Кедрин Дмитрий Борисович - Конь - Книги

Дмитрий Кедрин

Конь

(Повесть в стихах) --------------------------------------

М., Правда, 1990

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

Уже снежок февральский плакал,

Трава пробилась кое-где,

И был посол московский на кол

Посажен крымцами в Орде.

Орел-могильник, в небе рея,

Видал сквозь тучек синеву -

Внизу мурзы Давлет-Гирея

Вели ордынцев на Москву.

И вышел царь, чтоб встретить с лаской

Гостей от града вдалеке,

Но воевода князь Мстиславский

Им выдал броды на Оке.

И били в било на Пожаре,

Собраться ратникам веля,

И старцы с женами бежали

Сидеть за стенами Кремля.

А Кремль стоял, одетый в камень,

На невысоком берегу

И золотыми кулаками

Грозил старинному врагу.

"И бысть валы его толстенны,

Со стрельнями в любом зубце.

Поставил зодчий эти стены

На твороге и на яйце!" {*}

Отвага ханская иссякла

У огороженного рва,

Но тучу стрел с горящей паклей

Метнула в город татарва.

И самой грозной башни выше,

Краснее лисьего хвоста -

Пошел огонь гулять по крышам,

И загорелась теснота.

А смерть всегда с огнем в союзе.

"И не осталось в граде пня, -

Писал ливонец Элерт Крузе, -

Чтоб привязать к нему коня".

Не диво тех в капусту высечь,

Кому в огне сидеть невмочь.

И было их двенадцать тысяч -

Людей, убитых в эту ночь.

На мостовых московских тряских

Над ними стлался черный дым.

Лишь воронье в монашьих рясках

Поминки справило по ним!

А царь глядел в степные дали,

Разбив под Серпуховом стан...

Мирзы татарские не ждали,

Когда воротится Иван.

Забрав заложников по праву

Дамасской сабли и петли,

На человечий рынок в Кафу

Добычу крымцы увели.

Пусть выбит хлеб и братья пали, -

Что делать? Надо жить в избе!

И снова смерды покупали

Складные домы на Трубе,

Рубили вновь проемы окон

И под веселый скрежет пил

Опять Москву одели в кокон

Сырых некрашеных стропил.

Еще пышней, и необъятней,

И величавей, чем сперва,

Как золотая голубятня,

На пепле выросла Москва!

{* По свидетельству современников, стены Кремля строились на известке, в состав которой входили яйца и творог, что придавало ей особую крепость.}

Устав от плотницкой работы,

Поднял шершавую ладонь

И тряпкой вытер капли пота

На красной шее Федька Конь.

Он был Конем за силу прозван:

Мощь жеребца играла в нем!

Сам царь Иван Васильич Грозный

Детину окрестил Конем.

И впрямь, точна, хотя нельстива,

К нему та кличка привилась.

Его взлохмаченная грива

Точь-в-точь, как у коня, вилась,

А кто, Конем в кружале битый,

С его замашкой был знаком,

Тот клялся, что смешно копыто

Равнять с Коневым кулаком!

Его хозяин Генрих Штаден

Царю служил, как верный пес,

И был ему за службу даден

Надел земли и добрый тес.

Был Генрих Штаден тонкий немец!

Как в пору казней и опал

Лукавый этот иноземец

К царю в опричники попал?

Стыдясь постройку всякой клети

Тащить на собственном горбу,

На рынке Штаден Федьку встретил

И подрядил срубить избу.

И Конь за труд взялся с охотой,

Занё работник добрый был.

Он сплошь немецкие ворота

Резными птицами покрыл,

Чтоб из ворот легко сажалось

Хозяйским санкам в добрый путь.

И, утомясь работой малость,

Присел на бревна отдохнуть.

Из вновь отстроенной светлицы,

Рукой в перчатке подбочась,

Длинноголовый, узколицый

Хозяин вышел в этот час.

Он, вязь узорную заметив

На тонких досточках ольхи,

Сердито молвил: "Доннерветтер! {*}

{* Черт побери! (нем.)}

Работник! Что за петухи?"

А Конь глядел с улыбкой детской,

И Штаден крикнул: "Глупый хам!

Не место на избе немецкой

Каким-то русским петухам!"

Он взял арапник и, грозя им,

Полез свирепо на Коня.

Но тот сказал: "Уймись, хозяин! -

Лицо рукою заслоня. -

Ты, знать, с утра опился водкой..."

И только это он сказал,

Как разъяренный немец плеткой

Его ударил по глазам.

Конь осерчал. Его обиду

Видали девки на юру,

И он легонечко, для виду,

По шее треснул немчуру.

Хозяин в грязь зарылся носом,

Потом поднялся кое-как...

А Конь с досадой фартук сбросил

И, осерчав, пошел в кабак.

Оправив сбрую, на которой

Блестел набор из серебра,

Немчин кобылу тронул шпорой

И важно съехал со двора.

Он наблюдал враждебным взглядом,

Как просыпается Москва.

На чепраке с метлою рядом

Болталась песья голова.

Еще и пену из корыта

Никто не выплеснул пока,

И лишь одна была открыта

Дверь у "Царева кабака".

Над ней виднелся штоф в оправе

Да елок жидкие верхи.

У заведения в канаве

Валялись с ночи питухи.

И девка там валялась тоже,

Прикрыв передником лицо,

Что было в рябинах похоже

На воробьиное яйцо.

Под просветлевшими крестами

Ударили колокола.

Упряжка с лисьими хвостами

В собор боярыню везла.

Дымком куриться стали домы,

И гам послышался вдали,

И на Варварку божедомы

Уже подкидышей несли.

Купцы ругались. Бранью хлесткой

Москву попробуй удиви!

У каменной стены кремлевской

Стояли церкви на крови.

Уже тащила сочни баба,

Из кузниц несся дальний гул.

Уже казенной песней "Грабят!"

Был потревожен караул.

А сочней дух, и свеж, и сытен,

Дразня, летел во все концы.

Орали сбитенщики: "Сбитень!"

Псалом гундосили слепцы,

Просил колодник бога ради:

"Подайте мне! Увечен аз!"

На Лобном месте из тетради

Дьячок вычитывал указ.

Уже в возке заморском, тряском,

Мелькнул посол среди толпы,

И чередой на мостик Спасский

Прошли безместные попы.

Они кричат, полунагие,

Прихлопнув черным ногтем вшу:

"Кому отправить литургию?

Не то просфоркой закушу!"

Уже и вовсе заблистали

Церквей румяные верхи,

Уже тузить друг друга стали,

Совсем проснувшись, питухи.

А он на них, начавших драться,

На бестолочь и кутерьму

Глядел с презреньем иностранца,

Равно враждебного всему!

Он скромно шел через палаты,

Усердно ноги вытирал,

Иван с Басмановым в шахматы

В особой горенке играл.

Царь, опершись брадою длинной

На жилистые кулаки,

Уставил в доску нос орлиный

И оловянные очки.

В прихожей комнате соседней,

Как и обычно по утрам,

Ждал патриарх, чтобы к обедне

Идти с царем в господень храм.

Тому ж и дела было мало,

Что на молитву стать пора:

Зело кормильца занимала

Сия персидская игра!

Тут, опечален и нескладен,

Надев повязку под шелом,

Вошел в палату Генрих Штаден

И государю бил челом.

Он, притворясь дитятей сирым,

Промолвил: "Император мой!

Прошу тебя: позволь мне с миром

Отъехать за море, домой".

И царь спросил: "Ты, может, болен?"

"Здоров, надежа, как и встарь".

"Ты, может, службой недоволен?"

"Весьма доволен, государь!"

"Так что ж влечет тебя за море?

Ответствуй правду, безо лжи".

"Увы! Меня постигло горе!"

"Какое горе? Расскажи".

"Противно рыцарской природе,

В своем же доме, белым днем

Вчера при всем честном народе

Я был обижен..." -

"Кем?" -

"Конем".

Царь пригляделся. Было видно,

Что под орех разделан тот!

И государь спросил ехидно:

"Так, значит, русский немца бьет?" -

"Бьет, государь! Опричных царских,

Готовых за тебя на смерть,

На радость прихвостней боярских

Увечит худородный смерд!"

Немчин придумал ход незряшный.

Глаза Ивана стали злы:

"Замкнуть Коня в Кутафью башню,

Забить невежу в кандалы,

Дабы не дрался неприлично,

Как некий тать, засевший в яр!..

Заместо слуг моих опричных

Пущай бы лучше бил бояр!"

Царь поднялся и, мельком глянув

На пешек сдвинутую рать,

Сказал: "И нынче нам, Басманов,

Игру не дали доиграть!"

Переоделся в черный бархат

И, сделав постное лицо,

С Басмановым и патриархом

Пошел на Красное крыльцо.

В тот вечер, запалив лучину,

Трудился Штаден до утра:

Писал знакомому немчину,

Дружку с Посольского двора:

"Любезный герр! В известном месте

Я вам оставил кое-что...

В поход готовьте пушек двести,

Солдат примерно тысяч сто.

Коль можно больше - шлите больше.

Из шведов навербуйте рать.

Неплохо б также в чванной Польше

Отряд из ляхов подобрать.

Всё это сделать надо вскоре.

Чтоб, к лету армию послав,

Ударить скопом с Бела моря

На Вологду и Ярославль..."

И, дописав (судьба превратна!),

Письмо в подполье спрятал он -

Благоразумный, аккуратный,

Предусмотрительный шпион.

А Федька Конь сбежал, прослышав

О надвигавшейся беде.

Он со двора задами вышел,

Стащил коня бог знает где,

Пихнул в суму - мужик бывалый -

Ржаного хлеба каравай,

Прибавил связку воблы вялой,

Жене промолвил: "Прощевай!

Ты долго ждать меня не будешь,

По сердцу молодца найдешь.

Коль будет лучше - позабудешь,

Коль будет хуже - вспомянешь!"

Степями тянется путина {*},

{* Путина - поездка, путешествие.}

Рысит конек, сердечный друг,

Звенит заветная полтина,

Женой зашитая в треух.

Уже в Синоп, как турок черен,

Пробрался дерзостный мужик.

Там чайка плавает над морем

И тучка в Турцию бежит.

Вот наконец прилива ярость

Фелюга режет острым лбом.

Не день, не два бродяга-парус

Блуждал в тумане голубом.

И, с голубым туманом споря,

В златой туман облачена,

Из недр полуденного моря

Явилась фряжская страна!

Обидно клянчить бога ради

Тому, кто жить привык трудом.

И Федька чуял зависть, глядя,

Как иноземцы строят дом.

Он и в России, до опалы,

Коль сам не приложил руки, -

Любил хоть поглядеть, бывало,

Как избы рубят мужики,

Как стены их растут всё выше