Козырев М. Я.
Трудно теперь стало жить нашему брату-обывателю. Службишка кой-какая, плату задерживают, а тут тебе и союз, и Друг детей, и Авиахим, и финагент, и кооперация всякая, и текущий момент, и что ни про что - такая нечистая сила. Скажем, в прежнее время был я деловод у податного инспектора, и все свои обязанности знал. Ребенок родился - зови инспектора крестить, именины у тебя - зови на именины. Ну, там водочки купишь, коньячку, икорки, жена пирожков напечет. Гость является, как гость, коньячку выпьет, от водки откажется:
- Крепкого, мол, не потребляю... Икоркой закусит, да тебе еще предложит:
- Что ж вы, Иван Никодимыч, икорки-то?..
Ну, для его удовольствия и сам съешь. Хорошо было! А уж про сокращения штатов и вовсе не слыхивали - какое там сокращение, когда есть ты по штатам один человек! А теперь нашего брата видимо-невидимо развелось, и что ни месяц, то штату сокращение, а как к человеку подойти, и вовсе не знаешь.
Приятели говорят: - Устроил бы именины да нашего заведующего пригласил... тогда уж не сократит. Неловко! Я и подумал - а отчего бы не так? Подхожу к нему, а он очень даже обрадовался: - Я, - говорит, - с удовольствием... Я всегда рад...
Разговорились с ним: и то, и се. театров, мол, нету, итти некуда. Он и говорит:
- Верно, что некуда. Как наш брат живет? Водку пьют, в картишки дуются, сплетничают... Совсем некультурно...
Такое сказал, что я присел ажно: как же без картежного провождения? Как же без того, чтоб не выпить? Да виду не показал: - Верно, - говорю, - некультурность и все такое. В столицах, - говорю, - ответственные работники и вожди, небось, друг другу по вечерам новые доклады читают... Вот живут. - Еще б им не жить!
Прихожу я домой и говорю жене: - Рождение сына праздновать будем, я уж гостей позвал. Закуска там -пустяки, главное, каждому речь сказать надо. И сам за газеты - вычитываю, какую бы речь сказать. Приятелям тоже сказал, и они согласились.
- Только водочки, - говорят, - на всякий случай купи. Уйдут, мы и одни выпьем. Картишки тоже не забудь, приготовь... Я ничего, соглашаюсь. Не до утра ж он будет сидеть?
Приготовился, как следует. Маркса на стенку, красной ленточкой обернул, самовар поставил. Сидим все и ждем. Вот и он появляется, веселый такой, не то, что на службе.
- Кого, - спрашивает, - чествуем? Я тут, конечно, встаю - и речь:
- Как, значит, товарищи, мы покончили в вековой борьбе со всеми пережитками и все такое, то должны и быту внести обновление в смысле праздников, и тем более именин. Мы, - говорю, - чествуем сегодня рождение
гражданина... - Полчаса говорил. Я стою - говорю, и он стоит - слушает.
Хозяйка на стол собирает, самоварчик вносит, закуски. Я свою речь кончаю, а он:
-Спасибо, - говорит - за сознательность...
И прямо к с к столу. Хозяйка, понятно, волнуется, угощает: ветчинки там, колбаски, а он вилкой тычет и все чего-то по сторонам посматривает. И другие тоже за ним - вилками тычут, ничего не едят. И все молчат, боятся, как бы некультурный разговор не завести. Тут он опять выручает.
-Тяжело, - говорит, - теперь с детьми. Родить тяжело, а воспитать ещё тяжелее...
Хозяйка моя при таких словах встает - и речь:
- Верно, - говорит - что как наследие старого режима осталась трудность рождения граждан и будущих работников республики, но, конечно, пролетариат изживает все болезни и трудности роста, и наша промышленность перейдет довоенную норму...
Я ее тихонько за юбку тяну, шепчу: - Ты все речи перепутала, насчет промышленности я должен говорить. А она себе поет-разливается - все спутала:
- Мы, - говорит, - не социал-предатели какие, чтобы останавливаться на полдороге...
Я затих - слушаю. И гость наш молчит - слушает. Только словно бы ненормально глаза раскрыл, как на сумасшедшую смотрит. А виду не подает - культурный человек.
Кончила она, он в ответ: - Это, - говорит, - похвально. Дети - цветы будущего.
Тут мой приятель встает и в свой черед про детей. Хорошо говорил, спасибо, ничего не напутал. А гость сидит и глазом не моргнет. За стакан взялся, а чай уже холодный. Я хозяйке мигаю на самовар, и самоварчик остыл. Делать нечего, встаем из-за стола, рассаживаемся в другой комнате. Он сидит, и мы сидим. Он молчит, и мы молчим. Речи все сказаны и говорить больше не о чем. Не сплетни же в самом деле разводить. Посидели так, посидели, он, гляжу, зевнул. Я тоже из приличия зевнул. И приятели за нами зевнули. И все бы хорошо обошлось, кабы нечистый одного за язык не потянул:
- В картишки бы, - говорит, - не мешало...
Я его ногой толкаю - молчи! Заведующий мой ажно на стуле заерзал.
- Ну, - думаю, - быть беде! И вперед заспешил:
- Как же, - говорю, - можно, товарищи, - карты. Карты - одна отсталость, которая...
Долго я так говорил про культуру, про быт. Гость мой от удовольствия даже глаза закрыл.
Так был доволен, что уж и сидеть больше не мог.
- Мне, - говорит, - доклад надо составлять. Я пойду... Спасибо за хорошую компанию... Он уходит, мы его, честь честью, проводили, а сами сейчас и водочку на стол, и картишки, и банчок сооружили. Сидим, веселимся, про то, про се разговариваем.
Вдруг кто-то в дверь: стук! стук! Открываем, а там наш заведующий собственной своей персоной.
- Здравствуйте, - говорит, - еще раз. Я у вас калоши забыл.
Гляжу, и водка на столе, и карты. Попались! Пропала моя головушка! Завтра же сократят. Влип! Задрожал я и все слова перепутал:
- Водочка, - говорю, - у нас - тово... Пили, - говорю, - тово... Может, и вам, говорю, тово...
От страху, конечно. Чувствую, что не то, а говорю. Сказал и сомлел. И приятели сомлели. Что будет?
А он подходит к столу и, слова не говоря, наливает стакан и полный стаканчик - в рот,
- За ваше здоровье, - говорит. Видали?
- В картишки? - спрашивает, -очень люблю. Место у нас глухое...
До утра резался. Веселый ушел, довольный.
- Понятно, - говорит, - отсталость, да ведь как мы живем? Театров нет, пойти некуда...
Два месяца прошло, три сокращения было, - а я держусь. Потому, как подойти к начальству - знаю.
Козырев, М.Я. Именины : [рассказ]; "Называют меня некрасивою..."; Недотрога : [стихотвоения] // ДОМовой (Тверь). - 2000. - N 4. - С. 10-11 : фот.
Оригинал здесь: http://litmap.culture.tver.ru/kozyyrev/index.html.