительных судорогах, со стороны моря раздался знакомый голос - голос Чарли, - который окликал меня. Но я не мог ответить и только беспомощно пыхтел, а лодка проходила мимо острова, и голос постепенно замирал вдалеке.

   Я принялся пилить мои путы, и мне удалось наконец перетереть их. Остальное было легко. Как только руки стали свободны, развязать веревки, связывавшие ноги, и вынуть кляп изо рта было делом одной минуты. Я обежал кругом острова, чтобы убедиться, что это действительно остров, а не часть материка. Да, это был остров из группы Морских Островов, окаймленный песчаными отмелями и кольцом тины. Нужно было ждать рассвета и как-нибудь согреться. Ночь была необычайно холодная и сырая для Калифорнии, и ветер пронизывал меня до костей.

   Чтобы согреться, я обежал много раз вокруг острова через его скалистый хребет, и это, как оказалось потом, сослужило мне большую службу не только тем, что помогло согреться. Среди этих упражнений я вспомнил, что легко мог выронить свои вещи из карманов, пока катался по песку. Обыскав карманы, я убедился, что у меня нет револьвера и перочинного ножа. Револьвер взял Желтый Платок, но нож я, должно быть, потерял в песке. Я принялся искать его, как вдруг услышал скрип уключин. Сперва я подумал о Чарли, но потом сообразил, что Чарли, несомненно, звал бы меня. Меня вдруг охватило предчувствие опасности. Эти острова - пустынное место, и трудно ожидать, чтобы случайные посетители причаливали к ним среди глубокой ночи. А что, если это Желтый Платок? Скрип уключин становился все явственнее. Я скорчился на песке и стал напряженно прислушиваться. Лодка (судя по частым ударам весел, - маленький ялик) остановилась в тине ярдах в пятидесяти от берега, и я услышал сухой, скрипучий кашель. Сердце мое остановилось: это был Желтый Платок. Чтобы совершить мщение, которому помешали его товарищи, он тайком ускользнул из поселка и вернулся ко мне один.

   Что делать? Что мне делать? Я был безоружен и беспомощен на этом островке, а Желтый Платок, которого я не напрасно боялся, явился сюда за мной. Любое место будет для меня безопаснее, чем остров, и я инстинктивно бросился к воде, или, вернее, к тине. Когда Желтый Платок зашлепал по воде, направляясь к берегу, я вошел в тину и побежал, спотыкаясь, по тому же направлению, которого держались китайцы, когда высаживали меня на берег и возвращались обратно в джонку.

   Желтый Платок, думая, что я лежу крепко связанный на берегу, не соблюдал осторожности и шумно шлепал по воде. Это помогало мне, и я под этот шум, стараясь двигаться как можно тише, успел пройти шагов пятьдесят, пока он добрался до берега. Затем я лег в тину и стал ждать. Тина была липкая и холодная. Я весь дрожал, но не рисковал подняться и побежать, боясь, как бы зоркие глаза Желтого Платка не открыли меня.

   Выйдя на берег, китаец зашагал прямо к тому месту, где меня оставили связанным, и я даже пожалел, что не могу видеть его изумленного лица. Но сожаление было очень мимолетным, так как зубы мои стучали от холода.

   Я мог только догадываться, что он делал, так как едва различал его при свете звезд. Но я не сомневался, что он первым делом обойдет берег, чтобы посмотреть, не пристали ли к острову другие лодки. Узнать это было очень легко по следам в тине.

   Убедившись, что за мной не приплывала лодка, он должен был постараться выяснить, что сталось со мной. Он наткнулся на кучу раковин и пошел по моим следам, освещая себе путь спичками. Каждый раз, как спичка вспыхивала, я видел его лицо, когда же сера от спичек раздражала его легкие, он начинал кашлять. Признаюсь, в эти минуты я, лежа в липкой тине, начинал дрожать еше сильнее.

   Обилие моих следов смущало его. Поэтому ему, очевидно, пришло в голову, что я лежу где-нибудь в тине, потому что он сделал несколько шагов по направлению ко мне и, остановившись, долго и тщательно осматривал темную поверхность. Желтый Платок был не более чем в пятнадцати футах от меня, и если бы он в эту минуту зажег спичку, то непременно увидел бы меня.

   Он вернулся на берег, и, вскарабкавшись на скалистый хребет, отправился искать меня, освещая себе путь спичками. Близость опасности заставила меня бежать дальше. Не решаясь встать и пойти, так как тина шумно захлюпала бы под ногами, я стал передвигаться по ней ползком на руках. Держась все время следов, оставленных китайцами, когда они шли с джонки на берег и обратно, я дополз наконец до воды. Здесь я дошел вброд до глубины в три фута и, свернув в сторону, поплыл почти параллельно берегу.

   У меня мелькнула мысль захватить ялик Желтого Платка и удрать на нем, но в этот момент китаец вернулся на берег и, словно угадав мое намерение, зашлепал по тине, чтобы проверить, цел ли его ялик. Это заставило меня повернуть в обратную сторону. Полуплывя, полуидя, высунув из воды одну только голову и стараясь не плескать, я кое-как отошел футов на сто от того места, где китайцы высаживались из своей джонки. Я снова забрался в тину и растянулся на ней плашмя.

   Желтый Платок вернулся на берег, обыскал весь остров и еще раз подошел к куче раковин. Я прекрасно понимал, о чем он думает. Никто не мог уйти с острова или подойти к нему, не оставив следов в тине, а между тем единственные имевшиеся следы шли от его ялика и от того места, где останавливалась первая джонка. Меня не было на острове, значит, я ушел по одному из этих следов. Он только что побывал у своего ялика и убедился, что я не ушел этим путем. Значит, я мог уйти только по тем следам, которые вели к джонке. И, чтобы проверить это, он сам направился по следу, оставленному китайцами, поминутно чиркая спички.

   Дойдя до того места, где я лежал первый раз, он открыл мои следы. Я понял это по тому, что он долго стоял там и жег много спичек. Он пошел по этим следам до самой воды, но на глубине трех футов Желтый Платок не мог больше различить их. С другой стороны, так как отлив все еще продолжался, то он легко заметил бы след, оставленный носом какой-нибудь джонки, точно так же, как и всякой другой лодки, если бы она пристала в этом месте. Но такого отпечатка не было, и китаец, как я понимал, был убежден в том, что я скрываюсь где-нибудь в тине.

   Но искать в темноте в тине мальчика было все равно, что искать иголку в стоге сена, и он даже не пытался делать это. Он опять вернулся на берег и некоторое время побродил там. Я надеялся, что он откажется от своих поисков и уплывет. Я очень хотел этого, ах, как я страдал от холода! Наконец он зашлепал к своему ялику и отчалил. А что если это только уловка? Что если он сделал это, чтобы заставить меня выйти на берег?

   Чем больше я об этом думал, тем больше мне казалось подозрительным, что он так громко шумел веслами, когда отчаливал. Я остался лежать и дрожать в тине. Я так дрожал, что у меня заболели мускулы спины, и боль эта была еще мучительнее озноба. Мне нужно было напрячь всю мою волю, все самообладание, чтобы остаться в этом убежище.

   И хорошо, что я сделал это, потому что через час на берегу что-то задвигалось. Я стал всматриваться в темноту, но уши предупредили меня раньше глаз; я услышал знакомый кашель. Желтый Платок высадился на остров, подплыв к нему с другой стороны, чтобы захватить меня на нем врасплох, если бы я вернулся туда.

   После этого прошло несколько часов без всяких признаков присутствия Желтого Платка, а я все еще боялся выйти на берег. С другой стороны, меня в такой же мере пугача мысль, что я не выдержу этого испытания и умру. Я никогда не представлял себе, что можно так страдать. Я до такой степени застыл и окоченел, что перестал дрожать. Вместо этого мои мускулы и кости начали невыносимо болеть: я думал, что это агония. Прилив давно начался, и меня мало-помалу стало относить к берегу. Высшей точки прилив достиг в три часа, и в три часа я вылез на берег, полуживой и настолько беспомощный, что я не мог бы оказать никакого сопротивления, если бы Желтый Платок набросился на меня.

   Желтый Платок не явился. Он отказался от меня и вернулся на мыс Педро. Но и без него положение мое было весьма плачевно. Я не мог ни стоять, ни ходить. Промокшее грязное платье сковывало меня точно ледяной панцирь. Казалось, что мне никогда не удастся снять его. Мои пальцы так онемели и сам я был так слаб, что провозился не меньше часа над тем, чтобы стащить сапоги. У меня не было сил разорвать кожаные шнурки, а узлы приводили меня в отчаяние. Я колотил руками о землю, чтобы оживить их. Минутами мне казалось, что я умираю. Но в конце концов, спустя несколько столетий, по-моему, я освободился от мокрого платья. Вода была теперь близко, и я с мучительными усилиями добрался до нее ползком и смыл тину со своего обнаженного тела. Я все еще был не в силах подняться на ноги и пойти, а между тем лежать я боялся. И мне не оставалось ничего другого, как медленно ползать взад и вперед по песку вроде улитки, и это требовало огромных усилий и вызывало мучительное, болезненное ощущение во всем теле. Я продолжал это занятие, пока хватило сил, но когда восток побледнел, я начал при первых проблесках зари слабеть. Небо загорелось розово-красным огнем, и золотой глаз солнца, показавшись над горизонтом, нашел меня лежащим беспомощно и неподвижно среди раковин.

   Точно во сне, я увидел знакомый грот "Северного оленя", выскользнувший из речки Сан-Рафаэль при легком утреннем ветерке. Это видение несколько раз обрывалось, и были промежутки, которых я никак не могу восстановить в памяти. Однако три веши я помню отчетливо: первое появление грота "Северного оленя"; момент, когда он бросил якорь в нескольких сотнях футов от меня и спустил маленькую шлюпку, и, наконец, гудящую, раскаленную докрасна печь каюты и самого себя, закутанного в одеяла. Открытыми оставались плечи и грудь, и Чарли немилосердно растирал их и колотил, а Нейл Партингтон обжигал мне рот и горло слишком горячим кофе. Но обжигал он или нет, надо сознаться, что это было приятно. К тому времени как мы пришли в Окленд, я был уже здоров и силен по-прежнему, хотя Чарли и Нейл Партингтон боялись, как бы у меня не началось воспаление легких, а миссис Партингтон в течение первых шести месяцев не переставала за мной озабоченно следить, не появятся ли у меня во время моего пребывания в школе симптомы чахотки.

   Время летит. Мне кажется, что я вчера был шестнадцатилетним мальчиком, служащим в рыбачьем патруле. Однако я знаю, что я только сегодня утром пришел из Китая на купеческом корабле "Гарвестер", капитаном которого я состою. И знаю, что завтра утром я отправлюсь в Окленд повидать Нейла Партингтона и его жену, а оттуда загляну в Бенишию к Чарли Ле Гранту, и мы поболтаем с ним о старых временах. Нет, в Бенишию я не поеду. Мне скоро придется присутствовать в качестве очень заинтересованной стороны на одной свадьбе. Имя невесты - Алиса Партингтон, а так как Чарли обещал быть шафером, то он должен приехать в Окленд и мне незачем ехать к нему.