Гайдар Аркадий Петрович - Гибель 4-й роты

Цвет фона: серебро розовый фуксия фиолетовый аква голубой оливковый зеленый известь желтый

Аркадий ГАЙДАР

ГИБЕЛЬ 4-Й РОТЫ

Рассказ

        На днях я прочитал в газете извещение о смерти Якова Берсенева. Я давно уже потерял его из виду, и, просмотрев газету, я был удивлен не столько тем, что он умер, сколько тем, как еще он смог прожить до сих пор, имея не менее шести ран - сломанные ребра и совершенно отбитые прикладами легкие.
        Теперь, когда он умер, можно написать всю правду о гибели 4-й роты. И не потому, чтобы не хотелось раньше это сделать из-за боязни или других каких соображений, а только потому, что не хотелось лишний раз причинять никчемную боль главному виновнику разгрома, но в то же время хорошему парню, в числе многих других жестоко поплатившемуся за свое самоволие и недисциплинированность.
        Было это дело у Черной долины, в Таврии, на маленьком полустанке, имя которого затерялось у меня в памяти. Нашей 4-й роте поручено было охранять участок железной дороги возле бандитского гнезда Бакалеевки, из центра которого постоянно выделялись отряды, разрушившие возле полустанка железнодорожное полотно.
        За неделю у нас было несколько мелких стычек и перестрелок.
        Рота наша была крепкая, дружная, но немного своевольная и недисциплинированная.
        И одним из самых отчаянных и в то же время неорганизованных бойцов был Яков Берсенев - прежний махновец, однако окончательно перешедший на сторону красных.
        Он никак не мог освоиться с мыслью, что рота - это не сборище отчаянных бойцов-одиночек, а боевая единица, врученная в командование нашему начальнику.
        Он всегда говорил:
        - Что мне Сырцов? У меня своя винтовка, свои глаза, я и сам вижу, что можно, что нельзя, что важно и что неважно.
        Или говорил:
        - В бою командир мне не нужен - в наступление я иду без погонялки, а отступать мне хоть двадцать командиров приказывай, я все равно не буду, пока сам не увижу, что больше "нет" никакой возможности держаться...
        И так вышло.
        Прибежал после обеда парень из Бакалеи - растрепанный, руки плетью висят, тело пулей прохвачено, и говорит:
        - Беда, товарищи, - в ночь сегодня окружат вас. Прибыл в Бакалею отряд под командой самого Корша - человек триста... Окружат они сегодня полустанок и перебьют вас всех.
        - Ну, это мы еще посмотрим, - сказал начальник и подошел к телефону, повернул рукоятку, а звонка и нет - перерезан провод.
        Дал он тогда пакет ординарцу и велел ему скакать в штаб за шесть верст.
        И приказывает он одному отделению остаться на полустанке - окопаться с пулеметом и открыть бешеную стрельбу, едва только начнет наступать банда, а сам собрал остальных людей и вывел за полверсты в рощу, что стояла на бугорке, с тем, что, когда сомкнется банда возле полустанка, ударить ей неожиданно всеми силами в тыл.
        Прискакал ординарец и передал, что выделить в помощь пехоты нисколько нельзя, но зато в трех верстах - в Раменском - выставляется батарея, которая откроет ураганный огонь, едва только Корш ворвется на полустанок, а потому отделению, завязав перестрелку, тотчас же отойти в рощу, а оттуда уже после артиллерийской подготовки вместе со всеми ударить в раскрытого обстрелом врага.
        Ночь наступила тревожная... Лежали мы, не смыкая глаз и руки от затвора не отпуская.
        И вдруг совершенно неожиданно прибегают с северного секрета ребята и сообщают, что банды не берут в полукольцо с юга полустанок, а густыми цепями движутся с севера - очевидно, с тем, чтобы отрезать нам путь к отступлению, разъединить с полком и отогнать в сторону бандитских Бакалей.
        Обстановка совершенно изменилась. Начальник, чтобы не поднимать паники, не объяснял всем причины - срочно выдвинул всех людей опять на полустанок, густо рассыпал по полотну цепь и сказал:
        - Берсенев, ты надежный парень, лети стрелой с этим пакетом и передай его на батарею в Раменское.
        - Я с товарищами в бой хочу, - сказал Берсенев. - Отдай пакет кому-нибудь из обозников, а я когда все в бою, то не хочу от других отставать...
        - Берсенев! - крикнул командир. - Не рассуждать, живо, чтобы пакет был доставлен.
        Берсенев взял, молча сунул пакет за пазуху и исчез.
        Я был при этом разговоре и знал содержание пакета со слов начальника - в нем командир батареи предупреждался, что мы на станции, а банда наступает со стороны рощи.
        Полчаса спустя командир второго взвода донес, что трех человек в его взводе не хватает.
        Еще десять минут спустя явился сам Берсенев с ребятами. Он вел с собою двух связанных бандитов.
        - По дороге захватили, - горделиво сказал Берсенев.
        - По дороге? Туда или обратно? - крикнул взволнованно командир роты.
        - Конечно, туда... Мы целые полчаса за ними крались, чтобы втихую захватить.
        - Берсенев! - крикнул командир роты, побледнев. - Значит, пакет еще у тебя?
        - В целости. Не упускать же было бандитов, их для допроса может... - И он горделиво посмотрел, ожидая всеобщего одобрения.
        Тов. Сырцов выхватил тогда наган и крикнул:
        - Негодяй! Ты понимаешь, что ты наделал своим своевольством?
        И, вероятно, застрелил бы остолбеневшего Берсенева, как в это мгновение загрохотали выстрелы.
        Наша цепь ответила дружным огнем из винтовок и трех пулеметов. Бандиты залегли, началась перестрелка.
        Мы были крепко защищены валом насыпи, до нас было нелегко добраться, и вдруг случилось то, что должно было случиться. Наша батарея, не получив уведомления об изменившейся обстановке, убийственными залпами шести орудий забила по полустанку.
        Расстреливаемая с фронта бандитами, с фланга - своею же артиллерией, наша цепь не имела никаких сил держаться. В течение двадцати минут половина была уже выведена из строя. Остальные начали беспорядочно отступать на Бакалею. Как раз рассвело. Командир батареи, наблюдая в бинокль, был твердо уверен, что это бандиты отступают к своему гнезду, и открыл заградительный огонь.
        Последнее, что я помню, это то, что Берсенев, оказавшийся у меня под боком, вдруг упал.
        - Нога прохвачена, - сказал он, стиснув зубы, и потом добавил: - Что я наделал, за что я ребят погубил? - и упал на землю, закрыв [лицо] руками.
        Дальше я и сам ничего не помню.

1927