Главная » Книги

Ильф Илья, Петров Евгений - Записные книжки (1925—1937), Страница 7

Ильф Илья, Петров Евгений - Записные книжки (1925—1937)


1 2 3 4 5 6 7 8 9

lign="justify">  
   Генерал от инфантерии Мылов, лейтенант Гадд, подполковник Бенуа, 3-его Восточно-Сибирского мортирного артиллерийского дивизиона подполковник Бонч-Осмоловский, князь Гантимуров, подполковник Жеребцов, капитан Кватц, Фицкий, Кукурекин, Музеус, отставной генерал-майор Петруша, храбрый капитан Соймонов, вольнопер Холодецкий, барон фон Фонов, рядовой Ефим Провизион, отчаянной жизни человек, и прочие, и прочие, включая сюда дворянина Ножина и военного корреспондента Купчинского, который по большей части занимался тем, что вбегал с криком: "Спасайтесь! Японцы! Спасайтесь, господа!"
   Процесс защитников Порт-Артура.
  
  
   Ксидо. В нем вдруг и с необыкновенной силой пробудились: древнееврейское влечение к золоту и новогреческая страсть к торговле.
  
  
   Он неизменно повторяет, когда пишет рецепт: "Аспирин... ин таблетис". "Тоны сердца чистые" и так далее.
  
  
   Остафьево. Наконец это совершилось. К обеду она вышла еще более некрасивая и жалкая, чем всегда, но чертовски счастливая. Он же сел за стол с видом человека, выполнившего свой долг. Все это знали, и почтительный шепот наполнил светлое помещение столовой. В разгаре обеда, когда ели жареную утку, показался Ш. Его морда трактирщика лоснилась. Как видно, он только что выдул целый графин. Идиллия дома отдыха.
  
  
   "В конце концов я тоже человек, - закричал он, появляясь в окне. - Что это? Дом отдыха или..." Он не окончил, так как сознавал сам, что это давно уже не дом отдыха, а это самое "или" и есть.
  
  
   Утешало его только то, что сорок миллионов лет тому назад все люди были такие.
  
  
   Соседом моим был молодой, полный сил идиот.
  
  
   Дом обвиняемого адвокат называл "хижиной"....
  
  
   Раньше, перед сном, являлись успокоительные мысли. Например, выход английского флота, кончившийся Ютландской битвой. Я долго рассматривал пустые гавани, и это меня усыпляло. Несколько десятков тысяч людей находились в море. А в гаванях было тихо, пусто, тревожно. Теперь нет этого. Все несется в диком беспорядке, я просыпаюсь ежеминутно. Надоело.
  
  
   Как я люблю разговоры служащих. Спокойный, торжественный разговор курьерш, неторопливый обмен мыслями канцелярских сотрудников. "А на третье был компот из вишен". Сообщается это таким топом, как если бы говорили о бегстве Наполеона с острова Эльбы. "Вы знаете, Бонапарт высадился во Франции".
  
  
   "Так тихо, как будто вся Англия спит".
  
  
   Повалился забор, выгнувшись, как оперение громадной птицы. Дачная картина.
  
  
   Директор знал, с кем имеет дело. Каждый свой шаг он обдумывал на двадцать ходов вперед, как Ласкер. Забор. Заводская дача. Переименование предприятия. "Фабрика пряностей "Сингапур".
  
  
   В первоклассном кафе официантка на просьбу дать нарзан отвечает: "Подождете!"
  
  
   Ели косточковые, играли на щипковых.
  
  
   Оскорбленный голос писательницы: "Товарищи, дайте мне доформулировать". Ах, какая беда, не дают доформулировать.
  
  
   Рассказ домработницы. "На ней были фиолетовые чулки бежевого цвета". Выходило довольно складно.
  
  
   Синеглазые старухи.
  
  
   Жил на свете человек с проволочными зубами. Сказка.
  
  
   Сентрал парк - это парк, в котором гуляют автомобили.
  
  
   Чины. Монумент, истукан, статуя, изваянье.
  
  
   Женский чин. Изваянье первого ранга.
  
  
   Лучше всего взять самое простое, самое обычное. Не было ключа, открывал бутылку с нарзаном, порезал себе руку. С этого все началось.
  
  
   Когда усилилось преподавание истории в школе, все узнали, кем была Мессалина, и Матрена, переменившая имя на Мессалину, оказалась в безвыходном положении.
  
  
   Поселок Антигоновка.
  
  
   В довольно большом городе на Волге.
   Долго спорили, выбирали стиль, местная общественность почему-то склонялась к архаическому древнегреческому, наконец выбрали. Построили набережную эпохи божественного Клавдия, но с пальмами, голубыми елями и туями. Когда все было готово, набережная сползла в реку,поскольку, увлекшись архаикой и клавдианским стилем, забыли об оползнях. И долго еще голубые ели плыли вниз по течению, а римский парапет виднелся на дне реки. Но граждане не обратили на это никакого внимания. Их увлекла новая идея, рядом со своим городом создать еще один - киногород. Зачем это им нужно было, они и сами не знали, но очень хотелось. Поскольку клавдианский стиль себя скомпрометировал окончательно, киногород решили строить в архаическом древнегреческом роде, однако со всеми усовершенствованиями американской техники. Решили послать сразу две экспедиции - одну в Афины, другую в Голливуд, а потом, так сказать, сочетать опыт и воздвигнуть. Описать жизнь одной группы в Афинах и жизнь другой в Голливуде. По ошибке, единственный человек, говоривший по-английски, был включен в афинскую группу и бессмысленно оглашал криками "гау ду ю ду" маленькие площади афинского Акрополя. Приключения в Голливуде кончились более трагически - один из членов экспедиции, изучая кинематографическую технику, был случайно утоплен во время съемок картины "Мятеж на "Боунти". За него была уплачена большая страховая премия, и на эти деньги совершенно спились остальные участники экспедиции. Они бродили по колено в воде Тихого океана, и великолепный закат освещал их лучезарно-пьяные хари. Ловили их молокане, по поручению представителя Амкино мистера Эйберсона. Члены экспедиции у молокан. Чаепитие и исполнение духовных гимнов. Удивительный разговор о попах в Сан-Франциско. Прах утонувшего был сожжен, и члены экспедиции постоянно таскали с собой небольшую погребальную урну из пластмассы. В Афинах тоже было не сладко. Отпущенные драхмы вскоре иссякли, новые переводы не приходили, а изучение колонного дела подвигалось очень медленно вперед, потому что изучать старые поломанные здания было неинтересно, а смотреть на классический фронтон местного банка противно, все из-за того же неприбытия переводов. В конце кондов обе труппы встречаются в Париже в "Сфинксе". Со страхом они возвращаются в родной город. Впрочем, о них уже забыли, и никакое наказание им не угрожает. Они сами вскоре не понимают уже, были ли в Афинах, ходили ли по берегу Тихого океана. Иногда только спросонок кто-нибудь из них заорет: "Ту дабл бэд". И это все.
  
  
   Жила-была на свете тихая семейка: два брата-дегенерата, две сестрички-истерички, два племянника-шизофреника и два племянника-неврастеника.
  
  
   Открылся новый магазин. Колбаса для малокровных, паштеты для неврастеников. Психопаты, покупайте продукты питания только здесь!
  
  
   Лису он нарисовал так, что ясно было видно - моделью ему служила горжетка жены.
  
  
   Появилось объявление о том, что продается три метра гусиной кожи. Покупатели-то были, но им не понравилось - мало пупырышков.
  
  
   В зале, где висели портреты композиторов с розовыми губами и в белых париках, это, как говорят, не звучало. Внезапно запел аккомпаниатор. Он был похож на собаку и усердно скреб лапами по клавишам.
  
  
   Звали ее почему-то Горпина Исаковна.
  
  
   В коммунальной квартире жил повар Захарыч. Когда он напивался, то постоянно приставал к своей жене: "Я повар! А ты кто? Ты никто". Жена начинала плакать и говорила: "Нет, я кто! Нет, я кто!" Наконец ее устроили на службу в музей при Антропологическом институте, уборщицей. Новое дело ей очень понравилось, и в квартире она сообщала соседкам новости: "Знаете, а у нас расовый отдел закрыли. Ремонт будут делать". Она даже повела одну из соседок в музей, и та долго потом приставала к антропологу с вопросом: "А что это у вас там жареный мужик лежит?" Это она видела мумию.
  
  
   Они сейчас начинающие писатели, но никак не могут этого понять. Им все кажется, что они главные.
  
  
   Был он всего только сержант изящной словесности.
  
  
   Он пришел в шинели пехотного образца и сразу же, еще в передней, начал выбалтывать государственные тайны.
  
  
   Мы пойдем вам навстречу. Я буду иметь вас в виду. Мы будем иметь вас в виду, и я постараюсь пойти вам навстречу. Все это произносится сидя, совершенно спокойно, не двигаясь с места.
  
  
   Книжная инфляция, болезнь изнурительная, вроде сахарного мочеизнурения.
  
  
   Это было в то счастливое время, когда поэт Сельвинский, в целях наибольшего приближения к индустриальному пролетариату, занимался автогенной сваркой. Адуев тоже сваривал что-то Ничего они не наварили. Покойной ночи, как писал Александр Блок, давая понять, что разговор окончен.
  
  
   Биография Пушкина была написана языком маленького прораба, пишущего объяснения к смете на постройку кирпичной кладовки во дворе "Материальное обеспечение" и так далее В одной фразе есть: "вступление, владение, выяснение" и еще какое-то "ение".
  
  
   Одной наивностью теперь не возьмете, дорогой мой. Надо еще и думать иногда. Одним темпераментом не обойдетесь.
  
  
   Один архитектор-формалист построил тюрьму, из которой арестанты выходили совершенно свободно. За это его поместили в здание, построенное голым и грубым натуралистом. Он, видите ли, не учел специфики здания.
  
  
   На дискуссии он признался не только в формализме, но и бюрократизме, а также волоките.
  
  
   Воскобойников и Хладобойников. Два друга.
  
  
   "Мы ваш творческий метод будем обсуждать в народном суде"....
  
  
   "Там твои детки кушают котлетки, масло копают - собакам бросают".
  
  
   Старый Артилеридзе.
  
  
   ....Толстого мальчика дети зовут "Жиртрест". Это фундаментальный, очень спокойный и неторопливый мальчик.
  
  
   Сдавала экзамен на кошку.
  
  
  
   "За ней, как тигр, шел матрос.
   Вплоть до колен текли ботинки.
   Являли икры вид полей.
   Взгляд обольстительной кретинки
   Светился, как ацетилен".
  
  
  
   Мы молча сидели под остафьевскими колоннами и грелись на солнце. Тишина длилась часа два. Вдруг на дороге показалась отдыхающая с никелированным чайником в руках. Он ослепительно сверкал на солнце. Все необыкновенно оживились. Где вы его купили? Сколько он стоит?
  
  
   В зале три женщины внимательно осматривали четвертую, на которой была розоватая вязаная шаль. И та достойно позволяла себя осматривать, понимая, что есть чем заинтересоваться.
  
  
   И в некотором отношении безусловно достигает ходульности Кукольника.
  
  
   Поедем в Крым и сделаемся там уличными фотографами. Будем босиком ходить по пляжу, предлагая услуги. Босиком, но в длинных черных штанах.
  
  
   "Вчера, в 4 часа утра, в 22-е отделение московской милиции явился посетитель в странном костюме. На нем была верхняя рубашка, воротничок, галстук, трусики и легкие туфли. Вошедший назвался консультантом союза смешанной кооперации Крайнего Севера. Он был пьян". Я вижу, что явления в смешанной кооперации ничем, собственно, не отличаются от явлений в кооперации несмешанной и что на Крайнем Севере система обращения с казенными деньгами та же, что и на Юге, а также в равнинной части страны.
  
  
   Наконец-то! Какашкин меняет свою фамилию на Любимов.
  
  
   Сутяга Джефи прибыл из Америки.
  
  
   Из люков в Нью-Йорке подымается дым. Пьяный Чарльз кричал, что это дышит великий город.
  
  
   Парикмахер с удивлением говорил: "Вот это бородка! Это с добрым утром! Тут до вас один армянин приходил. Вот это две бородки! Это с добрым утром!"
  
  
   Неужели и у меня такая борода будет? У тебя такой бороды не будет! Почему не будет? Это выдающая борода.
  
  
   Бог прислал меня к вам, чтобы вы дали мне работу.
  
  
   Мальчики бежали за шарманщиком и называли его шарманистом.
  
  
   Как продают пылесос в Америке. "Ваш старый пылесос - это очень хороший прибор, но вы, наверное, заметили, что вместе с пылью он высасывает часть вашего ковра".
   Это был молодой римский офицер. Впрочем, не надо молодого. Его обязательно будут представлять себе кавалером в красивом военном наряде. Лучше, чтоб это был пожилой человек, грубоватый, может быть даже неприятный. Он уже участвовал в нескольких тяжелых, нудных походах против каких-то голых и смуглых идиотов. Он уже знает, что одной доблести мало, что многое зависит от интендантства. Например, доставили такие подбородные ремни, что солдаты отказываются их носить. Они раздирают подбородки в кровь, такие они жесткие. Итак, это был уже немолодой римский офицер. Его звали Гней Фульвий Криспин. Когда, вместе с своим легионом, он прибыл в Одессу и увидел улицы, освещенные электрическими фонарями, он нисколько не удивился. В персидском походе он видел и не такие чудеса. Скорее его удивили буфеты искусственных минеральных вод. Вот этого он не видел даже в своих восточных походах.
  
  
   "Даже внуки внуков не могли без ужаса слушать рассказ о том, как Ганнибал стоял у ворот Рима" (Моммзен).
  
  
   "Ну, ты, колдун, - говорили римляне буфетчику, - дай нам еще два стакана твоей волшебной воды с сиропом "Свежее сено". Фамилия буфетчика была Воскобойников, но [он] уже подумывал об обмене ее на более латинскую. Или о придании ей римских имен. Публий Сервилий Воскобойников. Это ему нравилось.
  
  
   Легат посмотрел картину "Спартак" и приказал сжечь одесскую кинофабрику. Как настоящий римлянин, он не выносил халтуры.
  
  
   Мишка Анисфельд, известный босяк, первым перешел на сторону римлян. Он стал ходить в тоге, из-под которой виднелись его загорелые плебейские ноги. Но по своей родной Костецкой он не рисковал ходить. Там над ним хихикали и называли консулом, персидским консулом. Что касается Яшки Ахрона, то он уже служил в нумидийских вспомогательных войсках, и друзья его детства с завистливой усмешкой говорили ему: "Слушай, Яша, мы же тебя совсем не держали за нумидийца". Яшка ничего на это не отвечал. Часто можно было видеть его на бывшей улице Лассаля. Он мчался по ней, держась за хвост лошади, как это принято среди нумидийцев. Шура Кандель, Сеня Товбин и Трубочистов-второй стали бриться каждый день. Так как они и раньше, здороваясь, вытягивали руку по-римски, то им не особенно трудно было примениться к новому строю. На худой конец они собирались пойти в гладиаторы и уже сейчас иногда задумчиво бормотали: "Идущие на смерть приветствуют тебя". Но мысль о необходимости сражаться голыми вызывала у них смех. Впрочем, крайней нужды в этом еще не было, потому что от последнего налета они еще сберегли несколько десятков тысяч сестерций и часто могли лакомиться сиропом "Свежее сено" и баклавой у старого Публия Сервилия Воскобойникова. Они даже требовали, чтоб он начал торговлю фазаньими языками. Но Публий отговаривался тем, что не верит в прочность римской власти и не может делать капиталовложений. Римлян, поляков, немцев, англичан и французов Воскобойников считал идиотами. Особенно его раздражало то, что римляне гадают по внутренностям животных. Громко он, конечно, говорить об этом не мог, но часто шептал себе под нос так, чтобы солдаты, сидящие за столиками, могли его слышать: "Если бы я был центурион, я бы этого не делал". Если бы он был центурион, то открыл бы отделение своего буфета на углу Тираспольской и Преображенской, там где когда-то было кафе Дитмана. В легионе, переправившемся через Прут и занявшем Одессу, было пятнадцать тысяч человек, это был легион, полностью укомплектованный, - грозная военная сила. Легат Рима жил во дворце командующего округом, среди громадных бронзовых подсвечников. Так как раньше здесь был музей, то у основания подсвечников помещались объяснения, в которых бичевался царский строй и его прислужники. Но легат не знал русского языка. Кроме того, он был истинный республиканец и к царям относился недоброжелательно. В своей душевной простоте, он принимал девушек, навербованных среди бывших фигуранток "Альказара", за финикийских танцовщиц. Но больше всего ему нравилась "Молитва Шамиля" в исполнении танцоров из "Первого государственного храма малых форм". И иногда легат сам вскакивал с ложа и, прикрыв глаза полой тоги, медленно начинал "Молитву". Об этом его безобразном поведении уже дважды доносил в Рим один начинающий сикофант из первой когорты. Но, в общем, жизнь шла довольно мирно, пока не произошло ужасающее событие. Из лагеря легиона, помещавшегося на Третьей станции Большого фонтана, украли все значки, случай небывалый в военной истории Рима. При этом нумидийский всадник Яшка Ахрон делал вид, что ничего не может понять. Публий же Сервилий же Воскобойников утверждал, что надо быть идиотом, делая такие важные значки медными, а не золотыми. Двух солдат легиона, стоявших на карауле, распяли, и об этом много говорили в буфете искусственных минеральных вод Публия Сервилия Воскобойникова. На другой день значки были подкинуты к казармам первой когорты с записочкой: "Самоварное золото не берем". Подпись: "Четыре зверя". После этого разъяренный легат распял еще одного легионера и в тоске всю ночь смотрел на наурскую лезгинку в исполнении ансамбля "Первой госконюшни малых и средних форм".
  
  
   Резкий звук римских труб стоял каждый вечер над Одессой. Вначале он внушал страх, потом к нему привыкли. А когда население увидело однажды Мишку Анисфельда, стоящего в золотых доспехах на карауле у канцелярии легата, резкий вой труб уже вызывал холодную негодяйскую улыбку. У Мишки Анисфельда были красивые белые ноги, и он пользовался своей новой формой, чтобы сводить одесситок с ума. Он жаловался только на то, что южное солнце ужасно нагревает доспехи и поэтому стоял в карауле с тремя сифонами сельтерской воды. Легат угрожал ему распятием на кресте за это невероятное нарушение военной дисциплины, но Анисфельд, дерзко улыбаясь, заявил на обычном вечернем собрании у Воскобойникова: "А может, я его распну. Это еще неизвестно". И если вглядеться в холодное красивое лицо легионера, то действительно становилось совсем неясно, кто кого распнет.
  
  
   Приезд в Одессу Овидия Назона и литературный вечер в помещении Артистического клуба. Овидий читает стихи и отвечает на записки.
  
  
   Драка с легионерами на Николаевском бульваре. Первый римский меч продается на толчке. В предложении также наколенники, но спроса на этот товар нет.
  
  
   Возобновление частной торговли.
  
  
   Одесса вступает в сраженье. Черное море, не подкачай! Бой на ступеньках музея Истории и Древностей. Бой в городском саду, среди позеленевших дачных львов. Публий Сервилий Воскобойников выходит из своего буфета и принимает участие в битве. Яшка Ахрон давно изменил родному нумидийскому войску и дезертировал. В последний раз он промчался по улице бывшей Лассаля, держась за хвост своего верного скакуна. Уничтожение легионеров в Пале Рояле, близ кондитерской Печеского. Огонь и дым. По приказанию легата, поджигают помещение "Первой госконюшни малых и средних форм".
  
  
   Режиссеры говорят: "Назад к Островскому", а публика орет: "Деньги обратно".
  
  
   Сенька Товбин - голубоглазый, необыкновенно чисто выбритый, пугающий своей медлительной любезностью. Глаза у него, как у молодого дога, ничего не выражают, но от взгляда его холодеет спина. Трубочистов-младший - дурак, но способен на все. Жизнерадостный идиот. На гладиаторских играх, устроенных по приказу легата, он кричал: "В будку!", вел себя, как в дешевом кино, как в кино "Слон" на Мясоедовской улице. У него громадная улыбка, она занимает много места.
  
  
   Расскажите это вашей бабушке после двенадцати часов ночи, как говорят американцы.
  
  
   "Божественный Клавдий! Божественный Клавдий! Что вы мне морочите голову вашим Клавдием! Моя фамилия Шапиро, и я такой же божественный, как Клавдий! Я божественный Шапиро и прошу воздавать мне божеские почести, вот и все".
  
  
   Худая, некрасивая, похожая на ангела, Мари Дюба. Лопатки у нее торчат, как крылья.
  
  
   "Когда я вырасту и овладею всей культурой человечества, я сделаюсь кассиршей".
  
  
   Орден Контрамарки.
  
  
   Поздно вечером я еду в Красково. На дороге - ни одного указания, куда она ведет. Сами должны знать, куда ведет. Идут машины без красных огней. Некоторые движутся с потухшими фарами. Один грузовик стоит на дороге, не оградив себя огнями. Велосипедисты, как правило, едут без красного сигнала. Пешеходы беспечно прогуливаются на дороге. Слышна гармоника. В общем, как говорят французы, вы едете прямо в открытый гроб.
  
  
  
   "Двенадцать часиков пробило,
   Вся публичка домой пошла.
   Зачем тебя я полюбила,
   Чего хорошего нашла?"
  
  
  
   У баронессы Гаубиц большая грудь, находящаяся в полужидком состоянии.
  
  
   Все войдет: и раскаленная площадка перед четвертым корпусом, и шум вечно сыплющегося песка, и новый парапет, слишком большой для такой площадки, и туман, один день надвигающийся с моря, а другой - с гор.
  
  
   Бесконечные коридоры новой редакции. Не слышно шума боевого, нет суеты. Честное слово, самая обыкновенная суета в редакции лучше этого мертвящего спокойствия. Аппарат громадный, торопиться, следовательно, незачем, и так не хватает работы. И вот все потихоньку привыкли к безделью.
  
  
   На таких бы сотрудников набрасываться. Пишите побольше, почему не пишете? Так нет же. Держат равнение. Лениво приглашают. Делают вид, что даже не особенно нуждаются.
  
  
   Начинается безумие. При каждом кабинете уборная и умывальник. Это неплохо. Но есть еще ванная комната и, кажется, какая-то закусочная.
  
  
   Если это записная книжка, то следовало бы писать подробнее и ставить числа. А если это только "ума холодных наблюдений", тогда, конечно... Начал я записывать в Остафьеве, потом делал записки в Кореизе, теперь в Малаховке.
  
  
   Тоня, девушка, которая очень скучала в Нью-Йорке, потому что ее "не охватили". Она сама это сказала. "Неохват" выразился в том, что танцам она не обучается и английскому языку тоже. И вообще редко выходит на улицу. У нее ребенок.
  
  
   Полынский. Братья Ковалики. Сестры Рабинович. И просто какой-то Набобов....
  
  
   Всегда приятно читать перечисление запасов. Запасы какой-нибудь экспедиции. Поэтому так захватывает путешествие Стенли в поисках Ливингстона. Там без конца перечисляются предметы, взятые Стенли с собой для обмена на продовольствие.
  
  
   Я ехал в международном вагоне. Ну, и очень приятно! Он подошел ко мне и извиняющимся голосом сказал, что едет в мягком, потому что не достал билета в международный. Эта сволочь считает, что если едет в мягком вагоне, то я не буду его уважать, что ли?
  
  
   Название для романа, повести: "Ухо". "Палки". "Подоконник". "Форточка".
  
  
   "Форточка", роман в трех частях с эпилогом.
  
  
   В этой редакции очень много ванн и уборных. Но я ведь прихожу туда не купаться.... а работать. Между тем работать там уже нельзя.
  
  
   "Блин", повесть.
  
  
   Это постоянное состояние экзальтации уже нельзя переносить. Я тоже любил его, но мне никто не поверит, я не умею громко плакать, рвать свою толстую грудь ногтями.
  
  
   Большинство наших авторов страдают наклонностью к утомительной для читателя наблюдательности. Кастрюля, на дне которой катались яйца. Ненужно и привлекает внимание к тому, что внимания не должно вызывать. Я уже жду чего-то от этой безвинной кастрюли, но ничего, конечно, не происходит. И это мешает мне читать, отвлекает меня от главного.
  
  
   Вечерняя газета писала о затмении солнца с такой гордостью, будто это она сама его устроила.
  
  
   Сан-Диэго в Калифорнии, где матросы ведут под ручку своих девочек, торжественные и молчаливые.
  
  
   Список замученных опечаток.
  
  
   Раздался хруст - упал линкруст.
  
  
   Художники ходят по главкам, навязывают заказы. "Опыт предыдущих лет... Голландская живопись... По инициативе товарища Беленького..." Деньги дают легко. Главконсерв. Табаксырье. Главчай... Деньги дали из фонда поощрения изобретений.
  
  
   Композиторы уже ничего не делали, только писали друг на друга доносы на нотной бумаге.
  
  
   Истощенные беспорядочными половыми сношениями и абортами, смогут ли они что-нибудь написать?
  
  
   Веселые паралитики.
  
  
   Пойдем в немецкий город Бремен и сделаемся там уличными музыкантами.
  
  
   В одной комнате собрались сумбурники, какафонисты, бракоделы и пачкуны.
  
  
   На съезд животноводов приехал восьмидесятилетний пастух из Азербайджана. Он вышел на кафедру, посмотрел вокруг и сказал: "Это какой-то дивный сон".
  
  
   Встретил коварного старичка в золотых очках.
  
  
   Позавчера ел тельное. Странное блюдо! Тельное. Съел тельное, надел исподнее и поехал в ночное. Идиллия.
  
  
   Лондонское радио: "Жизнь короля Георга Пятого медленно движется к своему концу".
  
  
   Архитектурная прогулка: вестибюль гостиницы "Москва", магазин ТЭЖЭ в том же доме и здание тяговой подстанции метро на Никитской улице - вдохновенное создание архитектора Фридмана.
  
  
   Полное медицинское счастье. Дом отдыха милиционеров. По вечерам они грустно чистили сапоги все вместе или с перепугу бешено стреляли в воздух.
  
  
   Английское радио: "Кинг Джордж из деад". [Король Георг скончался.]
  
  
   Поэма экстаза. Рухнули строительные леса, и ввысь стремительно взмыли строительные линии нового замечательного здания. Двенадцать четырехугольных колонн встречают нас в вестибюле Мебели так много, что можно растеряться. Коридор убегает вдаль. Муза водила на этот раз рукой круглого идиота.
  
  
   Дом отдыха в О., переполненный брошенными женами, худыми, некрасивыми, старыми, сошедшими с ума от горя и неудовлетворенной страсти. Они собираются в кучки и вызывающе громко читают вслух Баркова. Есть от чего сойти с ума! Мужчины бледнеют от страха.
   Белые, выкрашенные известкой, колонны сами светятся. На соломенных креслах деловито отдыхают С. и Д. Брошенные жены смотрят на них с благоговением и надеждой.... Поэты ломаются, говорят неестественными голосами "умных вещей". Мы с А. подымаемся и идем к памятнику Пушкина. Александр Сергеевич, тонконогий, в брюках со штрипками, вдохновенно смотрит на Г. К., который, согнувшись, бежит на лыжах. Мы возвращаемся назад и видим идущего с прогулки Борю в коротком пальто с воротником из гималайской рыси. Он торопится к себе на второй этаж рисовать "сапоги".... Так идет жизнь, не очень весело и не совсем скучно.
   Вечером брошенные жены танцуют в овальном зале с колоннами. Здесь был плафон с нимфами, но люди из хозуправления их заштукатурили. Брошенные жены танцуют со страстью, о которой только могут мечтать мексиканки. Но гордые поэты играют в шахматы, и страсть по-прежнему остается неразделенной.
  
  
   Детская коляска на колеблющихся, высоких, как у пассажирского паровоза, колесах.
  
  
   "Женщине, смутившей мою душу". Кто смутил чистую душу солдата?
  
  
   На диване лежал корсет, похожий на летательную машину Леонардо да Винчи.
  
  
   Роман. "Возвращаю вам кольцо, которого вы мне не дарили, прядь волос, которой я от вас не получал, и письма, которых вы мне не писали. Возвращаю вам все, что вы думали обо мне, и снова повторяю: "Забудьте все. что я говорил вам".
  
  
   "Жена уехала на дачу! Ура, ура!"
  
  
   У нас уважают писателя, у которого "не получается". Вокруг него все ходят с уважением. Это надоело. Выпьем за тех, у кого получается.
  
  
   Зозуля пишет рассказы, короткие, как чеки.
  
  
   Шолом-Алейхем приезжает в Турцию. "Селям алейкум, Шолом-Алейхем", - восторженно кричат турки. "Бьем челом", - отвечает Шолом.
  
  
   Своего сына он называл собакСлогом.
  
  
   Шофер К. рассказывал, что на чердаке у него жили два "зайчнёнка".
  
  
   - Бога нет!
   - А сыр есть? - грустно спросил учитель.
  
  
   "Лавры, что срывают там, надо сознаться, слегка покрыты дерьмом" (Флобер).
  
  
   Синеглазая мама.
  
  
   В парикмахерской.
   - Как вас постричь? Под Петера?
   - Нет! Под Джульбарса!
  
  
   Низменность его натуры выражалась так бурно и открыто, что его можно было даже полюбить за это.
  
  
   Сторож при морге говорил: "Вы мертвых не бойтесь. Они вам ничего не сделают. Вы бойтесь живых".
  
  
   Писем я не получаю, телеграмм я не

Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
Просмотров: 420 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа