Языков Николай Михайлович - Липы - Книги

Николай Михайлович Языков

Липы

И вымыслы нравятся, но для

полного удовольствия должно

обманывать себя и думать, что

они истина.

Карамзин

На пурпуре ленивки драгоценной

Красноречиво, пышно развалясь,

Князь Петр Ильич Хрулев уединенно

Курил гаванскую сигару. Князь

Глядел сурово, думал беспокойно:

Табачный дым небрежно и нестройно

Из-под усов на воздух он бросал;

Обыкновенно ж он его пускал

Отчетисто, красивыми кружками.

Что ж занимало голову его?

На поприще служенья своего

Блистает он чинами и звездами,

Он и богат, и знатен, и силен,

Чего ж ему, о чем же думал он?

Быть может, он воспоминал тоскливо

Прекрасные, былые дни свои

И молодость, когда он цвел счастливо

Избытком сил, для жизни и любви;

Когда он бойко, славно рисовался

Перед полком; иль негой упивался

В шуму высоких, царственных потех,

Где он имел решительный успех

У первых лиц, где был он несравненно

Умен, и мил, и ловок, и остер,

И привлекал к себе огнистый взор

И сладку речь красавицы надменной.

Быть может, он воспоминал те дни

И думал: "Ах, зачем прошли они!"

Они прошли как сон пустой; а ныне

Куда судьба его перенесла!

Он здесь один, и словно как в пустыне,

И кучами кругом его дела

Прескучные; он толку в них не видит

И знает, что добра из них не выдет;

Тoска ему, невыносимо дик

Его большой бузанский пашалык:

Сама его столица как могила.

Здесь он завял и сердцем и умом

В глуши. Да нет, он думал не о том.

Забота в нем кипела и бродила

Важнейшая: он преисполнен был

Дум глубочайших. Вот он позвонил.

И перед ним, нагнувшись и блистая,

Лакей как тут. "Крумахера ко мне!"

Лакей ушел. Забота вот какая

Смущала князя: в этом Бузане,

Где все еще и пошло и уныло,

Полезно бы, прекрасно б даже было,

Притом же и не слишком мудрено,

Бульвар устроить! Так и решено.

Покончена работа черновая,

Лишь осенью деревья насадить;

Но вдруг приказ: бульваром поспешить!

И чтобы он к шестнадцатому мая

И непременно весь отделан был.

Об этом князь бумагу получил

За чаем; он задумался над нею:

"Срок очень мал! Всего-то восемь дней!

Так как мне быть, когда же я успею?

Где я возьму такую тьму людей?

Бульвар велик; нет, это слишком скоро!

Стоят жары, теперь садить неспоро,

Деревья будет нужно поливать

Весь день,- да где их столько и набрать?

Лес за семь верст! И лес какой же? Хвойный!

А липы редки в этой стороне,

А нужны липы; что же делать мне?

Ну как тут быть?" Князь думал беспокойно,

И мысли в нем, одна другой черней,

Как волны вод, когда ревет Борей.

Вошел Крумахер. Чинно поклонился.

Князь объяснил ему и прочитал

Бумагу. Тот ничуть не удивился

Разумному приказу и сказал:

"Так надобно, не мешкая, за дело,

И чтоб оно без устали кипело,-

Прикажете, я завтра же начну

Распоряжаться, мигом поверну

Работу к спеху: множество народу

Cобьем из подгородных деревень;

Велим ему работать целый день

Вплоть до ночи, возить к деревьям воду,

И для поливки буду высылать

Моих пожарных".- "Трудно лип достать,

Их сотни с две потребно для бульвара",-

Заметил князь.- "И это ничего:

Нас липы не задержат; сад у Кнара

Весь липовый; достанем у него.

И липы все, как на подбор, прямые

И чистые; ну, именно какие

Нам надобно. Я сам к нему зайду,

И завтра же; есть липы и в саду

Жернова, их мы тоже пересадим

На наш бульвар, и будет он как раз

У нас готов. Могу уверить вас,

Не беспокойтесь: славно дело сладим!"

И князь сказал: "Поди же торопись,

Любезнейший, и всем распорядись".

Ушел Крумахер. Князь легко и плотно

Поужинал, потом на ложе сна

Лег и заснул, как отрок беззаботный.

Какая ночь: весенняя луна

То, ясная и яркая, сияет

В лазурном небе; то она мелькает

В летучих и струистых облаках,

Как белый лебедь, спящий на волнах.

Какая ночь! Река то вдруг заблещет,

И лунный свет в стекле ее живом

Рассыплется огнем и серебром;

То вдруг она померкнет и трепещет,

Задернута налетным облачком.

Земля уснула будто райским сном.

Вот лунный свет прекрасной вешней ночи

И в спальне князя весело блестит,

Его целуя и в уста и в очи;

Сон видит князь: с министром он сидит

И объясняет складно и подробно,

Как было трудно, вовсе неудобно,

В такую пору, только в восемь дней,

Бульвар устроить: и согнать людей,

И лип найти, и подвозить к ним воду,

Песок возить, укатывать катком;

Но он таки поставил на своем

И, так сказать, преодолел природу.

Бульвар готов, а прежде тут была

Пустая площадь и трава росла!

И видит князь, как он министра водит

По дивному созданью своему:

Министр доволен, весело он ходит,

Все хорошо, все нравится ему,

Все сделано отлично, превосходно,

Как надобно, и князя всенародно

Он тут же и не раз благодарит,

И князь в восторге. Он едва стоит;

Он очарован ласковым воззреньем

Вельможных глаз на слабый, малый плод

Его трудов, усилий и хлопот;

Он поражен приливом и волненьем

Сладчайших чувств; он ими поглощен

Аптекарь Кнар, с своей женой Алиной

И кучею детей, спокойно жил.

Его семьи счастливою картиной

Все любовались; он жену любил

Сердечно, и такою ж отвечала

Она ему любовью; управляла

Хозяйством восхитительно; была

Добра, умна, чувствительна, мила.

Его жена любила так же нежно

И постоянно липовый свой сад,

Приют своих семейственных отрад.

Она об нем заботилась прилежно,

И процветал Алинин сад, предмет

Ее живой заботы многих лет.

Она его в наследство получила

От матери покойной и сама,

Еще при ней, деревья в нем садила

Не просто,- нет, она была весьма

Замысловата: при сажаньи сада

Не только что прогулка иль прохлада

Приятная была у ней в виду;

Нет, ей хотелось, чтоб в ее саду

Произрастал, красиво зеленея,

Альбом родных и милых ей людей,

Чтоб легкий шум густых его ветвей,

При месячном сияньи тихо вея,

Напоминал ей сладко, вновь и вновь,

Ее семью, и дружбу, и любовь.

И эту мысль она осуществила

Прекрасно. Вот Адам Адамыч Бок,

Бандажный мастер; вот его Камилла

Эрнестовна; вот Франц Иваныч Брок,

Сапожник, и жена его Бригита

Богдановна, и дочь их Маргарита,

И муж ее Петр Федорыч Годейн,

Штаб-лекарь; вот Иван Андреич Штейн,

Кондитер и обойщик; вот почтмейстер

И кавалер Крестьян Егорыч Шпук,

Вот Фабиан Мартынович фон Фук

И Александр Вильгельмович фон Клейстер -

Два генерала; вот и две жены

Двух генералов, бывшие княжны

Мстиславские: Елена и Полина,-

Красавицы! А вот семейный мир

Хозяйки: вот ее мама, Кристина

Егоровна; папа, аптекарь Шмир,

Иван Иваныч; дядя Карл Иваныч;

Вот муж, аптекарь Николай Богданыч

Кнар; дети: Лиза, Лена, Макс, Андрей,

И прочие... В дни юности своей

Она сама здесь некогда гуляла,

Влюбленная, и томною мечтой

Питалася, беседуя с луной

Задумчиво, и "Вертера" читала.

Здесь вместе с ней жених ее гулял

И в первый раз ее поцеловал.

И с той поры, в тот час, когда сменяет

Шумливый день ночная тишина,

И небосклон румяный потухает

За дальними горами, и луна

Слегка осветит дремлющие сени

Заветных лип, и сетчатые тени

Падут на луг,- Алина здесь блуждать

Любила, и душой перелетать

В минувшее, и чувствовать уныло,

Что сердцу милых многих, многих нет,

Что эта жизнь полна пустых сует,

И веровать, что будет за могилой

Иная жизнь и лучшая, иной

И вечный свет, небесный, неземной!

Так этот сад хозяйке драгоценен.

Прекрасный сад! Он застенен горой

От северного ветра, многотенен

И далеко от пыли городской.

Как живо улыбается Алина,

Когда ее семейная картина

И двое-трое милых ей гостей

В ее саду, в тени его ветвей,

Сидят, пьют кофей, муж спокойно курит

Табак; с ним тихо говорит Конрад

Блехшмидт, портной, его табачный брат;

С мамзелями невинно балагурит

Танцмейстер Кац, а с Миною фон Флит

Он вечно шутит: как он их смешит!

Был вечер. Кнар, с своей женой Алиной,

Сидел у растворенного окна.

Он занимался важно медициной

И рылся в толстой книге, а жена

Чулок вязала, между тем глядела

На улицу, которая кипела

Народом и телегами, и сам

Крумахер горделиво по толпам

Расхаживал; полиция кричала

И гневалась жестоко на народ.

"Ах боже мой! Крумахер к нам идет!

Что это значит?"- жалобно сказала

Алина и хотела выйти вон;

Но в дверь стучат. Так точно - это он.

И муж ее немедленно смутился,

Насупился и книгу отложил.

Крумахер величаво поклонился

И сел. Сначала он заговорил

О том, что хороша теперь погода.

Обыкновенно в это время года

Бывает грязь и дождик ливмя льет,

Что в городе сгорел свечной завод,

И сильный ветер пособлял пожару,

А затушить не можно было: тут

И заливные трубы не берут;

Потом он ловко перевел к бульвару

Свои слова и наконец довел

Их и до лип, а тут он перешел

И к липам Кнара. Нужно непременно

Их на бульвар, и скоро, перевесть,

Чтоб к сроку был готов он совершенно.

Князь приказать изволил!- Эта весть

Хозяину пришлася не по нраву:

Насилие, неуваженье к праву

Он видел в ней; Алина же чуть-чуть

Не обмерла, не смела и дохнуть;

Но Николай Богданыч прибодрился,

Вскочил со стула, выступил вперед

И объявил, что лип он не дает,

Во что б ни стало. Он разгорячился

И ну твердить: "Где ж правда, где закон?"

Таким ответом крайне удивлен,

Крумахер скоро вышел. Очевидно,

Мирволил он аптекарю, щадил

Его: он с ним нимало не обидно,

Спокойно, даже мягко говорил,

И то сказать - Кнар человек известный,

Почтенный немец, говорят, и честный,

И многими уважен и любим:

Зачем его дразнить или над ним

Ругаться! Пусть живет благополучно.

Но вообще Крумахер был не так

Учтив, был груб и резок на кулак,

И речь его бежала громозвучно,

Как быстроток весенних, буйных вод,

Сердитый, пенный, полный нечистот.

А между тем аптекарь расходился.

Ведь сад - его, принадлежит ему,

Принадлежит по праву. Он решился

Лип не давать никак и никому.

Князь приказал! Князь человек военный,

Однако же, как слышно, просвещенный,

Он этого не сделает. О нет,

Ты лжешь, Крумахер! Завтра же чем свет

Иду сам к князю, смело, откровенно

С ним объяснюсь и липы отстою:

Я защищаю собственность мою!

Я прав и в том уверен несомненно.

И с этой мыслью Кнар пошел ко сну,

Поцеловав чувствительно жену.

Бузанский полицмейстер собирался

В объятия Морфея: он курил

Гаванскую сигару, раздевался

Прохладно и квартальным говорил:

Калинкину (Калинкин был вернейший

Его подручник, ревностный, грубейший;

Он мог назваться правою рукой

Крумахера): "Послушай ты, косой,

Похлопочи, чтоб дело сделать с толком:

Ты должен непременно до зари

Управиться; а главное, см