с дивной бронею сияя.
Тут громогласно к Пелеевым бодрым коням он воскликнул:
"Ксанф и Валий, славные дети Подарги, вернее,
Добрые кони, вы ныне правителю вашему будьте;
Сытого боем его к кораблям возвратите; не мертвым
В поле оставьте, подобно Патроклу". На то легконогий,
Дышащий пламенем Ксанф, отвечал, до копыт наклонивши
Гордую голову - пышная грива упала на землю;
Ира лилейной рукой разрешила язык - он промолвил:
"Так, мы живого еще тебя принесем, сын Пелеев;
Но предназначенный день твой уж близко. Не нашей
Волей, но силою бога и строгой судьбой то свершилось;
Нет, не мы замедленьем своим и безвременной ленью
Дали троянам похитить Патроклову крепкую броню;
Сын густовласыя Литы, бог неизбежный постигнул
В битве его и Гектора честью победы украсил.
Пусть на бегу мы полет опреждаем Зефира, из легких
Ветров легчайшего веяньем крыл благовонных - но ведай:
Ты от могучего бога и смертного мужа погибнешь".
Он сказал, и язык обезмолвила сила Эринний.
Сумрачен ликом, ему отвечал Ахиллес быстроногий:
"Ксанф, для чего бесполезно мне смерть прорицаешь? И сам я
Знаю, что мне, далеко от отца и от матери, должно
Здесь по закону судьбы умереть. Но я все не престану
Биться и мучить троян ненасытною битвой".
Звучно он крикнул, и с топотом громким помчалися кони;
Следом за ним из заград побежали ахейцы. Трояне
Ждали их в поле, густыми толпами построясь на холме.
Вечный Зевес с многоглавой вершины Олимпа Фемиду
Всех богов пригласить на совет посылает. Богиня
Им повелела собраться в обителях неба. Предстали
Все, и самые боги потоков и в тенистых рощах,
В темных долинах, в источниках тайных живущие нимфы;
Древний один Океан не явился. В чертогах, Ифестом
Созданных с дивным искусством по воле Зевеса, на тронах
Боги сидели кругом Громовержца. Призванью Фемиды
Сам Посидон покорился. Он вышел из вод и с другими
Сел на совет. Наконец вопросил он владыку Зевеса:
"Бог громоносный, зачем ты призвал нас в чертоги Олимпа?
Или решить замышляешь ты участь троян и ахеян,
Вышедших в поле и снова исполненных яростью битвы?"
В тучах гремящий Зевес, отвечая, сказал Посидону:
"Бог, колебатель земли, ты мои помышления знаешь,
Знаешь, о чем сей совет. И о гибнущих ум мой печется.
Здесь я буду сидеть, на скале высочайшей Олимпа,
Зрелищем боя себя услаждая. Но вам позволяю
К войскам троян и ахеян идти, и можете помощь
Той стороне подавать, на которую склонит вас сердце.
Если один Ахиллес нападет на троян - ни мгновенья
В поле они не подержатся против Пелидовой силы;
Трепет их всех поразил при едином его появленье.
Ныне ж, когда он так сильно разгневан погибелью друга,
Я страшусь, чтоб, судьбе вопреки, не разрушил и Трои".
Так говорил Зевес, и вспылали бессмертные боем.
С неба они, разделясь, ко враждующим ратям слетели.
Мощная Ира пошла к кораблям с Палладой Афиной;
С ней Посидон, облегающий землю, и Эрмий, обильный
Кознями, щедрый податель богатства, и медленно-тяжкий,
Пламенноокий Ифест, чрез силу влекущий хромую
Ногу. Но шлемом блестящий Арей обратился к троянам,
С ним полнокудрый Феб и меткостью стрел Артемида
Гордая, Лито, и Ксанф, и Киприда с улыбкой приветной.
Были надменны ахейцы, пока не вмешалися боги
В бой - Ахиллес появленьем своим, но долгом покое,
Их ободрил, а трояне при виде Пелеева сына,
Блеском брони Арею подобного, все трепетали, -
Но лишь только сошли олимпийцы ко смертным, Эриннис
Страшно свирепствовать вдруг начала. То стоя на вале,
Подле глубокого рва, то на бреге шумящего моря
Гласом могучим Афина кричала. И черной подобен
Буре, Арей завывал, то с горней вершины Пергама
Клича троян, то бегая взад и вперед у высокой
Каликолоны, вне стен, не вдали Симоисова брега.
Так олимпийские боги рать на рать возбуждали.
Скоро везде запылал разрушительный бой истребленья.
Страшно гремел всемогущий отец людей и бессмертных
С неба; внизу колебал Посидон необъятную землю;
Горы тряслись; от подошвы богатой потоками Иды
Все до вершины ее и Пергам с кораблями дрожало.
В царстве глубокой подземныя тьмы Айдоней возмутился;
Бледен с престола сбежал он и крикнул, страшася, чтоб свыше
Твердой земли не пронзил Посидон Сокрушитель, чтоб оку
Смертных людей и богов неприступный Аид не открылся,
Страшный, мглистый, пустой и бессмертным самим ненавистный.
Отрывки из "Илиады". Из песней VI, XVII, XVIII, XIX, XX. Написано в 1828 г. Впервые напечатано в альманахе "Северные цветы на 1829 год", СПб., 1828, стр. 76-119. В первой публикации текст сопровождался следующим примечанием, опущенным потом в 5-м издании: "Сей перевод сделан по некоторым особенным причинам. Переводчик, не знающий по-гречески, старался только угадывать Гомера, имея перед глазами немецкие переводы "Илиады" - Фоссов и Штольбергов. Сей опыт его не должен быть сравниваем и не может выдержать сравнения с переводом Н. И. Гнедича, который передает нам самого Гомера, вслушиваясь в природный язык его. Здесь, так сказать, один отголосок отголоска. Стихи, напечатанные курсивом, принадлежат самому переводчику: они служат соединением отрывков, вполне переведенных из "Илиады" и заимствованных из VI, XVII, XVIII, XIX и XX песней".
Отрывки из "Илиады" в переводе Жуковского появились ровно за год до выхода в свет перевода, выполненного Н. И. Гнедичем, и последний, по словам Пушкина (в письме к П. А. Вяземскому, около 25 января 1829 г.), сердился на Жуковского и, в особенности, на издателя "Северных цветов" А. А. Дельвига, "как откупщик на контрабанду". Перевод Жуковского, сделанный не с греческого подлинника, потому что Жуковский не знал древнегреческого языка, а с немецких переводов XVIII века, не мог, конечно, равняться по значению с переводом Гнедича: это был лишь эксперимент, основанный на опытах Жуковского в гекзаметрических переводах с немецкого ("Аббадонна", 1814) и латинского ("Цеикс и Гальциона", 1819; "Энеида", 1822). Впоследствии, переводя в 40-х гг.
"Одиссею" и вернувшись в конце жизни к "Илиаде", Жуковский в корне изменил методику переводческой работы. Тем не менее Гнедич, учитывая поэтический дар и переводческое мастерство Жуковского, мог по справедливости видеть в нем соперника. Жуковский ограничился напечатанными в "Северных цветах" отрывками и на много лет отошел от "Илиады".
Источниками текста для перевода служили Жуковскому, как отмечено выше, немецкие переводы: ученого-эллиниста и поэта-переводчика Иоганна Фосса (1751-1826), вышедший в 1781 г. и считавшийся в начале XIX века классическим по выполнению, и Фридриха-Леопольда Штольберга (1750-1819); известен ему был также более старый перевод, принадлежащий одному из крупнейших поэтов английского классицизма Александру Попу (1688-1744), вышедший в 1725 г. Переводы Фосса и Попа были известны Жуковскому уже в 1810 г., как это видно из письма его к А. И. Тургеневу (см. т. IV наст. изд., стр. 472). Впоследствии Жуковский, начав переводить отрывки "Илиады", отказался от обращения к переводу Попа, подчинявшего Гомера требованиям классицизма XVIII века, и обращался лишь к более точным немецким переводам.
В переводе "Илиады" 1828 г. Жуковский дает местами точный перевод отрывков текста, местами - пересказ с переводом лишь немногих пассажей; отрывки в четырех местах соединяются стихами, сочиненными самим Жуковским для связи и понимания рассказа и содержащими краткий пересказ непереведенных песен поэмы. Первый отрывок, кончая словами: Мнили они, он погибнет; мы вечно его не увидим, содержит 99 стихов, соответствующих стихам 390-502 VI песни в переводе Гнедича, с некоторыми сокращениями; за этим следует пересказ из восьми стихов, резюмирующий события от VI до XVII песней, включая описание битвы, возгоревшейся за тело убитого Гектором Патрокла. Второй отрывок обнимает стихи 708-734 песни XVII, в слегка сокращенном переводе; окончание XVII песни пересказано в пяти стихах. Далее следуют эпизоды из XVIII песни, частью в почти полном переводе (стихи 2-180, 202-242), частью в кратком изложении (стихи 181-201); стихи 243-283 (речь троянца Полидаманта - у Гнедича Полидамаса) выражены пересказом в четырнадцать стихов, за которым идет перевод речи Гектора, плача Ахиллеса над телом Патрокла и описания убранства тела Патрокла для погребения (стихи 284-353). Вслед за этим следует несколько сокращенный перевод начала XIX песни (стихи 1-39), пересказ из пяти стихов, содержащий краткое изложение рассказа о примирении Ахиллеса с Агамемноном, и перевод (с небольшими сокращениями) двух отрывков той же песни, слитых воедино: стихи 238-247 и 303-424. К ним непосредственно примыкает начало XX песни (стихи 1-65), повествующее о вмешательстве богов в битву ахейцев с троянами. Таким образом, выборочный и творчески обработанный перевод Жуковского носит очень своеобразный и, несомненно, своего рода экспериментальный характер.