Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы
М., "Русская книга", 1992.
В небольшом деревянном домике одной из улиц, прилегающих к большому проспекту Петербургской стороны, плачет молоденькая, хорошенькая девушка, а окружающие ее родственники ликуют.
- Эдакое ведь счастье тебе, Настенька, привалило! Эдакое счастье!- восклицает мать в коричневом шерстяном платье, в кисейном чепце.
- Ну, Настасья, сходи ты завтра к Фирсу Миронычу - большой начетчик он - и спроси, каким угодникам бедные невесты должны молиться,- говорит отрепанная тетенька с подвязанной скулой,- потому так оставить нельзя, а то могут они и другие мысли в голову ему вложить. Шутка! Эдакий богатеющий купец! Ведь у него тринадцать кабаков одних, окромя лабазов и мелочных лавочек!
Старичок отец с необычайно красным, гладко бритым лицом совсем растерялся от радости. Ради торжественности он "преобразился" из своего вечного рваного халата в старый вицмундир с голубенькой ленточкой в петлице, надев его на гороховые брюки, и бормочет жене:
- Прасковья Кузьминишна! Возьми ты сейчас свой беличий салоп и тащи к жиду! А на обратном пути, во-первых, четвертную крымской, потом миног, полкоробки сардинок да не худо бы бутылку рому. Купцы любят.
- Ничего не надо! Ни чуточки не надо!- откликается повязанная шелковой косынкой сваха.- Все до капельки сам с молодцами вам пришлет: и фрукты, и ведро водки из собственного кабака, и вино, и закуски разные. Спрашивал даже меня: не надо ли им грешневой крупы?
- Да где он ее видел-то?- приставали к ней родственники.
- Я... все я... Помните, на Смоленском-то кладбище на могилке сидели? Ну, вот и он тут был. У него там две жены похоронены. Я ему и указала на Настеньку. Увидал - и распалился. Наутро за мной шлет. Первая, говорит, у меня жена была в телесах и мелкая, вторая крупная, а теперь маленькую и субтильную хочу - сватай. Только из-за непочтения сыновей и женится, а то при таких деньгах мог бы и в подержание себе субтильную сыскать.
- Здесь чиновник Чободыркин живет? - вопрошает в сенях молодец с корзинкой вина на голове и, получив утвердительный ответ, говорит:- Получайте от купца Огузкина!
Сзади его мальчишка держит в объятиях ведерную бутыль.
- Вот уж щедроты так щедроты!- торжествует отец, принимая пойло.
- И все это сыновьям в пику, - продолжает сваха. - Я, говорит, ей кровать с музыкой куплю и бархатный балдахин сверху поставлю! Мне, говорит, главное, субтильность в ней нравится. Сами знаете, тела-то молодые любят, но старичку тоненькая девушка всегда пригляднее,- прибавляет она.
- Настенька, знаешь что, друг любезный: надень ты барежевое платье с голенькой шейкой,- советует мать.- А то что за охота в этой удавке?..
А девушка между тем плачет да плачет.
- Настасья! Ты это что глаза портишь?- кричит на нее отец.- Я ведь из веника и прутьев понадергаю, не посмотрю, что тебе семнадцатый год. Вспомню и старину. Чтоб живо веселые улыбки и игра глаз!
А в прихожей опять возглас:
- Получите из овощенной лавки! Купец Огузков прислал.
- Да одевайся же, тебе говорят!- топает на дочь мать.
- А вот мы с нее сами это платьишко сдернем и открытое наденем! - угрожает тетка.- Послушай, Андревна, ты не сказала ему, что есть, мол, у невесты тетка, бедная вдова двенадцатого класса? - обращается она к свахе.
- Нет, не сказала. А только обещал всех одарить. Удивлю, говорит, мир и все мне в ноги кланяться будут.
- Напомни ему, голубушка, чтоб черное гроденапливое платье и куний воротник, а я тебя кофейком попою. Да не осталась ли у него перина после покойницы жены?
- Перина нам-с, а не вам! Мы отцы с матерью, мы ее родили, а не вы! - огрызаются родители.
- Ах, Боже мой! Вы родили, а я грамоте учила. Нет, ты скажи, чтоб мне перину...
- Скажу, скажу, родные! У него этих перин до десятка будет.
- Примите из лабаза разные разности!- снова слышен голос в кухне.- От купца Огузкова. Тише, тут бутыль керосину.
Все выскакивают в кухню.
- Скоро сам-то?
- Следом. Сел в пролетку и поехал в кондитерскую,- отвечает молодец.
- Ах, Боже мой! Марфа, ставь самовар! Настасья! Да что ж ты в самом деле идолом сидишь! Тащите ее! - суетятся родственники.
Мать и тетка хватают девушку за руки и тащат в другую комнату. Сваха расстегивает у ней лиф платья. Отец бросается вынимать из корзин съедобное.
- Ах, живодеры! живодеры!- вопиет в дверях кухарка.- Да ведь он двух жен-то поедом съел, живьем в гроб вколотил!
- Так что ж, что вколотил? А теперь она его вколотит. Немного уж ему жить-то осталось,- выскакивает к кухарке сваха.- Ему доктор такой куплет сказал, что как только его рассердить хорошенько, то так он, как сноп, и свалится. У него невриз в голове.
Из другой комнаты слышатся рыдания дочери и громкий возглас матери:
- Андревна, родная! Напомни ему ужо, что у отца-то шубы нет.
- Да ведь он зверь лютый! Он второй-то жене, сказывают, десятифунтовой гирей голову проломил и тысячу рублей доктору дал, чтоб тот сказал, что скоропостижно!..- вопит кухарка.
- Ну, так что ж, что второй жене проломил!- откликается сваха.- А третьей не проломит. Да пойми ты, дура, что он на Настеньке из-за скоропалительной любви жениться хочет, и опять же чтобы сыновьям назло, а прежде на капиталах женился. Ну, убьет он ее... Какая ему польза? Ведь это третья жена будет. На четвертой жениться ему не позволят.
- Верно, Андревна, верно!- одобряет ее отец, роющийся в корзинах.- Помоги-ко мне бутылки-то раскупорить.
- Андревна! Смотри за ним, чтоб он до жениха-то не нализался!- опять доносится из другой комнаты голос матери.
Невесту буквально втащили и пихнули на диван. Декольтированное платье надето было кое-как. Она была бледна, как полотно, глядела бессмысленно, не плакала уже более, а только как-то судорожно подергивалась.
- Не послать ли к девицам Окуркиным за румянами?- говорила тетка.- Подрумянить бы ее, а то бледна очень.
- Не надо, не надо, родные!- крикнула сваха.- Он бледность любит. Бледностью-то только и прельстился. Первые-то у него жены были румяны, так теперь для перемены на бледность мода.
В это время у дома остановилась пролетка. С нее слезал седой старик.
- Приехал! Приехал!- завопил весь чиновничий дом и бросился в кухню.
Там в дверях стоял уже жених, держал в руках громаднейший бумажник, и, вынув оттуда трехрублевую бумажку, "серебрил" кухарку, суя бумажку ей в руки.
- Благодетель!- взвыла та и прилипла к руке губами.
К старику подскочил отец невесты, поцеловал его в плечо и начал стаскивать с него пальто.
- Будущий тестюшка?- спросил тот.
- Точно так-с.
- В таком разе в губы...
- Пожалуйте! Пожалуйте в комнаты! На пороге-то нехорошо!- кричали женщины.
Старик жених вошел в комнату и набожно начал креститься на образа.
Невеста лежала на диване в обмороке.