Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Новые звуки

  

   Ему много дано!..

   Он родился, рос в пышном замке, окруженном великолепными садами. Он княжеский сын, богат, молод, силен, красив. Кроме всех этих благ, он одарен необыкновенным талантом: он скрипач. Еще в ранней молодости, едва держа крошечной ручкой смычок, он исторгал из скрипки дивные звуки. Родители, души в нем не чая, окружили его чрезвычайной заботливостью. Он рос, как нежный цветок в теплице: ни бури, ни грозы, ни ненастья.

   Наконец-то!

   Он вырос. Он знаменит. Какое счастье! Он - гордость всего своего княжеского рода. Вельможи в восторге от его игры. Знатные дамы наперерыв стараются овладеть его вниманием. Тщетно: он горд, недоступен и беспечен. Но вот в душу его вкралась любовь. Как нежный напиток, она согревала, веселила и опьяняла. Долго молча любовался он красавицей. Наконец, не вытерпел. Признался и... был отвергнут. Кем отвергнут? Бедной девушкой, цветочницей, которая случайно заходила в замок.

   Юноша на все ласки, на все уверенья, что безгранично любит ее, получал один и тот же ответ:

   - Обманешь!

   - Что это значит?!

   - Ты не понимаешь, что значит обман?

   - Нет!

   Девушка недоверчиво качала головой. Он действительно не понимал. Рожденный в богатстве, он с пеленок ни в ком и ни в чем не нуждался.

   Его никогда не стесняли, не запугивали. Ему не приходилось быть в таком состоянии, когда возможен обман. Ему было чуждо это чувство, было чуждо и название этого чувства.

   Наконец, чтоб покорить сердце молодой красавицы, он схватил свою скрипку. Он заранее торжествовал победу: его игра не раз приводила в восторг избраннейшую публику. Он заиграл. Льются прелестные звуки! Мягкие, словно теплые воздушные волны, они нежат, голубят, умиротворяют. Он кончил. Девушка молчала. Он был поражен. Он ожидал восторга, радости. А тут... гробовое молчание. Он недоумевал.

   - Что же, не нравится тебе?

   - А тебе нравится?

   - Ни перед кем еще не играл я с таким увлечением, как перед тобой,- с жаром произнес юноша.

   - И слушатели всегда восхищались? - насмешливо спросила девушка.

   - Да!

   - А знаешь почему!

   - Почему?

   - Потому что ты и твои слушатели сытые, довольные.

   - Какие же тебе звуки нужны?

   - Какие?.. Слезы, стоны, презренье, ненависть, проклятье!

   Он снова начал играть, стараясь все это выразить звуками.

   Ничего не выходило: он не знавал ни слез, ни стона, ни презренья, ни проклятья.

   Девушка меж тем убежала. Юноша испытывал нечто совсем ему незнакомое, чему и названья не знал. Это была тоска, безысходная, сосущая тоска. Ему разом опротивело все. Он вышел из замка и пошел бесцельно бродить. Долго молча он ходил. Грусть все более им овладевала. Из глубины души у него вырвался звук. Он инстинктивно понял, что его называют "стоном". Наступила ночь. Юноша все шел да шел и незаметно для себя очутился в городе. Он часто раньше бывал в городе, но ему показалось, что он впервые сюда попал. Мальчиком он ездил по нем кататься в сопровождении старших: отца, матери. Взрослым он являлся с особенной целью: изучать древности города. Он прекрасно знал развалины старого города, но совершенно не был знаком с теперешним. Масса движущихся людей, шум, гам, крики, все это поражало его своей новизной. Больше же всего его удивляли женщины. То и дело они приставали к нему, настойчиво зовя к себе. Наконец одна старая, некрасивая прямо взяла его под руку и увлекла за собой. Юноше захотелось узнать, чем это кончится, ион не сопротивлялся.

   По дороге она успела рассказать, что у нее двое детей; кормиться нечем,- вот и приглашает к себе гостей... "Деньги нужны!" - сказала она таким тоном, что ему и страшно и гадко стало. Они вошли в грязную комнату одного большого дома. При их входе двое маленьких детей бросились под кровать.

   - Они нам не помешают,- сказала женщина.

   Она стала раздеваться, приглашая то же самое сделать и его. Он был ошеломлен. Стены замка долго не давали действительной жизни коснуться до него. Теперь же эта жизнь, словно бурный поток, ворвалась... Эти жалкие дети, эта женщина - все это вместе словно обухом по голове ударило его. Он в изнеможении опустился на единственный стул в комнате.

   - И я была молода,- меж тем говорила женщина,- такой же красавчик, как ты, полюбил, обольстил... Вот дети... бросил.

   Он вдруг почувствовал, что мог бы задушить собственными руками обольстителя. В нем что-то кипело, он понял, что это именно и есть презрение, ненависть, проклятье. Невольно вспомнилась ему красавица девушка. "Сколько,- думал юноша,- несчастная выстрадала, когда спокойные звуки ей противны!" В этот миг ему самому были чужды эти звуки.

   В это время раздались голоса в соседней комнате. Две женщины спорили. Одна старческим голосом твердила: "Ты не права. Быть может, он любит, не обманет".- "Нет,- закричал кто-то в ответ,- всех ненавижу, презираю: надругаются, а потом бросят, будь они прокляты!"

   - Чей это голос, чей? - вырвалось у юноши.

   - Это дочь хозяйки, цветочница, она...

   Он уже не слушал, сильным движением руки толкнул он дверь; она раскрылась. Посреди комнаты, с распущенными волосами, словно виденье, стояла любимая им девушка. Их взгляды встретились. Раздался нечеловеческий крик. Девушка, как подкошенная, пала замертво.

   Юношей в первый раз в жизни овладело отчаяние, и он зарыдал.

   Вот он, бледный, измученный...

   Толпа говорлива, шумлива. Лишь только взовьется его смычок - смолкло все. Затаили дыханье. Льются новые звуки...

   В них столько кротости, покорности, мольбы, сколько в восторженной молитве. Кажется, кто-то коленопреклоненный, забыв весь мир, призывает неземные силы услышать, помочь... А вот и слезы... Чудится, кто-то жалобно-жалобно плачет, словно стонет... умирает... Умер!.. Замер и аккорд.

   Толпа очнулась. Крик, рукоплесканья... Ряд новых звуков заглушает и этот шум и эти рукоплесканья. Это уже не мягкие, спокойные звуки, это скорее крик наболевшей души. В этом крике слышатся и презрение, и ненависть, и проклятье!

   Эти звуки не усыпляют, а будят душу, на борьбу вызывают...

   Ему дались эти новые звуки потому, что сам он много выстрадал, много перечувствовал.

  

  

   Известна публикация рассказа в собр. соч. изд. Маркса (т. VIII, 1916), где он датирован 1897 годом.