nbsp;
Воспользоваться силой,
Младенцу в день крещенья
Пожалованной крестным.
Чтоб поиски малютки
Напрасными остались,
Он царского младенца
Увез с собой далёко
В лес дикий, непроходный,
Где пожилой лесничий
Один лишь жил с женою.
Лесничий был приятель
Ему от малолетства.
Подробно рассказавши,
Как он унес младенца,
Умел представить хитро,
Как выгодно обоим
Владеть таким ребенком.
Лесничий, столь же жадный,
Как друг его садовник,
Охотно согласился
Взять и кормить младенца,
"Которому Мария
(Так сам себе сказал он),
Единственная дочка
Моя, с летами будет
Ровесница-подруга".
Росли малютки вместе,
Забавы и ученье,
Все вместе разделяя.
Царевич стал веселым,
Охотником бесстрашным.
Ему по всей дубраве
Огромный всякий угол
И всякая тропинка,
Все дерева известны.
Мария же с проворством
Хозяйство отправляет;
Она добра, любезна,
Умна и любопытна.
Нередко примечала,
Что коль придет садовник
Из города к ним в гости,
То, ежели царевич
В тот день бывает дома,
Едва ль он молвит слово
Средь долгого обеда;
Но ежели царевич
В тот день в лесу бывает,
То он с отцом толкует,
Оглядываясь часто,
До солнечна заката,
А иногда дождется
И лунного восхода
В ее последню четверть
Для возвращенья в город.
"О чем они толкуют?
О брате, без сомненья.
Когда последний дома,
Они не молвят слова.
Как мне узнать, в чем дело?"
Однажды, как садовник
Опять пришел к ним в гости,
Царевич не был дома:
Ушел он в лес до солнца.
Лесничий и садовник
Тотчас после обеда
Отправились в беседку
Близ мшистого жилища,
Средь маленького сада.
Подкралась тихо дева
К беседке, чтоб услышать
Родителя и гостя
Таинственные речи.
И так она узнала,
Что мнимый брат - царевич,
Которого садовник,
Царицу испугавши,
Увез с собою в лес сей;
И что его желанья
К нему благое небо
Все мигом исполняет.
Рассказывает дева
Все слышанное брату.
"Я рад открытью тайны,
Но все-таки я, Марья,
С тобою не расстанусь,
Хотя родился сыном
Царя больших владений.
Мы возрастали вместе,
И вместе жить мы будем,
Зане взаимной любим
Любовию друг друга".
Шесть дней спустя садовник
Опять пришел к ним в гости.
Но лишь его царевич
Издалека увидел,
То превратил злодея
Бесстыдного в собаку;
Любезную же Марью
В прекрасную гвоздичку.
И в тот же день к отцовской
Отправился столице.
Бежит за ним садовник
Косматою собакой;
А на груди царевич
Несет гвоздичку-Марью.
Лишь царь его увидел,
То полюбил проворство
Охотника младого,
И в тот же день он принят
Был в царскую охоту.
Коль на охоту едет
Сам царь, и наш ловец тут.
Царь наконец младого
Охотника с собою
Водил везде. Не весел
Ему и пир роскошный
Без ловкого любимца.
Царь часто за услуги
Отличные любимцу
Награды назначает,
Но он их не приемлет.
"Не надобно награды, -
Царю он отвечает, -
Служу я из усердья".
Лишь комнату себе он
Особую желает.
И получил. Но в ней ли
Иль на дворе стрелок наш,
Но никогда открытой
Ее не оставляет.
Товарищи дивились
Столь странному поступку.
Завидуя же в царских
Отличиях младому,
Живущему отдельно
Стрелку, они однажды:
"Давай смотреть, - сказали, -
Что делает в покое
Своем любимец царский?"
И чередою смотрят
Сквозь дырочку замочну.
Что ж видят? - Наш охотник
Сел за столом, покрытым
Отменными и царской
Приличными трапезе
И винами и пищей.
Пришла и села подле
Стрелка младого дева
Красы неизреченной;
И ели, пили вместе,
В весельи бестревожном.
"Откуда стол сей пышный?
Откуда эта дева?" -
Товарищи друг друга
Спросили с изумленьем.
Ему достать не трудно
Себе вина и яства;
Лишь пожелал, и тотчас
Все на столе готово.
Его ж цветок любимый,
Прекрасная гвоздичка,
Когда он только дома,
Вид Марьи принимает.
"Он должен быть чрез меру
Богат", - сказали злые
Завистливые слуги.
И раз, как наш охотник
Был вне двора, сломали
Дверь комнаты в надежде,
Что в ней найдут несметны
Сокровища златые.
Но не нашли злодеи
Там ничего. Лишь видят
Простой сосуд стеклянный,
Наполненный водою,
И в нем гвоздичку дивной
Красы и в полном цвете.
Они гвоздичку взяли
И отнесли к царю их.
Цветка красой чудесной
Плененный, царь гвоздичку
Хотел купить. Но дивный
Цветок стоял едва ли
Часок в чертогах царских,
Он опустил уж листья.
Царь, встретившись с любимцем:
"Что хочешь за гвоздичку
Свою? Проси что хочешь".
"Надежда-царь! гвоздичке
Не цвесть в твоих покоях.
Изволь смотреть, как листья
Она уж опускает".
Вошед к царю в палату,
Стрелок сказал к гвоздичке:
"Голубушка, не бойся!
Я век свой не расстанусь
С тобою". И гвоздичка
Вновь листья поднимает
И царскую палату
Немедля наполняет
Благоуханьем чудным.
"О сын мой! что за чудо?" -
Так царь стрелку промолвил.
"Да, точно так, я сын твой!"
Охотник отвечает,
И все, что с ним случилось,
Сказал царю подробно,
И превратил собаку
В садовника, чтоб правду
Речей своих признаньем
Доказывать злодею.
Садовник превращенный
Охотника рассказы
Правдивыми все назвал
И снова превращен был
Вмиг в злобную собаку.
Царь и царица, видя,
Что сей стрелок проворный
Их сын, царевич, мнимым
Медведем похищенный,
От радости нежданной
Едва собой владея,
Поцеловали сына;
Наследником престола
Тогда ж провозгласили
И с Марьею любимой
Его соединили
Супружеством счастливым.
Веселье снова место
Печали занимает
Во всем дворце и царстве;
Все и везде счастливы;
Один лишь злой садовник
Собакою остался.
Утешение
Я слышу хохот твой обидный!
Но, звуки струн моих браня,
Знай, я избрала путь, завидный,
И не догнать тебе меня!
Надменная! С тобою в землю
И память о тебе сойдет;
Меня же смерть, я свыше внемлю,
Сияньем славы обведет!
Моими песнями утешит
Страдалец свой печальный дух,
И ими ж гости будут тешить
На празднествах сердца и слух!
ПРИМЕЧАНИЯ
КУЛЬМАН Елизавета Борисовна (1808-1825). Родилась в семье офицера
младшим, восьмым ребенком. Вскоре отец умер. Мать девочки, не имея средств,
чтобы прокормить большую семью, занималась тяжелой поденной работой.
Образование девочка получила под руководством друга отца, домашнего учителя
К. Гроссгейнриха. Е. Кульман оказалась чрезвычайно восприимчива к языкам - в
раннем детстве она свободно владела немецким, английским и французским.
Затем изучала итальянский, латынь, старославянский, древне- и новогреческий.
В двенадцать лет переводила на пять языков древнегреческого поэта Анакреона.
Учитель послал некоторые переводы Гете, и тот выразил восхищение
развивающимся талантом.
Основным в юношеском творчестве Е. Кульман стало подражание
древнегреческой классической поэзии и переложение сказочных сюжетов.
В 1824 г. во время наводнения в Петербурге девушка простудилась,
заболела скоротечной чахоткой и вскоре умерла.
Посмертно изданы: Пиитические опыты. Спб., 1833; 2-е изд. Спб., 1839.
Полное собрание русских, немецких и итальянских стихов. Спб., 1841. Сказки
Елисаветы Кульман. Спб., 1839.
"Коринна" - печатается по первому из перечисленных изданий,
"Гвоздичка" - по последнему. "Утешение" печатается по изд.: Гроссгейнрих К.
Елисавета Кульман и ее стихотворения. Спб., 1849.
Коринна. Коринна - древнегреческая поэтесса V в. до н. э. из города
Фивы. Имя ее стало нарицательным для талантливых поэтесс всех веков и
народов. Пин дар (522-448 гг. до н. э.) - один из крупнейших лирических
поэтов античной Греции. Истукан Омира скульптурное изображение Гомера. За
цепь златую... - Речь идет о золотой цепи, которую Зевс спускает с Олимпа на
землю (см.: Гомер. "Илиада", песнь 8). Иль по водам туманным // ...Плыла к
вратам суровым// Безжалостного Ада... - ссылка на эпизод, открывающий 11-ю
песнь "Одиссеи" Гомера. Не жены ли издревле // Над гордыми мужьями // Победу
одержали... - ссылка на миф об амазонках, превосходящих мужчин в ратном
"знаньи". В волнах Патрасских... - имеется в виду Патрасский залив,
получивший наименование от древнегреческого города Патраса. Хиосский пиит -
вероятно, трагический и лирический поэт Иона Хиосский (V в. до н. э.).
Взыскательных гелленов - то есть эллинов, жителей Эллады. Победу Аполлона //
Над дерзостным Пифоном... - По одному из мифов, Аполлон, создавая свое
святилище в Дельфах, вступил в битву с чудовищным змеем Пифоном и победил
его. Отсюда именование жриц. Дельфийского храма пифиями. Пеней - речной
поток, одноименный речнному богу Пенею, отцу нимфы Дафны, любви которой, по
мифу, безответно домогался Аполлон. Прими венец победы // Из рук моих,
Коринна! // И будь Отчизны общей // Веселием и славой, // Как некогда был
Пин дар. - По современным трактовкам историй античной литературы, напротив,
Пиндар называл в числе своих поэтических учителей Коринну.