З. Н. Гиппиус. Арифметика любви (1931-1939)
СПб., ООО "Издательство "Росток"", 2003
"Солнце закатывалось"...
Лиза остановилась, потрясла новенькое стило, чуть было не лизнула его, как карандаш, да, слава Богу, вовремя удержалась. Однако дальше не шло. И белый листик чистой тетрадки с этими двумя словами: "Солнце закатывалось..." Лизе не очень нравился. Почему "закатывалось?". А может, лучше "заходило"?
Перечеркнуть - будет грязно... Да что ж поделаешь? Писатели, верно, перечеркивают. Ну, как же? Закатывалось? Заходило?
Оно, солнце, и в самом деле заходило. Желтые, пологие лучи легли на скамейку, где сидела Лиза. Под горкой, внизу, пруд так и сверкал. Лиза беспомощно глядела на это сверканье сквозь зелено-прозрачную листву беседки. Ведь вот, и стило, и беседка, где в такой час никто не помешает, и первые слова... но и первые не нравятся, что же будет дальше?
Лиза - не маленькая, ей четырнадцатый год (как двадцатому веку, говорит папа, и родилась-то она с ним вместе, 1-го января). Учится хорошо, но гимназию ненавидит, вернее - презирает: все там пустяки. Ужасно плоско. По правде сказать - и везде вокруг как-то плоско. Ничего не бывает, ничего интересного, захватывающего, необыкновенного не происходит. Папа отправляется в департамент, к маме приходят гостьи и говорят о скучном... Нет, настоящее только в книгах. Оттого Лиза так любит читать. Каждая книга, которую удается дома найти, - для нее откровение. Есть любимые, положим; Шпильгаген, например, или Достоевский, или Виктор Гюго, - какая удивительная прелесть! Толстой, "Детство и отрочество", - хуже: про что там, собственно? Как уроки учил, как в маленькую девочку на балу влюбился, - это про себя всякий гимназист-третьеклассник мог бы написать, да только ему и вспомнить-то скучно.
Нет, Лиза давно уж задумала написать, сама, настоящий роман. Или, для начала, хоть повесть. Мало ли, какие истории ей приходят в голову! Взять и написать. Но, конечно, чтобы никто не знал...
Гимназические сочинения Лиза терпеть не могла. Не угодно ли, дают тему! Разве можно по заказу? А если я совсем о другом думаю?
Нынешнее лето, на даче, Лиза твердо решила посвятить делу. Сюжет романа - или повести - у нее был готов, обдуман. Не хватало, правда, конца, и подробности были неясны, - но ведь это должно само прийти, пока пишешь. Самое важное - начать.
Однако, вот, начала, - и не выходит.
Может быть, не надо солнца? А просто: "Вечер спускался...". Куда? На землю? Ясно, что на землю, куда ему еще спускаться... Нет, это глупо. Ни солнца, ни вечера, а начать прямо с героев, тогда уж и приписать, что это было на закате.
Лиза наклонилась к тетрадке, что лежала перед ней на старом, сером деревянном столе.
"Виктор и сестра его Наташа шли по густой аллее старинного парка, в вечернем сумраке. На Наташе было белое платье, черные глаза ее сверкали...".
По столу беседки ползет маленькая зеленая букашка, вся в солнце. Вот, доползла до трещины и остановилась. Трещина для нее - целый провал. Как переберется? Лиза засмотрелась, опять не продолжает. Да что ж это такое? Надо взять себя в руки!
Перечитаем. Да, Виктор и Наташа... Случайно они узнали, что один из них - приемный, но кто - не знают. Тут и начинается драма.
Ну, а после? Ведь кто бы ни оказался приемышем, они, все равно, значит, могут жениться, а это главное, потому что они, конечно, любят друг друга... Ах, да ведь еще после - этот загадочный старик... Он открывает, что они оба приемыши, и тут опять неизвестная тайна...
- Да что я? - Лиза даже головой встряхнула, отгоняя неуместные мысли. - Это все потом должно явиться, при развитии сюжета. А сейчас - начало, начало! Почему, если "вечерний сумрак", то видно, как у Наташи "сверкают глаза"? Не прибавить ли, что "последние лучи солнца пронизывали листву аллеи?".
О, как трудно писать роман!
Такое множество всего вокруг, сразу: и листва, и лучи, и глаза, и сами они оба, и что они говорят, и что думают, и что им кажется... а писать об этом всем надо ведь постепенно? Если б можно было одно на другое ставить, так нет, низать, как цепочку, одно за другим... Про что раньше? Про что после?
Да и самих слов тоже великое множество; все будто подходящие, а нельзя же, надо выбирать; какое выбрать? Неизвестно. Вот хоть бы с солнцем: закатывалось? Заходило? Опускалось? Близилось к горизонту? Или совсем без солнца?
- Все переменю! - решила вдруг Лиза и захлопнула тетрадку. - Сегодня уж нельзя, вон на той стороне и коров погнали, стемнеет сейчас, а завтра приду и сразу по-новому двину дело!
Она даже улыбнулась своей мысли: не надо ничего, ни солнца, ни что глаза сверкали, а надо изо всех сил вообразить себя Наташей; и что ей станет говориться и думаться - то и писать. Если ей подумается про закат - ладно; а то и без заката. Потом также Виктором попробовать сделаться. И тоже своих, про него, слов не придумывать. Я же не могу Виктора видеть, когда я сама Виктор? В это время я могу видеть только Наташу. И что вокруг, конечно, но иначе, чем Наташа...
Эти странные обрывки мыслей Лизе были ужасно понятны; и все стало ей казаться необыкновенно простым.
По густой аллее парка, не очень старинного, но в самом настоящем "вечернем сумраке", бежит Лиза домой. Глаза у нее, может быть, и не сверкают, зато сердце наверно бьется ожиданием радости... завтра.
Справится ли завтра Лиза со своими приемышами? Думается, нет. Думается, еще помучают они ее. Но Лиза упряма. Все говорят, что у нее "характер". Сто тетрадок порвет, сто "солнц заходящих" перечеркнет, сто раз решит "все переменю!", а уж роман свой непременно напишет.
Хоть бы до седьмого класса пришлось писать, хоть бы до старости, - напишет!
Впервые: Иллюстрированная Россия. Париж, 1931. 14 февраля. No 8. С. 1-2.