С. Елпатьевск³й. Разсказы. Том 1. С.-Петербург. 1904.
Это было совсѣмъ особенное село, какого я раньше не встрѣчалъ въ Сибири.
Вдали отъ тракта и Енисея - единственныхъ путей сообщен³я въ округѣ, изолированное отъ людскихъ поселен³й, - ближайшая деревня была за шестьдесятъ верстъ оно словно нарочно забралось въ самую глубину тайги, словно умышленно старалось отгородить себя отъ окружающаго м³ра. "Вотъ я пять лѣтъ служу здѣсь,- говорилъ мнѣ передъ отъѣздомъ исправникъ,- а еще не удосужился побывать,- никуда не по дорогѣ. Да и село тихое, подати платятъ исправно, мертвыхъ тѣлъ нѣтъ".
Онъ распорядился заблаговременно выслать подставныхъ лошадей на середину того станка въ шестьдесятъ верстъ, который былъ передъ этимъ селомъ.
Судя по типамъ лицъ, рѣзко отличавшимся отъ окружающаго населен³я, и по наиболѣе часто встрѣчавшейся въ селѣ фамил³и Зыряновъ,- это были потомки зырянъ, выселившихся изъ Вологодской губерн³и, о чемъ, кажется, говорилъ и исправникъ. Сами жители, какъ это повсемѣстно приходится встрѣчать въ Сибири, давно забыли о своей прежней родинѣ и помнили только одно, "что дѣдушки пришли изъ Росс³и".
И всѣмъ своимъ внѣшнимъ видомъ село рѣзко выдѣлялось отъ тѣхъ трактовыхъ селъ, къ которымъ я присмотрѣлся:- не было того, что характерно для трактовыхъ селъ - огромныхъ городского типа домовъ богатѣевъ въ центрѣ, лачужекъ и землянокъ съ пузырями въ окнахъ недавнихъ переселенцевъ по краямъ села, не было и того, что приходилось встрѣчать въ тяготѣющихъ къ золотопромышленности деревняхъ - раскрытыхъ дворовъ, запущеннаго хозяйства.
Давно насиженное мѣсто и зажиточность сытаго мужика сразу бросались въ глаза: прекрасныя избы съ фасонистыми манерными, стариннаго типа крыльцами, съ замысловато рѣзными карнизами, огромные дворы, масса скота.
Также бросались въ глаза чистота и опрятность внутри избъ, несмотря на то, что я уже присмотрѣлся къ чистотѣ и опрятности сибиряковъ, такъ рѣзко отдѣляющихъ сибирск³я крестьянск³я избы отъ русскихъ.
И на всемъ этомъ селѣ, на всемъ населен³и сытомъ, хорошо одѣтомъ, чисто и опрятно живущемъ, лежало что-то неуловимое, жизнерадостное и сильное, что производило на меня такое хорошее, такое бодрящее впечатлѣн³е. Праздникъ ли создавалъ это настроен³е - я пр³ѣхалъ въ масленицу,- или книжки, которыя я видѣлъ въ нѣкоторыхъ избахъ и которыхъ я никакъ не ожидалъ встрѣтить въ этомъ глухомъ мѣстѣ,- я не знаю.
Бывшая въ селѣ эпидем³я кори, изъ-за которой я и пр³ѣхалъ, не портила впечатлѣн³я. Пока "гумага",- донесен³е о неизвѣстной болѣзни, появившейся на людяхъ, ходила изъ Зыряновки въ волость, изъ волости къ засѣдателю и потомъ въ городъ, и мирно дожидалась меня, работавшаго за нѣсколько сотъ верстъ въ другомъ концѣ округа, эпидем³я успѣла почти прекратиться: кто осилилъ болѣзнь выздоровѣлъ, кого она осилила,- умеръ, и мнѣ пришлось лѣчить только вызванныя корью послѣдовавш³я заболѣван³я. Работы было немного; я быстро кончилъ осмотръ больныхъ и направился къ старостѣ, у котораго остановился.
Все, что было особеннаго въ этомъ оригинальномъ селѣ, было собрано, какъ въ фокусѣ, въ домѣ старосты.
Длинная крестьянская связь, сложенная изъ такихъ бревенъ, которымъ "вѣку не будетъ", высокая свѣтлая "горница", широк³я лавки каждая изъ одной лѣсины какой-то монументальной лиственницы, такой же полъ,- все это выглядѣло солидно и прочно, поражало педантической чистотой и какой-то культурностью. Ярко вычищенный пузатый самоваръ кипѣлъ на покрытомъ бѣлой скатертью столѣ, уставленномъ шаньгами и всякими прикусками, вокругъ стола виднѣлись вымытыя и причесанныя лица хорошо одѣтыхъ дѣтей; самъ староста, невысокаго роста коренастый человѣкъ съ рѣдкой растительностью на лицѣ, по случаю моего пр³ѣзда былъ одѣтъ въ тонкаго сукна кафтанъ. Въ горницѣ было, впрочемъ, кое-что, чего я не встрѣчалъ въ другихъ избахъ,- стѣны были увѣшаны иллюстрац³ями и прем³ями "Нивы", рядомъ съ божницей была полка съ книжками, сверху которыхъ лежалъ номеръ той же "Нивы" и на стѣнѣ висѣла гитара.
- Все Палъ Палычъ ребятишкамъ надавалъ,- проговорилъ староста, замѣтивши, что я внимательно разсматривалъ стѣны.
Мы сѣли пить чай. Съ тѣмъ чувствомъ собственнаго достоинства, которое такъ отличаетъ сибиряка отъ русскаго крестьянина, староста началъ разсказывать мнѣ про свое село.
- Доктора я ужъ и не помню, когда мы здѣсь видали. Засѣдатель - и то вотъ трет³й годъ никакъ не соберется. На бугрѣ мы, кругомъ тайга и болотина,- это вы вотъ зимникомъ проскочили, а лѣтомъ и конный не проѣдетъ, топь. Старики облюбовали.
По лицу его не видно было, чтобы онъ огорчался топью и тайгой и рѣдкими посѣщен³ями засѣдателя: но пятна и на солнцѣ есть.
- Медвѣдь шибко обижаетъ. Ужъ такъ и считай ему въ лѣто двѣ-три скотины со двора,- лошади, либо коровы. Это еще что! А вотъ бѣда, ежели ягода не уродится въ тайгѣ - стадами выходятъ. Какъ на овесъ выйдутъ, такъ за ночь поле и высосутъ. Бѣда!
Должно быть и медвѣдь былъ еще не большой бѣдой, судя по тому, какъ, улыбаясь, онъ выговорилъ: "въ родѣ засѣдателя онъ у насъ, медвѣдь-то,- подати требуетъ", и я даже не увѣренъ, как³я подати онъ считаетъ менѣе убыточными.
Я допивалъ свой чай, у крыльца погромыхивала бубенцами готовая тройка, съ улицы доносились пѣсни и звуки гармоники, мимо оконъ проходили группы хорошо одѣтыхъ дѣвокъ и парней, когда странная фигура, медленно двигавшаяся по улицѣ, остановила мое вниман³е.
Это былъ очень высок³й старикъ, худой и немного сутуловатый, въ коротенькомъ осеннемъ пальто, очень узкихъ брюкахъ, топорщившихся на длинныхъ ногахъ, обутыхъ въ резиновыя калоши, съ обмотаннымъ вокругъ шеи длиннымъ сибирскимъ шарфомъ и въ маленькой войлочной шапочкѣ, въ родѣ тѣхъ, как³я въ мое время носили студенты и изъ-подъ которой выбивалась буйная волна великолѣпныхъ сѣдыхъ волосъ. Лица я не замѣтилъ. Эта странная фигура съ "профессорской" головой, въ старенькомъ осеннемъ пальтишкѣ и въ узенькихъ брючкахъ, была такъ поразительна на фонѣ морознаго сибирскаго дня въ глухомъ заброшенномъ полузырянскомъ селѣ, что я съ невольнымъ изумлен³емъ спросилъ хозяина:
- Кто это?
- Палъ Палычъ...
Сѣрое лицо старосты освѣтилось и онъ, улыбаясь, повторилъ такимъ тономъ, будто онъ мнѣ говоритъ то, что я долженъ безъ него знать и какъ будто этимъ сказано все:
- Палъ Палычъ...
Мнѣ показалось, что и на лицахъ жены и дѣтей, оживленно обернувшихся къ окну, промелькнуло то же свѣтлое, улыбающееся настроен³е.
- Онъ... Палъ Палычъ,- подтвердила жена старосты.- Къ кому это онъ пробирается?
- Къ Сѣдыхъ,- бойко выговорилъ тоненькимъ голосомъ мальчикъ лѣтъ десяти-одиннадцати.- Дѣдушку Кудина нонче поминаютъ.
- И то... должно къ нему,- проговорилъ староста,- любилъ дѣдушку Анкудина Палъ Палычъ-то.
- Да кто же онъ?- нетерпѣливо спросилъ я.
- Палъ Палычъ-то?- переспросилъ староста и подбирая слова, какъ будто своимъ вопросомъ я поставилъ его въ величайшее затруднен³е, отвѣчалъ:
- Нашъ онъ... У насъ на селѣ живетъ.
Очевидно, на моемъ лицѣ выражалось недоумѣн³е и староста продолжалъ:
- Давно живетъ... Прижился у насъ. Еще покойника родителя моего грамотѣ училъ.
Я смотрѣлъ на немолодое лицо старосты съ тронутыми сѣдиной висками и бородой и удивленно выговорилъ:
- Сколько же ему лѣтъ?
- Какъ сказать?..- Мой собесѣдникъ задумался.- Съ попомъ мы принимались какъ-то считать, - ужъ восемь десятковъ стукнуло; гляди,- что больше. Молоденькимъ его пригнали къ намъ, этапомъ, а за как³я дѣла - знать не могу... Родитель сказывалъ - офицеръ былъ, и изъ какихъ мѣстовъ зналъ, родитель-то. Только я-то вотъ запамятовалъ. Погоди, погоди!- оживился онъ, - маленьк³й я былъ, мощу-то въ Росс³и нашли, святого-то человѣка...
- Тихона Задонскаго?- догадался я.
- Вотъ, вотъ, вотъ... Задонск³й, изъ тѣхъ мѣстовъ. Палъ Палычъ - въ ту пору родитель сказывалъ - съ его стороны, землякъ молъ.
- Что же онъ здѣсь дѣлаетъ?
- Писаремъ онъ у насъ сельскимъ. Пятнадцать рублей въ мѣсяцъ м³ръ ему кладетъ. Ну и учитъ...
- Развѣ у васъ училище есть?
- Нѣтъ, такъ вольно по домамъ больше... Отвели мы ему избу, да скучать сталъ одинъ-то. Сколько у кого ребятъ, столько и дней тамъ живетъ, туда всѣ и сходятся.
Староста задумался.
- Старъ сталъ Палъ Палычъ... Боится одинъ ночевать.
- И ладно учитъ?
Староста оживился.
- Вотъ какъ учитъ! Случай у насъ былъ... Съ попомъ самимъ съ покойнымъ пр³ятель онъ былъ, такъ мальчишку его обучалъ въ губерн³ю въ классъ. Попъ-то послѣ сказывалъ, на экзаменѣ всѣхъ зашибъ, никому пикнуть не далъ. Учитель-то спроситъ что, а онъ ему впередъ десять словъ. Говорили мнѣ люди: въ лѣкаря вышелъ поповъ-то сынъ гдѣ-то за Иркутскимъ городомъ.
Староста видимо гордился Павломъ Павловичемъ и продолжалъ выкладывать мнѣ:
- Такого-то села всю округу исходи - не найдешь. Всѣхъ Палъ Палычъ-то переучилъ, - дѣвчонки и тѣ книжки читаютъ!
А предо мною промелькнули согбенныя плечи стараго учителя, и пронеслись долг³е годы житья "пригнаннаго" офицера въ этомъ отдѣленномъ тайгой и болотиной отъ м³ра селѣ и съ чувствомъ, близкимъ къ ужасу, я выговорилъ:
- Сколько же онъ времени у васъ живетъ? Неужели пятьдесятъ лѣтъ безвыѣздно?
- Чатъ, съ чѣмъ-нибудь... Все у насъ. Кинулся было на пр³иски... Давно было. Молодой я былъ, жениться собирался; пошли въ ту пору пр³иски эти, такъ, вотъ, и онъ было... Да недолго, года съ три тамъ прожилъ,- къ намъ же вернулся. И мѣсто хорошее имѣлъ, а не полюбилось. Сами знаете порядки тамъ: порютъ, душу изъ людей выматываютъ, Палъ Палычу это не по сердцу. Какъ напьется, бывало, такъ и ругаться: подлецы, говоритъ.
- Пьетъ развѣ?
- Не то, чтобы безперечь... Находитъ на него временнымъ дѣломъ. Въ родѣ тоски... Все больше весной: такъ вокругъ святой недѣли и пьетъ,- и мѣсяцъ, и два пьетъ. Мы ужъ такъ и знаемъ,- ну, бережемъ его, кого ни на есть приставляемъ, чтобы чего не было. А тамъ опять человѣкъ человѣкомъ.
- И теперь пьетъ?
- Не пропускаетъ... Нынѣшнюю Пасху думали пропадетъ. Руки на себя наложить хотѣлъ...
А ужасъ за человѣка, за одинокую человѣческую душу, мучившуюся и тосковавшую рядъ долгихъ лѣтъ, все росъ во мнѣ. Мнѣ такъ хотѣлось побольше узнать, обо всемъ разспросить.
- Почему онъ домой не ѣдетъ? Получаетъ ли письма? Съ кѣмъ ведетъ компан³ю?
- Домой... Можетъ и дома-то у него нѣтъ,- раздумчиво говорилъ староста.- А насчетъ родныхъ онъ никогда не говорилъ. Да и как³е чай родные? И у насъ-то вотъ Анкундинъ послѣдн³й померъ, который по годамъ-то ровенъ былъ съ Палъ Палычемъ...
Сѣрое лицо моего собесѣдника все свѣтлѣло и голосъ сдѣлался мягкимъ и задушевнымъ.
- Съ нами водится... Крестниковъ да крестницъ однихъ сколько у него на селѣ! И насъ-то всѣхъ переучилъ. Первый человѣкъ у насъ Палъ Палычъ!- воодушевился онъ.- Къ примѣру, свадьба, или поминки, храмовой праздникъ,- за первый столъ! Вѣдь бережемъ мы его: одежу, обутку справляемъ.
Я вспомнилъ "одежу" и "обутку" Павла Павловича и спросилъ:
- Развѣ ему не холодно въ такомъ пальтишкѣ?
- Вотъ поди жъ ты: ко всему пр³обыкъ онъ у насъ, а одежу по нашему носить не хочетъ, все городскую справляетъ.
- Тоже насчетъ рубахъ...- вмѣшалась было хозяйка, и сконфузилась.
Я заинтересовался и спросилъ:
- Что же насчетъ рубахъ?
- Мы, бабы, шьемъ ему портки, да рубахи-то... Сердится, коли холщевыя сошьешь... Тонкое любитъ, спать, говоритъ, не могу въ холщевомъ-то. Изъ городу полотно возитъ. Вотъ вы про компан³ю спрашивали, а полякъ-то...- обратилась она къ мужу.
- Вотъ, вотъ... съ полякомъ у него компан³я была,- отозвался хозяинъ.- Лѣтъ, гляди, тридцать назадъ поляка къ намъ пригнали,- видѣли на въѣздѣ лавочку,- онъ торговалъ. Тоже прижился,- тетку мою за себя взялъ. Такъ вотъ все, бывало, вмѣстѣ... Какъ найдетъ на Палъ Палыча полоса, такъ сейчасъ къ поляку и пойдутъ чертить. Тоже и попъ-покойникъ не отставалъ, съ ними же. И я помоложе былъ,- заглядывалъ,- у Палъ Палыча вотъ и гитару перенялъ,- онъ указалъ глазами на висѣвшую на стѣнѣ гитару.
- Какъ, Санча, - обратился онъ къ сыну, пѣсню-то Палъ Палычъ все поетъ?
"Не слышно шуму городского, на Невской башнѣ тишина и на штыкѣ у часового горитъ полночная луна; а бѣдный вьюноша, ровесникъ младымъ цвѣтущимъ деревамъ, въ глухой тюрьмѣ заводитъ пѣсню и вотдаетъ тоску волнамъ"... скороговоркой, однимъ духомъ выговаривалъ мальчикъ.
- А дальше-то какъ, Санча? жалостно такъ...- понукала его мать.
- "Сломись вѣнчальное кольцо, навѣкъ закройся мое сердце, не быть мнѣ мужемъ и отцомъ", попрежнему быстро выпалилъ мальчикъ.
Полное, лѣнивое лицо хозяйки оживилось.
- Ужъ такъ ли жалостно поетъ это Палъ Палычъ. Но голосъ-то я знаю, а вотъ слова-то плохо помню,- обратилась она ко мнѣ:- "присваталъ я сибѣ ниволю, мой жреб³й слезы да тоска, а я молчу ли тали долю"- жалостнымъ голосомъ, нараспѣвъ, проговорила хозяйка.
- Развѣ такъ, мамка,- смѣясь прервалъ ее мальчикъ - ,,молчу и таю долю, не взяла моя судьба"...
- Эту самую пѣсню...- вмѣшался староста. - Пьяненьк³й-то плачетъ, бывало, да поетъ, а на гитарѣ подыгрываетъ. И полякъ поетъ, тоже любитъ эту пѣсню. А то по-польскому пѣть примутся: польска не згинула... И попъ по-польскому выучился, тоже поетъ - голосистый былъ.
Всѣ замолчали, староста неопредѣленно улыбался.
- Не все смирный Палъ Палычъ-то. Ино мѣсто пьяный-то ругать примется,- разсказывалъ онъ, улыбаясь, какъ-будто именно это доставляло ему удовольств³е.
- "Брюханы", говоритъ, "идолы".
Онъ снова замолчалъ.
- Пр³ятели-то его пропали... Попъ сначала померъ въ одночасье. Съ нонѣшнимъ-то не лады у нихъ, - все грозится попъ-то:- не по закону учишь... А потомъ и полякъ кончился, году еще нѣтъ. Ужъ какъ Палъ Палычъ тосковалъ послѣ него, какъ тосковалъ! Не въ очередь запилъ...
Погромыхивая бубенцами, тройка несла меня по селу. При въѣздѣ, противъ убогой лавочной вывѣски, я нагналъ высокаго сгорбленнаго человѣка въ поношенномъ осеннемъ пальто и, поровнявшись, снялъ шапку и поклонился. Павелъ Павловичъ тоже снялъ свою шапчонку, при чемъ его роскошные сѣдые волосы разсыпались, на меня глянуло старое, худое, сморщенное лицо, съ длинными сѣдыми, пожелтѣвшими, какъ бываетъ у много-курящихъ людей, усами, и равнодушные, утомленные, мутные глаза на минуту остановились на мнѣ изъ-подъ тяжелыхъ опущенныхъ вѣкъ.
Мнѣ совѣстно было останавливаться и о чемъ-нибудь заводить разговоръ съ Павломъ Павловичемъ.