Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы
М., "Русская книга", 1992.
В монументную лавку входит, переваливаясь с ноги на ногу, пожилая и рыхлая купчиха в ковровом платке и в шелковой косынке на голове. Уши поверх косынки завязаны белым носовым платком. Ее сопровождает старуха в черном суконном платье. Голова повязана таким же платком концами назад. В руках ридикюль. Их встречает приказчик.
- Ух!- говорит купчиха.- Смучилась вся. Дайте сесть.
- Сядьте, матушка, Василиса Савельевна, сядьте вот тут на лавочку,- суетится около нее старуха.
Купчиха садится.
- Раскисла, совсем раскисла!- продолжает она.- В пятках свербление, в глазах мелькание, под коленками трясение и сердце не в себе.
- Что прикажете, сударыня?- вопросительно наклонился к ней приказчик, опираясь одной рукой на стол.
- Да погоди, молодец! Ну, что ты к душе-то пристаешь? Дай ей отдышаться!- обрывает его старуха.- В монуметную лавку пришли, так уж, знамо, тешки осетровой под хреном не спросим. Памятничек бы мне новопреставленному супругу... Только какой получше.
- Монумент-с? Можно. Я вот вам сейчас рисунки покажу. Во вкусе рококо, в готическом стиле.
- Нет, нет. Какой монумент! Он ведь у меня православный был, а не немец. Просто памятник. Зачем ему монумент?
- В таком разе, может, плиту желаете или гранитную глыбу?
- Да что ты тараторишь-то!- снова перебила приказчика старуха.- Ты товар показывай. Ну, где ж это видано, чтоб под плитой лежал купец? Ты купеческий памятник кажи.
- Извольте-с, можно и купеческий. Купцы вот больше под такими серыми мраморами любят ложиться,- стукнул он по памятнику.- Урну на него можно с ангелом поставить.
- А что это за урна такая?- спросила купчиха.
- Ваза-с, в которую ангельские слезы капают.
- Ну вот! Еще, пожалуй, иные за рюмку примут. Скажут: нашла чем помянуть! Покойник у меня, не тем будь помянут, тоже любил насчет винного-то малодушества...
- Помилуйте, сударыня, рюмка маленький предмет, а тут большой сосуд. Это и не похоже.
- Ничего не значит. Он всегда из большого сосуда и пил.
- Коли так - два горящих факела крест-накрест прикажите.
- Что ты, что ты!- вскинулась на приказчика купчиха.- Того и гляди за поджигателя примут. У него два раза лавка горела.
Приказчик развел руками.
- Ежели уж не то и не другое, то позвольте трубу и опрокинутую чашу изобразить,- сказал он.
- Ты опять с чашей! Говорят тебе, что от чаши-то он и Богу душу отдал. Раз даже в окошко выпрыгнуть порывался. Тем и спасли, что за халат ухватили. А труба ему уж и совсем не идет. Он купец был, а не музыкант.
- Так что ж, что купец? Нельзя же, сударыня, на памятнике аршин с ножницами крест-накрест и кота изобразить. Наконец, тут труба не музыкантная, а ангельская и чаша тоже... Желаете змию? Это эмблема вечности будет.
Купчиха замахала руками:
- Нет, нет! Пожалуй, еще за зеленого змия примут. А он, голубчик, два раза доходил до него.
- Ну, надломленное древо,- предложил приказчик, подумав.
- И древ не надо. Мы дровами не торговали. У нас две башмачные лавки были. Нельзя ли что-нибудь так, чтоб и благородно было, и божественно, и фигуристо?
- Ей-Богу, уж не знаю, что вам предожить,- зачесал затылок приказчик.- Заходящее солнце не прикажете ли и лучи в разные стороны?..
- Не надо солнце. Солнце он и при жизни не любил. Как, бывало, солнце - сейчас сердится. В хорошую-то да в солнечную погоду, вишь ты, калош резинковых не покупали, а у нас в лавке большой склад был. Как солнечный день - меня ругать начнет. Так зачем же я его в могиле-то солнцем дразнить буду?
- Ах, продавец, продавец!- закачала головой старуха.- Как же ты это покупательнице потрафить не можешь?
Приказчик вспыхнул:
- Помилуйте, бабушка, да как же ей потрафить, коли она небывалого хочет. Ведь калошу на памятник нельзя... Уж я и так из кожи вылез. Ну, вот что, сударыня: за двести пятьдесят целковых я вам поставлю гладкий, белого итальянского мрамора, памятник, а наверху золотой крест. Внизу доска...
- Постой, постой!- перебила его купчиха.- А под итальянским мрамором русскому купцу не грешно будет лежать?
- Насчет этого будьте покойны. Протоиереи лежат, а не токма что купцы. Итак-с,- продолжал он,- внизу будет доска медная и на ней надпись: "здесь погребено тело..."
- Зачем тело? Тело - это у чиновника, а у купца - прах.
- Ну, прах так прах. "Здесь погребен прах купца..." По которой гильдии он платил-то?- спросил приказчик.
- По второй.
- "Погребен прах второй гильдии купца такого-то и такого, скончавшегося..."
- Купца и кавалера,- поправила его купчиха.- Он две медали имел. Да и что тут "скончавшегося!..". Надо как-нибудь послезливее...
- Поставьте, матушка-благодетельница, слово: "в Бозе". Это уж всегда у купцов,- вмешалась старуха.- "Приявшего в Бозе дни кончины своей горестной смерти..."
- Как на записке надпись дадите, так и изобразим-с,- успокоил их приказчик.
- Ну, хорошо,- согласилась купчиха.- Только ты, почтенный, скинь что-нибудь. Боюсь, как бы покойник-то по ночам не стал являться и грозить мне, зачем дорого дала.
- На поминальный кисель две красненькие скинуть можно-с, а больше не могу. За 230 извольте.
- Ну, трафь. Только мне чтоб и стихи. Вот тут мне один сочинитель написал на записке. Он хоть и полоумный, а пишет славно. Куда я записку-то задевала?
Купчиха начала рыться в кармане.
- Вот она, кажется.
Приказчик взял записку и начал читать:
- "Водки очищенной, лучшей, два ведра по четыре с полтиной, пива..."
- Ах, нет, это не то. Это из винного склада на годовое поминовение. Надо полагать, на обороте стихи-то.
Приказчик обернул и прочел:
"Сей памятник супругу,
Как истинному другу,
Поставила жена,
Быв с ним двадцать годов, три месяца
и шесть ден сопряжена".
- Очень прекрасные стихи. Будьте покойны, все как следует вырежем,- сказал он.- Теперь потрудитесь только самую надгробную надпись продиктовать.
Начинается составление надписи.