Каронин-Петропавловский Николай Елпидифорович - 4. Вольный человек

  

   Неприкосновеннымъ онъ считалъ себя только дома и развѣ отчасти въ кузницѣ; во всякомъ другомъ мѣстѣ онъ чувствовалъ себя нехорошо, ибо былъ уязвимъ.

   Въ самой серединѣ деревни, въ томъ мѣстѣ, гдѣ берегъ рѣки образуетъ мысъ, стояла изба. Низъ которой подался налѣво, а верхъ - направо; единственныя два окна ея мрачно и непривѣтливо глядѣли на улицу, потому что, вмѣсто стеколъ, въ нихъ была вставлена требушина. Къ избѣ примыкали сѣни, изъ глубины которыхъ виднѣлось голубое небо, а напротивъ сѣней стоялъ сарай, соломенная крыша котораго исчезала ежегодно въ желудкѣ домашнихъ животныхъ дальше же виднѣлся задн³й дворъ, нижнимъ концомъ опускающ³йся въ воду. Всѣ эти строен³я Егоръ Панкратовъ называлъ "домомъ" и именно здѣсь онъ ничего не боялся.

   Кузница же играла въ его соображен³яхъ нѣкоторую роль только потому, что она была недалеко отъ дома и составляла его часть. Она находилась на другомъ берегу рѣки, воздѣ моста. Это была нора, вырытая въ землѣ, съ узкимъ отверст³емъ, вмѣсто двери, съ кучей земли, вмѣсто крыши, и съ колесомъ, вмѣсто трубы. Колесо было воткнуто въ крышу не даромъ: безъ него никто изъ путешественниковъ не могъ бы открыть присутств³е Егора Панкратова, потому что изъ подземелья не слышно было ни шипѣн³я, свойственнаго прорваннымъ мѣхамъ, ни стука молотка, ни человѣческаго голоса. Егоръ Панкратовъ не любилъ вообще говорить, а въ кузницѣ онъ хранилъ всегда глубокое молчан³е.

   Даже когда онъ не работалъ,- а работы въ кузницѣ у него немного, - онъ предпочиталъ молчать. Если же его кто-нибудь окликалъ съ моста, онъ высовывалъ изъ отверст³я голову и недовольнымъ тономъ спрашивалъ: "Чево надо?" Затѣмъ снова скрывался, подавая тѣмъ знакъ, что въ дальнѣйш³е переговоры онъ вступать не намѣренъ.

   Такъ онъ обращался со всѣми, кто приходилъ къ нему съ просьбой, безъ различ³я лицъ и состоян³й. Въ отсутств³и работы онъ всегда выходилъ изъ подземелья, садился около рѣчки на пескѣ, снималъ съ себя рубаху и билъ блохъ. Онъ вообще не смущался ни передъ кѣмъ. По мосту проходили пѣш³е, проѣзжали конные, иногда господа, но Егоръ Панкратовъ не прерывалъ своего занят³я. Внезапно услышавъ свое имя, онъ поднимался, въ послѣдн³й разъ вытряхалъ рубаху и только послѣ этого предлагалъ обычный свой вопросъ: "Чево надо?"

   Невозмутимый и молчаливый, Егоръ Панкратовъ пр³училъ къ той же краткости и всѣхъ приходящихъ къ нему. "Въ починку, Егоръ!" - говорилъ приходящ³й, кладя подлѣ него вещи.- "Ладно". - отвѣчалъ Егоръ Панкратовъ.- "Двѣ гривны будетъ?" - "Ничего". -"Чтобы къ пятницѣ готово было".- "Ладно!" Приходящ³й позѣвывалъ и уходилъ.

   Егоръ Панкратовъ велъ замкнутую жизнь, находясь поперемѣнно то въ кузницѣ, то дома, среди своего семейства, и, казалось, глядѣлъ на окружающее съ полною безучастностью. О немъ парашкинцы составили такое понят³е: ^"мужикъ стоющ³й", "мужикъ кремень", человѣкъ, который не позводитъ положитъ ему ноги въ роги, а временами бываетъ лютъ... Наружность Егора Панкратова только подкрѣпляла подобныя мнѣн³я. Повидимому, для него ничего не стоило въ гнѣвѣ схватить человѣка и размозжить его такъ же, какъ расплющивалъ онъ кусокъ желѣза. Егоръ Панкратовъ, конечно, ничего подобнаго не дѣлалъ, но всѣ думали, что временами онъ способенъ быть лютымъ. Видя же, что онъ никогда ни о чемъ не просилъ, никому никогда не покорялся и ни передъ кѣмъ не стучалъ зубами отъ страха, всѣ считали себя въ правѣ заключить, что Егоръ Панкратовъ шутить шутки не любитъ, а держался правила: "отваливай въ сторону"...

   Въ виду такихъ свидѣтельскихъ показан³й, можно, пожалуй, согласиться съ общераспространеннымъ мнѣн³емъ, тѣмъ болѣе, что самъ Егоръ Панкратовъ ни однимъ словомъ не опровергалъ его. Вѣроятно, оно даже выгодно было ему, и онъ, надо думать, подсмѣивался себѣ подъ носъ, смотря на людей, считавшихъ его неприступнымъ; онъ только этого и желалъ. Малѣйшее движен³е его большой головы говорило: "это до меня некасающе".

   Друзей у него было немного, и онъ рѣдко съ кѣмъ сходидся близко. Единственное исключен³е составлялъ Илья Maлый. Это былъ его другъ-пр³ятель, но и съ нимъ Егоръ Панкратовъ велъ кратк³е разговоры.

   Илья Малый, небольшаго роста, плѣшивый и съ слезящимися гдазами мужичокъ, иногда порывался "точить лясы", но невозмутимое, угрюмое молчан³е Егора Панкратова обладало способностью парализовать самый неугомонный языкъ. Въ концѣ концовъ, въ разговорѣ съ Егоромъ Панкратовымъ Илья Малый примирялся съ необходимостью держать языкъ на привязи и рѣдко нарушалъ обычное безмолв³е.

   Чаще всего они встрѣчались въ кузницѣ. Тамъ Илья Малый садился около двери и битый часъ наблюдалъ за работой Егора Панкратова. Когда же бездѣйств³е ему надоѣдало, онъвынималъ изъ кармана кисетъ съ табакомъ, набивалъ трубку и закуривалъ. Это было косвенное приглашен³е Егору Панкратову - бросить работу и присѣсть къ другу-пр³ятелю. Егоръ Панкратовъ такъ и дѣлалъ - садился на корточки насупротивъ Ильи Малаго, набивалъ его табакомъ свою трубку и также закуривалъ. За этимъ слѣдовало обыкновенно продолжительное молчан³е, во время котораго друзья-пр³ятели сосредоточенно пыхали въ гдаза другъ другу вонючею махоркой. Но обыкновенно, послѣ продолжительнаго безмолвнаго сидѣн³я, Илья Малый терядъ терпѣн³е и спрашивалъ:

  - Табачокъ - ничего?

  - Ничего,- всегда отвѣчалъ Егоръ Панкратовъ. Трубки выкуривались; Егоръ Панкратовъ вставадъ и принимался за свою работу, а Илья Малый, помолчавъ еще нѣкоторое время, говорилъ:

  - Одначе, пора идтить. Просимъ прощен³я!- и уходилъ, повидимому, вполнѣ довольный проведеннымъ временемъ, въ особенности, если Егоръ Панкратовъ отвѣчалъ ему на дорогу:

  - Заходи какъ ни то.

   На другой разъ повторялось буквально то же самое. Друзья-пр³ятели и о хозяйственныхъ своихъ нуждахъ говорили больше знаками, нежеди словами. Тѣмъ не менѣе, они никогда не надоѣдали другъ другу, и дружба ихъ оставалась неизмѣнною, вопреки несходству характеровъ; они видимо, находили взаимное удовольств³е отъ своей дружбы. Не будучи противоположностями, взаимно исключающими другъ друга, они и не походили другъ на друга.

   Илья Малый былъ простодушенъ; Егоръ Панкратовъ сосредоточенъ. Илья Малый молчалъ только тогда, когда говорить было нечего; Егоръ Панкратовъ говорилъ только въ тѣхъ случаяхъ, когда молчать не было никакой возможности. Одинъ готовъ былъ всю душу вывалить наружу, другой многое скрывалъ въ себѣ. Одинъ постоянно отчаивался, другой показывалъ видъ, что ему ничего. Первый въ самыхъ обыкновенныхъ обстоятельствахъ запутывался и терялся, второй невозмутимо выносилъ вевзгоды. Первый способенъ былъ повѣрить во всяк³я химеры, второй держался болѣе положительнаго. Илья Малый ничего не зналъ изъ того, что дальше носа; Егоръ Панкратовъ также почти ничего не зналъ, но старался во все вникать и доходить до всего своимъ умомъ. Илья Малый жилъ такъ, какъ придется и камъ ему дозволятъ; Егоръ Панкратовъ старался жить по правиламъ, не дожидаясь дозволен³я. Одинъ жилъ и не думалъ, другой думалъ и этимъ пока жилъ. Илья Малый всего страшился, постоянно ожидая, что вотъ-вотъ на его голову бухнетъ случай и прихлопнетъ его, и потому никогда впередъ не заглядывалъ. Егоръ Панкратовъ не очень вѣрилъ случаямъ и былъ разсчетливъ; первый жилъ минутой, какъ фаталистъ, второй - будущимъ, какъ философъ. Илья Малый передъ начальствомъ робко моргалъ глазами, готовый по первому знаку повалиться въ ноги и просить о помилован³и. Егоръ Панкратовъ, при подобныхъ же обстоятельствахъ, глядѣлъ въ сторону и чесался. Илья Малый, будучи лѣтъ на десять старше своего друга пр³ятеля, все еще оставался въ крѣпостной скорлупѣ, но Егоръ Панкратовъ былъ уже въ нѣкоторой степени человѣкъ новый, нѣсколько вылупивш³йся изъ скорлупы стараго времени... Однимъ словомъ, разница между ними была замѣтна.

   Но это несходство не мѣшало имъ быть закадычными друзьями. Илья Малый питалъ безмолвное удивлен³е къ Егору Панкратову, а Егоръ Панкратовъ чувствовалъ большую жалость къ Ильѣ Малому, и это обстоятельство было, повидимому, одной изъ причинъ ихъ обоюднаго удовольств³я отъ сообщества. Илья Малый становился спокойнымъ, когда сидѣлъ возлѣ Егора Панкратова, а Егоръ Панкратовъ дѣлался мягче, когда глядѣлъ на Илью Малаго.

   Ихъ сообщество открыло свои дѣйств³я съ того дня, въ который Егоръ Панкратовъ случайно оттягалъ въ пользу Ильи Малаго корову, назначенную къ продажѣ. Илья Малый никогда не воображалъ, чтобы человѣкъ былъ способенъ на такой отчаянный поступокъ; самъ онъ считалъ себя безпомощнымъ въ такомъ дѣлѣ, думая, что при такихъ обстоятельствахъ первое дѣло - молчать. A Егоръ Панкратовъ доказалъ ему противное.

   Егоръ Панкратовъ случайно шелъ мимо двора Ильи Малаго въ то время, когда оттуда выводили корову; увидавъ жену Ильи Малаго, которая неистово ругалась и плакала, и самого Илью Малаго, который стоялъ растерянно на крыльцѣ и что-то шепталъ про себя, Егоръ Панкратовъ подошелъ къ коровѣ, отодвинулъ отъ нея старосту и прогналъ животное на задн³й дворъ. Все это онъ сдѣлалъ молча и не торопясь, съ обычною своею флегмой, а потомъ сѣлъ на крыльцѣ возлѣ Ильи Малаго и попросилъ у него табачку. Кисетъ Илья Малый вынулъ, но сказать что-нибудь обо всемъ имъ видѣнномъ не могъ, лишившись употреблен³я языка.

   Точно также и староста въ первыя минуты не въ состояв³и былъ понять, что случилось; онъ на время оцѣпенѣлъ на мѣстѣ и онѣмѣлъ, молча поводя блуждающими взорами отъ Ильи Малаго къ Егору Паикратову.

  - Это ты что же дѣлаешь, Егоръ? - спросилъ, наконецъ, онъ прерывающимся голосомъ.

  - Корову прогналъ,- кратко отвѣчалъ Егоръ Панкратовъ.

  - Рази это по закону?

  - Въ законѣ, братецъ ты мой, про корову, чай, нигдѣ не сказано. Такъ-то.

   Староста рѣшительно недоумѣвалъ, что ему дѣлать - вынуть-ли изъ-за пазухи бляху и принять внушительный видъ, или начать усовѣщевать. Онъ не сдѣлалъ ни того, ни другого, а только хлопнулъ себя по бедрамъ руками, по своей привычкѣ, и куда-то побѣжалъ рысцой, сказавъ мимоходомъ: "Ну, дѣла!"

   Ни для Егора Панкратова, ни для Ильи Малаго этотъ случай не прошелъ бы даромъ. Егоръ Панкратовъ, правда, заявилъ послѣ, что корова его, якобы купилъ онъ ее, но все же ихъ обоихъ вздули бы. Не случилось этого только потому, что Илья Малый перевернулся, уплатилъ денегъ сколько слѣдуетъ и все было предано забвен³ю. Парашкинск³й староста не любилъ вообще истор³й съ коровами; мученикъ своей должности, онъ, въ данномъ случаѣ, тѣмъ болѣе не желалъ связываться съ "ентимъ дьяволомъ", какъ онъ называлъ Егора Панкратова, что побаивался его.

   Съ этихъ поръ Илья Малый питалъ безмолвное удивлен³е къ своему другу-пр³ятелю. Онъ сталъ его во многомъ слушаться, сдѣлался менѣе болтливъ и не такъ ёрзалъ на мѣстѣ, когда говорилъ съ Егоромъ Панкратовымъ. Вообще, въ жизни Егора Панкратова онъ замѣтилъ нѣкоторое отступлен³е отъ старыхъ обычаевъ и робко приглядывался къ нему, въ особенности къ его безстраш³ю и невозмутимости. A потомъ онъ уже пытался подражать ему, но въ дѣйствительности выходило, что онъ только передразнивалъ его.

   Такое представлен³е Ильи Малаго о своемъ другѣ-пр³ятелѣ отчасти соглашалось съ дѣйствительными привычками Егора, Панкратова. Поведен³е Егора Панкратова имѣло въ себѣ нѣчто новое, удивительное для Ильи Малаго, и это новое заключалось, главнымъ образомъ, въ томъ, что онъ ничего не боялся, когда находился дома; тутъ онъ ни передъ кѣмъ не смущался и никому не кланялся. Илья Малый, напримѣръ, передъ всякимъ заѣзжимъ бариномъ трусилъ, видя въ немъ или злонамѣреннаго изслѣдователя его души, или просто шатающагося барина, для котораго законъ не писанъ и который безнаказанно можетъ причинить ему, Ильѣ Малому, существенный вредъ.

   А Егоръ Панкратовъ не боялся этого. Когда какой-нибудь проѣзж³й баринъ обращался къ нему съ просьбой починить попортивш³йся въ дорогѣ экипажъ, Егоръ Панкратовъ не юлилъ передъ нимъ и не устремлялся по первому его требован³ю, а двигался съ такою же безучастностью, какъ и всегда. Проъсовывая голову изъ своей норы, онъ равнодушно спрашивалъ: "Чево надо?" ^- и скрывался. Баринъ долженъ былъ идти къ нему въ нору и тамъ разсказать свое дорожное несчаст³е. Егоръ Панкратовъ выслушивалъ и назначалъ цѣну, дѣлая это разъ навсегда, неумолимо и безъ дальнѣйшихъ разговоровъ. Баринъ, конечно, старался внушить ему всю несообразность назначенной имъ "сумасшедшей цѣны", но Егоръ Панкратовъ не внималъ, упрямо отмалчиваясь.

   Напрасно баринъ ругался, Егоръ Панкратовъ не любилъ браниться, онъ только изрѣдка загибалъ такое словечко, которымъ, какъ перецъ, обжигалъ неотвязчиваго человѣка, заставляя его мгновенно умолкать. Напрасно баринъ принималъ внушительный видъ и бросалъ на упрямца молн³еносные взгляды. Егоръ Панкратовъ оставался глухъ, нѣмъ и слѣпъ; онъ привыкъ со всѣми обращаться одинаково, былъ-ли передъ нимъ господинъ съ блестящими глазами, или нищ³й съ сумой на боку. Напрасно также баринъ предлагалъ "на водку" или "на чаекъ",- этого Егоръ Панкратовъ терпѣть не могъ. Онъ всегда предпочиталъ "сумасшедшую цѣну".

   Было одно происшеств³е,- нельзя этого скрыть, - которое подвергло неустрашимость Егора Панкратова большому сомнѣн³ю и которое онъ самъ не могъ вспомнить впослѣдств³и безъ негодован³я. Это было въ Сысойскѣ на базарѣ. Егоръ Панкратовъ ѣздилъ туда затѣмъ, чтобы продать хлѣбъ или нѣсколько фунтовъ гвоздей. Не довѣряя своего товара лавочникамъ, онъ выбиралъ мѣсто на базарѣ и самъ продавалъ, сидя на своей телѣгѣ. Онъ равнодушно посматривалъ по сторонамъ и ничего не боялся. Разъ выбранное мѣсто онъ никому не уступалъ, съ ругавшимися ругался кратко, пьяныхъ отталкивалъ, а если городовой приказывалъ ему перемѣнить мѣсто или хоть просто сдвинуться, онъ ослушивался, упрямо стоя на своемъ мѣстѣ. Вообще строптивость свою онъ и здѣсь не ограничивалъ.

   Но однажды воздѣ него вышла драка пьяныхъ. Пьяныхъ забрали въ участокъ, а Егора Панкратова пригласили туда въ качествѣ свидѣтеля. Вотъ когда онъ "спужался"! Вслѣдств³е-ли наслѣдственной привычки страшиться даже имени начальства, или по неспособности сообразить всѣ обстоятельства дѣла сразу, но только онъ не выдержалъ. Не долго думая, онъ съ необычайною быстротой запрегъ лошадь, свалилъ за безцѣнокъ какому-то лавочнику свои гвозди и утекъ изъ города, вполнѣ убѣжденный, что спасается отъ какихъ-то невѣдомыхъ ужасовъ.

   Это происшеств³е было, однако, исключен³е. Дома съ нимъ ничего подобнаго не бывало. Дома онъ строго наблюдалъ за своею неприкосновенностью. Съ упрямствомъ, свойственнымъ ему, онъ говорилъ своему пр³ятелю Ильѣ Малому: "Теперь, братецъ ты мой, законъ. Такъ-то". И думалось ему, что нынче "жизнь идетъ по правилу". Какъ ни малъ Егоръ Панкратовъ, но все же и для него правила написаны" - слѣдовательно, если Богъ не выдастъ, то никакая свинья не рѣшится съѣсть его. Онъ говорилъ: "Нынче, братецъ мой, вотъ такъ-то... Только самому не слѣдуетъ плошать, а то ничего".

   Егоръ Панкратовъ неуклонно держался правила - никогда и никому не подавать повода трогать его. Всѣ повинности онъ отправлялъ исправно, подати платилъ въ срокъ и съ презрѣн³емъ глядѣлъ на гольтепу, которая доводитъ себя до самозабвен³я. Порка для него казалась даже странной; онъ говорилъ: "Чай, я не дитё малое!"

   Тронули его только разъ въ жизни, но собственно онъ былъ тутъ не при чемъ; онъ только подчинялся издавна установившемуся обычаю. Когда умеръ его отецъ, накопивш³й передъ отходомъ въ вѣчность недоимки, а Егоръ Панкратовъ сдѣлался хозяиномъ дома, то былъ, разумѣется, выпоротъ. Очевидно, кто неумолимая неизбѣжность; это - очищен³е розгами, которое долженъ принять всяк³й парашкинецъ, если желаетъ въ наступающей жизни быть чистымъ отъ долговъ и недоимокъ.

   Съ Егоромъ Панкратовымъ это и было только разъ. Вслѣдств³е этого онъ сталъ самоувѣренъ. Сравнивая давно минувшее съ настоящимъ, онъ все болѣе и болѣе укрѣалялся въ своей строптивости. О давно минувшемъ онъ зналъ только изъ разсказовъ Ильи Малаго и дѣдушки Тита. Илья Малый былъ суевѣренъ; для него въ жизни не было закона, а только случай. Онъ видалъ виды и потому во все вѣрилъ и всего ожидалъ, даже невѣроятнаго, безчеловѣчнаго. Илья Малый и о настоящемъ говорилъ въ такомъ же тонѣ; иногда передъ Егоромъ Панкратовымъ онъ боязливо сознавался, что боится того-то и того-то. "Ври больше!" - недовольнымъ тономъ прерывалъ Егоръ Панкратовъ.

   Болтливость Ильи Малаго находила себѣ пищу только въ раасказахъ о прошломъ, и Егоръ Панкратовъ съ удовольств³емъ слушалъ эти разсказы. Егору Панкратову пр³ятно было сознавать, что это время прошло и никогда не возвратится. Ужасы въ прошломъ, разсказываемые Ильей Малымъ, онъ охотно признавалъ, но въ настоящемъ отвергалъ. Егоръ Панкратовъ любилъ свое время.

   Этимъ онъ постоянно досаждалъ дѣдушкѣ Титу. "Оттого-то у тебя и сыпетса песокъ",- говорилъ онъ дѣдушкѣ, когда тотъ принимался расхваливать свое время. Титъ хотя и разсказывалъ иного ужасовъ изъ своего времени, но все же любилъ свое прошлое, съ негодован³емъ отплевываясь отъ всего проходящаго передъ его потухающими глазами. Часто Егоръ Пануратовъ своими насмѣшками выводилъ его изъ терпѣн³я и онъ съ негодован³емъ говорилъ ему:

  - Ну, ужь погоди, Егорка! Узнаешь ты Кузькину мать!

  - Ладно,- отвѣчалъ Егоръ Панкратовъ.

  - Не ровенъ часъ... какъ случай... всѣ подъ Богомъ!- вставлялъ свое замѣчан³е Илья Малый, стараясь помирить ссорившихся.

   Егоръ Панкратовъ, однако, не покидалъ своего презрѣн³я къ давно минувшему. Его большая, упрямая голова не хотѣла отказаться отъ превратной мысли, что тогда "жили безъ правиловъ, а нынче - законъ, такъ-то".

   "Правиловъ" тогда, конечно, не было, но было за то опредѣленное "положен³е", замѣняющее собою всяк³я правила. Егоръ Панкратовъ не смѣлъ бы питать въ себѣ въ то время желан³я,- никакого права на это не было; теперь онъ получилъ право имѣть желан³я, но они были неосуществимы. У него не было бы тогда потребностей, кромѣ одной - удовлетворить снѣдающ³й голодъ; нынѣ у него родилось множество новыхъ потребностей, но всѣ онѣ неудовлетворимы. Тогда онъ долженъ былъ жить по указу, теперь - по волѣ судьбы; указъ замѣнился случаемъ, смотрѣн³е въ оба по правилу уступило мѣсто смотрѣн³ю въ оба безъ всякихъ правилъ.

   Егоръ Панкратовъ не думалъ объ этомъ. Можно сказать, что неприкосновенность свою наблюдалъ онъ столько же по убѣжден³ю, внушенному ему новымъ временемъ, сколько и по врожденной строптивости.

   Помино желан³я быть неприкосновеннымъ у себя дома, онъ еще держался правила быть, по возможности, дальше отъ деревенскаго и другого начальства. Начиная съ десятскаго, онъ со всѣми былъ крутъ, если кто-нибудь изъ этихъ всѣхъ посягалъ на его личность. Онъ ни во что не вмѣшивался, зналъ только свое хозяйство и не желалъ, чтобы и его трогали.

   Десятскимъ у парашкинцевъ былъ дуракъ Васька, безсмѣнно служивш³й въ этой должности уже нѣсколько лѣтъ. Сначала парашкинцы исполняли должность десятскаго по очереди, иногда же нанимали особаго человѣка на цѣлый годъ, но все это дорого стоило. Тогда имъ пришла счастливая мысль воспользоваться Васькой. Васька до этого времени ходилъ колесомъ по улицамъ и бѣгалъ съ ребятишками, несмотря на то, что былъ уже большой малый, лѣтъ двадцати; пользы отъ него не было никакой, даромъ только хлѣбъ ѣдъ. Но когда его обули, одѣли на м³рской счетъ и сдѣлали десятскимъ, онъ преобразился и сдѣлался полезнѣйшимъ членомъ общества. Дуракъ онъ былъ, конечно, безотвѣтный, но это-то и хорошо; пусть ужь лучше дуракъ принимаетъ гнѣвъ и оплеухи, нежели человѣкъ умный. Разсужден³е парашкинцевъ относятельно этой выборной должности не лишено было разумности.

   Васька самъ возросъ въ своемъ мнѣн³и, когда неожиданно сдѣлался десятскимъ. Онъ гордился собой и строго выполнялъ наложенныя на него обязанности. Въ день, напримѣръ, схода или по пр³ѣздѣ начальства онъ важно обходидъ улицу, барабанилъ палкой по окнамъ и приказывалъ домохозяевамъ выходить на сходъ.

   Исключен³е Васька дѣлалъ только для одного человѣка, Егора Панкратова. Съ нимъ Васька совершенно перемѣнялъ обращен³е, дѣлаясь мгновенно прежнимъ дуракомъ. Онъ почему-то боялся кузнеца, никогда не барабанилъ въ его окно, а приглашалъ его издали, становясь сажени на три отъ избы.

  - На сходъ, дяденька,- говорилъ онъ.

  - Знаю,- отвѣчалъ Егоръ Панкратовъ.

  - Сей минутъ...

  - Говорятъ тебѣ, зваю, дурацкая башка! Чего еще пристаешь?

   И Васька уходилъ.

   Точно такъ же Егоръ Панкратовъ поступалъ и съ старостой, бѣгавшимъ въ горяч³е дни съ растерявшимся лицомъ и весь покрытый потомъ. Иногда Егоръ Панкратовъ опаздывалъ взносомъ податей на день или на два, тогда староста приходилъ къ нему и смиренно напоминалъ ему объ этомъ.

  - Ужь ты сдѣлай милость, Егоръ, внеси.

  - Знаю! - круто прерывалъ его Егоръ Панкратовъ.

  - Строжайше наказалъ...

  - Незачѣмъ и языкъ чесать, самъ знаю!

  - Да ты что рыкаешь звѣремъ-то, а? Гляди, братъ! - возмущался староста, стараясь разгнѣваться, но его посоловѣвш³е отъ усталости глаза и потное лицо отказывались принять грозный видъ. Онъ уходилъ.

   Отъ прочаго начальства, болѣе высшаго, онъ "хоронился"; вѣдь онъ и желалъ быть въ безопасности только дома! Въ тѣхъ же случаяхъ, когда ему волей-неволей приходилось сталкиваться съ вышнимъ начальствомъ, онъ хоронилъ свои сокровенныя мысли и чувства, молчалъ. Такъ какъ слова и поступки его могли бы раскрыть его строптивость, то молчан³е приносило ему существенную пользу: онъ оставался нетронутымъ, потому что трогать его было не за что.

   Такой способъ дѣйств³й и проистекающ³я изъ него слѣдств³я еще болѣе утвердили Егора Панкратова въ мысли, что теперъ только самому не слѣдуетть распускать нюни - и никакихъ случаевъ не произойдетъ съ нимъ. Теперь время "правиловъ". Однако, по временамъ въ его душу закрадывадась темная мысль... Ну, а что, если на него налетитъ случай? Что дѣлать въ томъ разѣ, когда его захватитъ нужда, за ней придетъ кабала, за кабалой порка? Тутъ большая годова его оказывалась несостоятельной. Онъ могъ упрямо думать, что этого "въ жисть съ нимъ не произойдетъ, лопни его утроба!" - и все-таки видѣть въ будущемъ возможность нужды, кабалы и порки. Что же тогда дѣлать?

   У Егора Панкратова были средства избавиться отъ вѣчнаго рабства, но всѣ они носили на себѣ чисто-отрицательный характеръ, притомъ же были старыя-престарыя; онъ получилъ ихъ съ молокомъ матери отъ пращуровъ своихъ. Терпѣн³е до изнеможен³я и бѣгство съ отчаян³я - вотъ и всѣ его средства избавиться отъ нужды, кабалы и пр. Объ этомъ Егоръ Панкратовъ смутно и самъ догадывался и зналъ, что съ вышеупомянутыми средствами вести борьбу съ нуждой невозможно. Отсюда - тотъ страхъ, который по временамъ смущалъ его очень сильно.

   Одна эта боязнь произвела въ немъ переворотъ. Противно всѣмъ своимъ наклонностямъ, онъ сдѣлался прижимистъ и на каждомъ шагу скряжничалъ. За каждый грошъ онъ готовъ былъ вынести невѣроятные труды, лишь бы добыть его, и урѣзывалъ потребности своего семейства до послѣдней крайности, лишь бы сохранить его. Если онъ покупалъ какую-нибудь вещь, то торговался по цѣлому дню; если продавалъ, то старался заломить "сумасшедшую цѣну". A съ господами и совсѣмъ не церемонился, назначая за свои подѣлки неслыханныя цѣны.

  - Да ты съ ума сошелъ? - спрашивали его въ такомъ случаѣ.

  - Въ умѣ, въ своемъ, братецъ ты мой, умѣ, такъ-то! - возражалъ Егоръ Панкратовъ.

   Несомнѣнно, что еслибы какъ-нибудь невзначай судьба послала ему крупную сумму, онъ сдѣлалъ бы сундукъ, легъ бы на него и стадъ бы охранять, подвергая семейство и себя всѣмъ возможнымъ лишен³ямъ. Таково было настроен³е его въ это время,- до того сильна у него была боязнь попасть въ кабалу и подвергнуться пер³одическимъ "сѣкуц³ямъ". Въ виду подобной участи, Егоръ Панкратовъ всѣ свои умственныя и физическ³я силы употреблялъ исключительно на то, чтобы остаться свободнымъ, даже подъ услов³емъ нести нищенскую нужду. Забудься онъ на мгновен³е - и пропалъ!

   О своей боязни за себя Егоръ Панкратовъ никому не говорилъ; никто еще не слышалъ отъ него жалобъ на бѣдность и ни передъ кѣмъ онъ не хныкалъ. Напротивъ, передъ всѣми онъ выглядѣлъ мужественно, даже когда у него на сердцѣ кошки скребли. Только разъ проговорился передъ Ильей Малымъ, да и то Илья Малый ничего не понялъ, получивъ въ добавокъ незаслуженное оскорблен³е.

   Однажды сидѣли друзья-пр³ятели возлѣ избы Егора Панкратова, на завалинкѣ, и, по обыкновен³ю, мирно молчали, покуривая трубочки. Были уже сумерки лѣтняго вечера; на горизонтѣ загоралась заря, тѣнь дневная улеглась и въ воздухѣ стояла невозмутимая тишина. Все способствовало молчан³ю, и друзья-пр³ятели разошлись бы мирно, какъ и всегда, еслибы Илья Малый не вздумалъ разсказывать о старинныхъ временахъ. Хотя Илья Малый и путался въ своихъ словахъ, но долго не прерывалъ себя. Не прерывалъ его и Егоръ Панкратовъ. Онъ молчалъ. Только когда Илья Малый кончилъ свои разсказы и прибавилъ, что теперь "ничего, жить можно". Егоръ Панкратовъ шевельнулся на своемъ мѣстѣ.

  - Не очень можно...- выговорилъ онъ съ трудомъ.

  - По-моему, можно.- Не очень! - Почему? По какой причинѣ? - недовѣрчиво спросилъ Илья Малый и, устремивъ слезящ³еся глазки на Егора Панкратова, сталъ терпѣливо ожидать отвѣта.

   Егоръ Панкратовъ говорилъ всегда кратко, постоянно поясняя свою мысль разными неожиданными знаками, назначен³е которыхъ не всегда понималъ и Илья Малый. На этогь разъ Егоръ Панкратовъ только ткнулъ въ бокъ Илью Малаго и спросилъ:

  - Это что?

  - Стало быть, бокъ,- растерянно отвѣчалъ Илья Малый.

  - Бокъ, вѣрно; скажешь - тѣло... Ну, а душа?

   Предложивъ этотъ вопросъ, Егоръ Панкратовъ пристально вглядывался въ темноту.

  - Что-жь душа? - спросилъ Илья Малый, ничего не пониная и быстро моргая глазами.

  - Вотъ тутъ, братецъ мой, и загвоздка.

   Егоръ Панкратовъ умолкъ. Притихъ и Илья Малый на время.

  - Чтой-то я не понимаю тебя, Егоръ,- началъ Илья Малый.

  - Душа, братецъ мой, вольна нынче, а тѣло - нѣтъ, такъ-то! - объяснилъ Егоръ Панкратовъ.

   Больше онъ ничего не прибавилъ. Онъ опять устремилъ глаза въ темноту и умолкъ. Но отъ этого Ильѣ Малому не сдѣлалось легче; онъ завозился на завалинкѣ и дѣлалъ усил³я понять... Безмолвное удивлен³е, питаемое имъ къ Егору Панкратову, возросло еще болѣе теперь, когда онъ увидѣлъ, что вотъ Егоръ Панкратовъ говорить, а онъ, Илья Малый, ничего не понимаетъ... Ильѣ Малому также слѣдовало бы замолчать, но онъ не унялся.

  - Стало быть, душа вольна,- ну, такъ... Ну, а держать у себя на умѣ... или тамъ говорить, о чемъ вздумаешь... можешь? - спросилъ онъ боязливо.

   Егоръ Панкратовъ помедлилъ, подумалъ и твердо проговорилъ:

  - Могу.

   Илья Малый, по обыкновен³ю, удивился, главнымъ образомъ, самоувѣренности Егора Панкратова.

  - И чтобы, значитъ, тебя никто не тронулъ... чтобы все ты жилъ въ законѣ, по правилу... можешь? - робко спросилъ Илья Малый.

   Егоръ Панкратовъ долго молчалъ, но все-таки, наконецъ, выговорилъ, хоть на этотъ разъ не твердо:

  - Что-жь, можно...

  - Ну, а, напримѣръ, жить по-своему, какъ душѣ желательно... или уйти на новыя мѣста и все такое прочее... можешь? - неотвязно допрашивалъ Илья Малый.

   Егоръ Панкратовъ молчадъ. Но вдругъ озлился и рѣшительно сказалъ:

  - Дуракъ!

   Тѣмъ и кончился разговоръ.

   Илья Малый былъ оскорбленъ. Онъ еще нѣкоторое время повозился на завалинкѣ и всталъ.

  - Пора идтить... Что ужь тутъ! - сказалъ онъ глубоко обиженнымъ тономъ.

  - Погоди, куда бѣжишь? Сиди! - возразилъ Егоръ Панкратовъ, уже раскаивш³йся въ душѣ, что такъ огорчилъ своего друга-пр³ятеля.

   Егоръ Панкратовъ дошелъ до своей мысли "своимъ умомъ", тягостно, цѣной всей жизни. Въ его головѣ царилъ такой хаюсъ, что онъ съ трудомъ могъ разобратъся въ немъ, чтобы выдѣлить свою мысль изъ кучи другихъ, по волѣ гулявшихъ представлен³й. Въ этомъ хаосѣ была всякая чертовщина и всевозможныя странности, между ними, напримѣръ, и то, что душа - паръ. Легко, поэтому, понять, что онъ только въ рѣдкихъ случаяхъ рѣшался обнаруживать свои соображен³я насчетъ тѣла и души, да и то по большей части запутывался въ словахъ и умолкалъ.

   Однако, въ приведенномъ разговорѣ онъ озлился не столько на то, что былъ поставленъ въ тупикъ, сколько на непонятливость Ильи Малаго.

   Этотъ случай разноглас³я или прямо ссоры друзей-пр³ятелей былъ единственный; вообще же они мирно уживались, исполняя множество хозяйственныхъ дѣлъ "сопча". Въ сущности, они ничего не предпринимали порознь. Егоръ Панкратовъ только кузницей распоряжался одинъ, безъ вмѣшательства Ильи Малаго, во всѣхъ же другихъ хозяйственныхъдѣлахъ они помогали другъ другу.

   У Ильи Малаго была всегда одна лошадь; Егоръ Панкратовъ имѣлъ полторы: лошадь и годовалаго жеребенка. Они складывались и обрабатывали землю на двухъ съ половиной лошадяхъ, что несомнѣнно было для обоихъ выгодно.

   Разумѣется, ихъ совмѣстное хозяйство не было союзомъ двухъ равносильныхъ людей. Егоръ Панкратовъ игралъ первостепенную роль, а Илья Малый принужденъ былъ подчиняться его упрямству, но подчинен³е Ильи Малаго Егору Панкратову было добровольыое, къ тому же Илья Малый считалъ себя по многимъ вопросамъ слабымъ и малопонимающимъ! Вслѣдств³е этого, безмолвное удивлен³е, питаемое имъ къ Егору Панкратову, никогда не подвергалось риску, и онъ никогда не пытался стряхнуть съ себя иго, наложенное на его языкъ Егоромъ Панкратовымъ. Илья Малый не ропталъ ни на какое дѣйств³е или слово Егора Панкратова.

   Они были неразлучны и на сходахъ, гдѣ Илья Малый всегда бралъ сторону Егора Панкратова. Послѣдн³й нерѣдко производилъ на сходахъ ожесточен³е, ни съ кѣмъ не соглашаясь. Онъ обыкновенно и тамъ молчалъ, но иногда, уже послѣ постановки сходомъ какого-нибудь рѣшен³я, вдругъ возьметъ, да и скажетъ: "а я не жалаю". Илья Малый въ этихъ случаяхъ становился на сторону Егора Панкратова и не прежде отказывался отъ его мнѣн³я, какъ когда возмущенный сходъ, во всемъ составѣ, обрушивался на упрямаго кузнеца.

   Илья Малый подчинялся Егору Панкратову тѣмъ охотнѣе, что послѣдн³й избавлялъ его отъ многихъ несчаст³й въ сношен³яхъ съ Епифаномъ Ивановымъ и Петромъ ²³етровичемъ Абдуловымъ. Раньше, дѣйствуя одинъ, Илья Малый былъ вѣчно въ накладѣ отъ мошенничествъ кабатчика и легкомысл³я барина. Уходя отъ Епифана Иванова, Илья Малый всегда шелъ понуря голову и цѣлую недѣлю не поднималъ ея.

   Не легче ему было и тогда, когда его выгонялъ баринъ. Баринъ почти измоталъ его несвоевременною уплатой заработанныхъ денегъ или мелочною придиркой при наймѣ. А Епифанъ Ивановъ чуть было не закабалилъ его; Илья Малый началъ уже считать себяпередъ нимъ кругомъ виноватымъ, - скверный признакъ, созвавая который, Илья Малый только вздыхалъ. Послѣ же того, какъ Петръ Петровичъ и Епифанъ Ивановъ устроили стачку, онъ счелъ себя окончательно погибшимъ. Въ это-то время Егоръ Панкратовъ, для обоюдной выгоды, предложилъ ему работать "сопча".

   Вмѣстѣ они стали снимать въ "ренду" землю у Петра Петровича, вмѣстѣ работали у него и Епифана Иванова и вмѣстѣ же ходили носить уплату "ренды" или получать деньги за работу. При этомъ дѣйствующимъ лицомъ всегда былъ Егоръ Панкратовъ, а Илья Малый являлся только въ качествѣ молчаливаго свидѣтеля.

   У барина въ прихожей Егоръ Панкратовъ всегда становился впереди, а Илья Малый прятался сзади его. Точно также и говорилъ Егоръ Панкратовъ одинъ, а Илья Малый лишь изрѣдка смягчалъ строптивыя слова Егора Панкратова.

  - Что скажете хорошаго? - спрашивалъ Петръ Петровичъ, выходя въ прихожую къ Егору Панкратову, стоявшему впереди, и къ Ильѣ Малому, прятавшемуся позади.

   Егоръ Панкратовъ, подумавъ немного, начиналъ безъипредислов³я:

  - За косьбу три рубля съ полтиной, за жнитво четыре шесть гривенъ и еще за пахату шесть рублевъ, а всего-навсего, стало быть, четырнадцать рублевъ съ гривенникомъ и еще мнѣ три гривны за скобы, только и всего.

  - Нашли время когда придти! Послѣ разсчитаю! - говорилъ баринъ, отчасти удивленный краткостью Егора Панкратова.

  - Никакъ нѣтъ, этого нельзя, ваша милость.

  - Да какъ же я разсчитаю васъ, когда не знаю, правду ты говоришь или врешь? - начиналъ уже сердиться баринъ.

  - Ну, только и намъ, ваша милость, не ближн³й свѣтъ таскаться къ вамъ, такъ-то!-упрямо настаивалъ Егоръ Панкратовъ.

  - Да чего же вамъ надо? Сейчасъ васъ разсчитать? - кричалъ уже Нетръ Петровичъ.

  - Н-да, сичасъ, въ книжку гляньте.

  - Некогда мнѣ, приходите черезъ недѣлю... Ну, ступайте!

  - Какъ же это можно? Черезъ недѣлю! Поколь же намъ таскаться?- угрюмо спрашиваль Егоръ Панкратовъ, знавш³й, что недѣля Петра Петровича равняется мѣсяцу.

   Обыкновенно тутъ вмѣшивался Илья Малый, ежеминутно ожидавш³й, что ихъ прогонитъ баринъ. Онъ уже давно безпокойно возился за спиной Егора Панкратова и дѣлалъ ему невидимые знаки умолкнуть. Но знаки не достигали цѣли; тогда Илья Малый нѣсколько выступалъ впередъ и нерѣшительно пытался что-нибудь сказать.

  - Мы, ваша милость, ничего... и черезъ, недѣльку,- запинаясь, говорилъ онъ. Но Егоръ Панкратовъ въ эту минуту обыкновенно оборачивался и кричалъ: "Молчи... дай ты мнѣ сказать!"

  - Нѣтъ, ужь вы, ваша милость, увольте насъ. То-же и намъ недосугъ, такъ-то! - снова начиналъ Егоръ Панкратовъ, повертываясь въ сторону барина.

   Эти бурныя бесѣды оканчивались различно. Или баринъ выдавалъ заработокъ, или приказывалъ вытурить наглыхъ мужиковъ. Въ первомъ случаѣ Егоръ Панкратовъ и Илья Малый немедленно выходили, садились на лужокъ передъ окнами Петра Петровича и тутъ же дѣлили съ такимъ трудомъ добытыя деньги. Во второмъ случаѣ Илья Малый стремительно исчезалъ куда-то, а Егоръ Панкратовъ садился у парадной двери и говорилъ, что онъ останется тутъ годъ, если ему не отдадутъ заработка, умретъ тутъ. По большей части Петръ Петрович, уступалъ, приказывалъ ввести въ прихожую Егора Панкратова и выдавалъ ему должную сумму. Егоръ Панкратовъ отправлялся тогдавъ домъ Ильи Малаго, у котораго душа ушла въ пятки, и производилъ дѣлежъ, никогда не укоряя послѣдняго въ бѣгствѣ.

   Въ рѣшительныя минуты Илья Малый постоянно измѣнялъ Егору Панкратову. Онъ подчинялся ему безъ возражен³я, но не могъ преодолѣть своего страха передъ бариномъ, передъ Епифаномъ Ивановымъ и передъ другими лицами, власть имѣющими. Въ стычкѣ съ бариномъ, когда отъ него требовалась смѣлая демонстрац³я, разсчитывать на которую Егоръ Панкратовъ имѣлъ право, онъ всегда обращался въ постыдное бѣгство.

   Впрочемъ, даже и подчинен³е Ильи Малаго Егору Панкратову прекратилось. Этому помогло одно происшеств³е, въ которомъ замѣшался Егоръ Панкратовъ и которое совершенно разстроило не только хозяйство его, но и весь его нравственный складъ.

   Какъ-то въ одно время Петръ Петровичъ Абдуловъ съ особеннымъ легкомысл³емъ обращался съ рабочими, работавшими у него лѣтомъ. Онъ водилъ ихъ за носъ, не отдавалъ заработанныхъ денегъ или отдавалъ по частямъ, или просто забывалъ имя рабочаго, наотрѣзъ отказываясь отъ уплаты. Иногихъ парашкинцевъ онъ закабалилъ, совмѣстно съ Епифанонъ Ивановымъ; давая имъ задатки подъ работу, онъ дѣлалъ изъ нихъ что хотѣлъ, но это входило въ его новую систему. A тутъ и системы не было,- онъ просто небрежно относился ко всему. Небрежность его, смѣшанная еще съ желан³емъ во что бы то ни стало успокоиться отъ лѣтнихъ тревогъ, задѣда за живое и Егора Панкратова съ его другомъ-пр³ятелемъ. Петръ Петровичъ, правда, не забылъ ихъ, но за то водилъ безъ толку за носъ.

   Какъ на зло, событ³я такъ совпали, что ни та, ни другая сторона не могла миролюбиво покончить. Съ одной стороны, у Петра Петровича къ этому времени собрались гости, нѣсколько сосѣднихъ помѣщиковъ, становой и Епифанъ Ивановъ, и Петру Петровичу некогда было возиться съ мужиками; съ другой стороны, Егору Панкратову и Ильѣ Малому грозили за промедлен³е уплаты податей "описан³емъ". Одна сторона одурѣла отъ пятидневнаго пьянства до потери сознан³я текущихъ дѣлъ; другая же ожесточилась отъ перспективы "описан³я". Петру Петровичу было не до разсчетовъ съ мужиками,- у него трещала голова,- а Егору Панкратову дозарѣзу нужны были деньги, иначе - описан³е.

   Егоръ Панкратовъ и Илья Малый уже нѣсколько недѣль ходили къ барину и все были выпроваживаемы безъ ничего. Егоръ Панкратовъ на этотъ разъ не упрямился; онъ видѣлъ, что люди веселятся,- "ну, и пущай ихъ",- говорилъ онъ. Но, наконецъ, въ послѣдн³й день ему стало не втерпежъ; онъ почувствовалъ зудъ во всемъ тѣлѣ отъ предполагаемыхъ розогъ и взбѣсился.

   Никогда еще онъ не находился въ такой крайности. Предчувств³е о ней давно уже тяготѣло надъ нимъ, но смутно; онъ не очень безпокоился. A теперь эта крайность встала передъ глазами. Мысль же о поркѣ приводила его въ необузданное состоян³е, и понятно, что онъ выглядѣлъ очень мрачно, когда предсталъ передъ бариномъ.

  - Да что же это такое?- сказалъ онъ съ волнен³емъ, стоя въ прихожей передъ бариномъ, также взбѣсившимся.

   По обыкновен³ю, Егоръ Панкратовъ былъ впереди, а Илья Малый прятался за нимъ.

  - Сколько разъ васъ гоняли и говорили вамъ, что некогда?- бѣшенно говорилъ Петръ Петровичъ, чувствуя, что голова его сейчасъ треснетъ.

  - Намъ, ваша милость, дожидать нельзя - описан³е! Мы за своимъ пришли... кровнымъ! - отвѣчалъ съ возроставшимъ волнен³емъ Егоръ Панкратовъ.

  - Ступайте прочь! Душу готовы вынуть за трешницу!

  - Намъ, ваша милость, нельзя дожидать...

  - Говорю вамъ, убирайтесь! Рыться я стану въ книгахъ!- кричалъ совсѣмъ вышедш³й изъ себя Петръ Петровичъ.

   A Егоръ Панкратовъ стоялъ передъ нимъ, блѣдный, и мрачно глядѣлъ въ землю.

  - Эхъ, ваша милость!... Стыдно обижать вамъ въ этомъ разѣ! - сказалъ онъ.

  - Да ты уйдешь? Эй! Яковъ! Гони!-шумѣлъ баринъ.

   Егьру Панкратову надо было бы уйти, а онъ все стоялъ въ прихожей.

   На шумъ вышли почти всѣ гости, сосѣдн³е помѣщики, Епифанъ Ивановъ и становой. Послѣдн³й, узнавъ, въ чемъ дѣло, приказалъ Егору Панкратову удалиться. Но Егоръ Панкратовъ не удалился; онъ съ отчаян³емъ глядѣлъ то на того, то на другого гостя и, наконецъ, сказалъ упавшимъ голосомъ:

  - Ты, ваше благород³е, не путайся въ это мѣсто.

   Присутствовавш³е онѣмѣли отъ этой дерзости. Пьяные глаза однихъ гостей спрашивали:

  - Каковъ?

   А болѣе трезвые глаза другихъ отвѣчали:

  - Ужасно!

   Егоръ Панкратовъ надѣлъ шапку и вышелъ. Онъ былъ одинъ; Илья Малый давно уже улепетывалъ въ деревню, стуча зубами. Егоръ Панкратовъ пошелъ вслѣдъ за нимъ. Онъ вдругъ какъ-то упалъ духомъ. Денегъ онъ могъ занять только у Епифана Иванова, а Епифанъ Ивановъ затянетъ петлю и закабалитъ... A если не занять - описан³е или порка. Прежн³я предчувств³я не обманули Егора Панкратова; на него налетѣлъ подлый случай, и у него нѣтъ силъ увернуться отъ него.

   Этимъ дѣло не кончилось. Выступилъ старшина Сазонъ Акимычъ. Сазону Акимычу приказано было наказать бунтующихъ розгами, и Сазонъ Акимычъ изъявилъ свое соглас³е, только не согласился съ характеромъ наказан³я.

  - Что-жь,- говорилъ онъ,- розгами можно попугать; розгами каждочасно можно. A только въ этомъ случаѣ, я положилъ бы, въ темную посадить, на хлѣбъ-на воду. Егорка - мужинъ бѣдовый, взбалмошный мужикъ,- ну его къ ляду!

   Такимъ образомъ, р&