XXII. Отъѣздъ Вари изъ Крутыхъ Горъ.
С. Елпатьевск³й. Разсказы. Том 3. С.-Петербург. 1904.
Варя рано вернулась домой и первое объяснен³е съ отцомъ вышло до меня. Косили на Дальнемъ Лугу. Варя шла за отцомъ вмѣсто старшей сестры.
- Ай да Варька! - похвалилъ отецъ, остановившись отдохнуть.- Вотъ погоди,- смѣялся онъ,- осенью мы тебѣ жениха сыщемъ...
- Я прошу отпустить меня осенью учиться въ Москву...- какъ-то неожиданно для себя выговорила Варя, не думавшая объясняться тутъ, на лугу.
Я думаю, если бы громъ внезапно загремѣлъ съ безоблачнаго неба, онъ не такъ бы удивилъ отца.
- Что-о? - недоумѣвающими глазами смотрѣлъ онъ на Варю.
- Учиться хочу ѣхать... На акушерск³е курсы,- повторила Варя.
- Дура! - засмѣялся отецъ.- Бери косу, пройдемъ еще рядовъ пять.
Прошли еще пять рядовъ. Опять остановились.
- Вы, тятенька, отпустите меня. Это дѣло рѣшенное...
Отецъ неудомѣвалъ, смѣется ли она, или говоритъ серьезно.
- Кто же это рѣшилъ?
- Я рѣшила...- отвѣтила Варя.
- Дура, такъ дура и есть...
Этимъ и закончились объяснен³я на этотъ разъ.
Я засталъ въ домѣ странную, напряженную тишину. Только что предъ моимъ пр³ѣздомъ отецъ вернулся изъ города - мать недоумѣвала, зачѣмъ онъ ѣздилъ - и вечеромъ за чаемъ, ни къ кому не обращаясь, обронилъ угрюмую фразу:
- Поразсказалъ мнѣ о. Демидъ насчетъ стриженыхъ-то дѣвокъ...
Мать плакала, отецъ цѣлыми днями молчалъ, былъ постоянно раздраженъ и, повидимому, совсѣмъ не замѣчалъ присутств³я Вари.
Было воскресенье вскорѣ послѣ второго Спаса. Пили чай послѣ обѣдни, къ столу подошла Варя. Помню, на ней было бѣлое съ черными горошками ситцевое платье, на шеѣ бархотка. Лицо было блѣдно и сѣрые глаза смотрѣли строго и словно запали внутрь.
- Тятенька! Мнѣ нужно выписку изъ метрики и отъ васъ бумагу - соглас³е. Скоро экзамены...
Отецъ изо всей силы ударилъ кулакомъ по столу такъ, что самоваръ закачался, чашки запрыгали, и сталъ медленно и тяжело подниматься съ дивана, словно это стоило ему большихъ усил³й. Лицо у него побѣлѣло, глаза сдѣлались круглые, страшные.
- Ты что это? Дурь-то не выкинула? - глухо заговорилъ онъ, подходя къ Варькѣ, отчего она невольно отшатнулась назадъ.- Стриженой дѣвкой хочешь быть? Да я тебя на цѣпь посажу, какъ собаку бѣшеную! - загремѣлъ его голосъ. Ты у меня въ монастырѣ сгн³ешь...
Отецъ кричалъ, его лицо становилось страшнѣе и страшнѣе, и вдругъ онъ поднялъ огромный волосатый кулакъ.
Варя какъ-то вся подалась впередъ и встала вплотную передъ отцомъ, съ опущенными (руками, съ помертвѣвшимъ лицомъ и впившимися въ лицо отца, сдѣлавшимися такими же круглыми и страшными глазами.
Рука отца медленно опустилась, онъ, пошатываясь, подошелъ къ двери, нѣсколько секундъ нащупывалъ, словно искалъ, ручку и вышелъ вонъ.
Все это было дѣломъ одной минуты. Мы тряслись, какъ въ лихорадкѣ. А Варя долго стояла какъ каменная и потомъ съ воплемъ бросилась на постель. Что-то я говорилъ ей, плакала надъ ней мать, обнимая бившуюся въ подушкахъ голову,- долго ничто не могло остановить отчаяннаго, безумнаго приступа рыдан³й.
Варя ушла въ лѣсъ и только поздно вечеромъ вернулась домой. Отецъ не выходилъ ужинать. За столомъ сидѣли мы, дѣти, и мать.
- Маменька! Вы скажите, чтобы меня отпустили добромъ. Я все равно уйду, куда глаза глядятъ уйду, босикомъ уйду, ночью уйду.- Лицо Вари было холодно и строго. Она медленно говорила ровнымъ голосомъ.- На цѣпь меня все равно не посадятъ... Такъ и скажите, все равно уйду, ночью уйду, безъ паспорта, безъ денегъ.
- Поговорю, Варенька,- покорно отвѣтила мать.- Только не знаю, выйдетъ ли что-нибудь. Видишь, какой онъ сердитый! - въ глазахъ матери засвѣтилось знакомое мнѣ злое выражен³е.- Все онъ, подлый человѣкъ, о. Демидъ наговорилъ. Замучилъ своихъ-то, хочется и чужихъ обидѣть, чтобы и друг³е мучили, извергъ, прости Господи.- Мать подвинулась ближе къ Варѣ.- И чего ты, Варенька, уходишь отъ насъ? Развѣ мы тебя обижаемъ? Ежели работа тяжела, да брось ты ее, слова отецъ не скажетъ. Замужъ тебя не неволятъ, живи, какъ хочется. И что тебѣ ходить, да голодать-то тамъ! Сама знаешь достатки наши,- не изъ чего дать-то... Будешь ты тамъ одна, всего натерпишься. Знаешь, въ Москвѣ народъ-то какой озорной...
- Ахъ, маменька, что работа!- нетерпѣливо отмахнулась Варя.- Живи, какъ хочется... Да какъ здѣсь жить-то, для чего жить-то? Замужъ я не хочу идти, да если и замужъ... Что вамъ сладко жилось? Вспомните-ка. Всю жизнь только плачете... Сами разсказывали, какъ вамъ сначала-то приходилось.
- И не говори, Варенька,- тотчасъ же согласилась мать.- Кажется, и нѣтъ хуже нашей бабьей жизни въ духовномъ зван³и!
- Вотъ видите... А вы подумайте, маменька.- Варя обняла мать за шею и съ оживившимся лицомъ и выступившимъ на щекахъ румянцемъ заговорила. Выучусь я всему-всему, что знать нужно. Буду я птица вольная, куда вѣтеръ потянетъ, туда и полечу! Люди тамъ, маменька, все хорош³е, другъ дружкѣ помогаютъ. А буду акушеркой, сколько людямъ добра-то сдѣлать могу! Вѣдь вонъ у насъ то и дѣло слышишь, родами померла...
- Ужъ насчетъ этого, Варенька, такъ ли по деревнямъ плохо, такъ ли плохо... И моя мать, бабушка твоя, тоже разродиться не могла кончилась. Что говорить!- увлекается мать.- Ужъ это на что бы лучше, сама себѣ барыня, ни ты ни къ кому, ни къ тебѣ никто... Какъ вонъ у насъ въ городу акушерка-то живетъ, чисто помѣщица.- Мать спохватывается, что говоритъ въ руку Варѣ, вмѣсто того, чтобы отговаривать ее, и круто мѣняетъ тонъ.- Страшно больно и отпустить-то одну. Охальникъ народъ-то... А потомъ, слышно, Богу не молятся, по средамъ-пятницамъ скоромное ѣдятъ, набалуешься и ты съ ними. Отецъ-то отчего разсердился? Кто за тебя отвѣтъ Богу-то давать будетъ? Все мы же...
На другой день отецъ съ матерью долго сидѣли, запершись въ новой горницѣ, и потомъ было объявлено рѣшен³е: отецъ даетъ бумаги и отпускаетъ Варю.
- Только,- со слезами прибавила мать,- видѣть тебя, Варенька, не хочетъ. Говоритъ, боится опять разсердиться. И денегъ дать не можетъ, пусть, говоритъ, живетъ, какъ знаетъ.
Какъ весела была Варя эти дни передъ отъѣздомъ! Она обѣгала всѣ свои любимыя мѣста, перецѣловалась со всѣми пр³ятельницами-дѣвками. И только когда входила въ домъ, видѣла плотно затворенныя двери новой горницы, лицо ея какъ-то сморщивалось и брови сурово сдвигались. Мать то плача, то смѣясь, готовила ей бѣлье, портной изъ Богоявленскаго, какъ Варя ни отказывалась, наспѣхъ передѣлывалъ въ осеннюю кофточку старое материнское пальто. Изъ какихъ-то потаенныхъ мѣстъ мать извлекла съ чѣмъ-то десять рублей своихъ сбережен³й за проданное масло и ленъ, приблизительно столько же выручила за медъ и яблоки, зашила все это въ ладонку и собственноручно повѣсила на шею Варѣ, чтобы въ дорогѣ воры не обокрали. Напекли безчисленное количество сдобныхъ лепешекъ, накалили яицъ, баночку медоваго варенья въ сундучокъ положили,- вотъ и прощанье.
Помню неловкое ожидан³е въ горницѣ. Мать не знала, выйдетъ ли отецъ проститься. Свѣчка была зажжена предъ образами, запряженный Сивко стоялъ у крыльца, когда вошелъ отецъ. Онъ очень измѣнился за недѣлю. Поблѣднѣвшее и осунувшееся лицо выглядѣло усталымъ.
- Присядемте,- ни на кого не глядя, сказалъ отецъ.
Посидѣли, потомъ стали предъ образами.
Отецъ жарко молился, его губы что-то беззвучно шептали. Варя разсѣянно клала поклоны. Мы всѣ чувствовали себя тревожно.
- Ну, Варвара,- дрогнувшимъ голосомъ заговорилъ отецъ.- Блюди себя, объ насъ помни, стыда не клади на нашу голову. Смотри, чтобы отцу съ матерью плакать изъ-за тебя не пришлось,- онъ волновался и торопливо вынулъ сдѣланный изъ газетной бумаги пакетикъ.- Вотъ тутъ пятнадцать... Коли рожь въ цѣнѣ будетъ, къ Николѣ вышлю. Не труди себя очень-то... Нужда будетъ, напиши, телку продамъ.
Варя, очевидно, не ожидала ничего подобнаго, она горячо поцѣловала руку отца и неловко потянулась къ нему.
- Ну, ну!- цѣлуя ее, торопливо говорилъ отецъ.- Дальн³е проводы - лишн³я слезы.- Отецъ широко перекрестилъ ее со словами:- Храни тебя, Господи!
Долг³е поцѣлуи и слезы. Заплаканное и улыбающееся лицо Вари, все оглядывающейся на домъ. Вотъ уже не видно и телѣги и только тамъ, около перелѣска, крутится какъ дымокъ пыль по дорогѣ. Прощай, Варя! И въ кого ты, Варька, уродилась! . . . . . . . .
Лѣтомъ у меня былъ урокъ, и Захаръ Аѳанасьевичъ, у котораго я готовилъ въ уѣздное училище младшаго сына, наградилъ меня пятнадцатью рублями. Осенью, въ первые же два праздника я отпросился изъ семинар³и въ Москву и навѣстилъ Варю.
Мы сидѣли въ маленькой комнаткѣ, отдѣлявшейся не доходившей до потолка перегородкой отъ хозяевъ; Варя шила бѣлье изъ толстаго холста и разсказывала, какъ она чудесно устроилась. Сначала крутенько пришлось... Она рано пр³ѣхала въ Москву и никого не застала изъ тѣхъ, къ кому дала ей письмо Анна Валер³ановна. Пришлось самой устраиваться, но все отлично вышло. За комнату платитъ четыре рубля, стряпаетъ сама. Ребенокъ частенько плачетъ, хозяева дерутся, но не часто и при томъ вечеромъ, когда мужъ - мастеръ на фабрикѣ - приходитъ домой и рано ложится спать; такъ что ночью никто не мѣшаетъ заниматься, а днемъ ей все равно некогда: то на курсахъ, то шьетъ бѣлье на больницу,- кастелянша даетъ. Передавала въ лицахъ, какъ смѣются на курсахъ надъ ея крутогорскимъ о и надъ ея кофточкой, которую сшилъ по своему вкусу и крайнему разумѣн³ю богоявленск³й портной.
Потомъ былъ обѣдъ: великолѣпная разсыпчатая картошка и, въ честь моего пр³ѣзда, большая жирная астраханская селедка, извѣстная на окраинахъ Москвы подъ назван³емъ "кобыла", а на третье блюдо я на собственныя средства купилъ чудесный арбузъ. Я не думаю, чтобы часто бывали так³е веселые обѣды, какъ въ тотъ день въ маленькой комнаткѣ въ Кожевникахъ,- бѣлые зубы блестѣли въ незакрывавшемся рту Вари, я блаженствовалъ и отъ Вари, и отъ селедки, и арбуза. Изъ маленькаго окошечка былъ виденъ длинный непроѣзж³й, заросш³й зеленой травой переулокъ, но которому бродили коровы и свиньи и играли въ бабки мальчишки, напротивъ - изъ-за забора высилась красная фабричная труба и дымила черными, далеко расходившимися по небу клубами.
Много придавала веселья хозяйка, узнавшая, что къ жилицѣ пр³ѣхалъ братъ, и пожелавшая непремѣнно познакомиться. Отъ нея попахивало водкой.
- Смотрите, Маркеловна,- смѣялась Варя,- придетъ хозяинъ, опять побьетъ.
Маркеловна оказалась остроумной и находчивой женщиной.
- А я щеку подвяжу... Скажу, зубы болѣли, полоскала,- хитро подмигнула она.
Варю Маркеловна аттестовала съ наилучшей стороны.
- Сестра родная того не сдѣлала бы... Ребеночекъ у меня глазами маялся годъ цѣльный... Ужъ чѣмъ не пособляла... Снесла Варвара Тимоѳеенна, всего-то четыре разочка, къ своимъ докторамъ, какъ рукой сняло!- Маркеловна изъявила было намѣрен³е поплакать, но вмѣсто этого разсердилась.- Хожалый третеводня... Въ лавочкѣ встрѣлся, насчетъ, говоритъ, поведен³я... Это про Варвару-то Тимоѳеевну! Ужъ и отчитала я его... Ты бы, говорю, лучше за женой смотрѣлъ, какое у ней есть поведен³е, Богу бы, говорю, молился, чтобы дочь у тебя этакое поведен³е оказывала... Плюнулъ да ушелъ и говорить больше не сталъ.
Вечеромъ мы пошли въ театръ я купилъ два билета - и заняли великолѣпнѣйш³я мѣста, откуда видно было не только сцену, но и всю публику, которая интересна была мнѣ не менѣе, чѣмъ сцена,- я былъ въ первый разъ и въ театрѣ и въ "публикѣ". Давали "Горькую судьбину" и такъ давали, что каменный человѣкъ и тотъ заплакалъ бы, не то что мы съ Варей.
Такъ ярко остался у меня въ памяти тотъ день и такъ весело становилось мнѣ, когда я вспоминалъ его въ своемъ семинарскомъ номерѣ,- я перешелъ въ богослов³ю и готовился къ экзаменамъ въ Петровскую академ³ю.
Мать не утерпѣла и около масляницы выпросилась у отца съѣздить въ Москву къ Варѣ. Вернулась она въ такомъ же восхищен³и, какъ и я, и Варька - ей нельзя было пр³ѣзжать - была главнымъ предметомъ разговоровъ въ продолжен³е Пасхи.
- Ахъ, Тимоѳей Лукьянычъ, молодые люди как³е! Обходительные, деликатные... Вечеромъ много ихъ къ Варѣ собралось, и на доктора которые учатся, и что въ адвокаты выйдутъ, и разные-разные... Одинъ изъ купеческаго зван³я былъ - милл³онщикъ отецъ-то, фабрику имѣетъ. А другой, все около Вари увивался, чернобровый такой, красивый изъ себя, изъ помѣщиковъ, Варя говорила, предводителевъ сынъ. И все къ ней: Варвара Тимоѳеенна, да Варвара Тимоѳеенна!
- Вотъ окрутитъ ее хахаль-то этотъ, чернобровый-то,- безпокоился отецъ.
- Окрутишь ее!- увѣренно говоритъ мать.- Ты посмотрѣлъ бы, какъ она верховодитъ ими!
- И то,- успокаивается отецъ и самодовольно улыбается.- Наша Варвара за себя постоитъ.
- Обращен³е у нихъ какое промежду себя,- увлекается мать. - Чтобы дурныя рѣчи как³я, либо еще что... Сядутъ и книжку читаютъ, а потомъ разговаривать примутся. И все по хорошему, что ужъ, путемъ-то я не знаю, про подати или, напримѣръ, въ землѣ недостача и вообще все этакое. И какъ, напримѣръ, въ другихъ прочихъ земляхъ заведено.
Мать засмѣялась.
- Чернобровый-то это, форсистый такой, принялся что-то говорить, волосы этакъ пальцами назадъ расчесалъ, очки золотые на носу, говоритъ, все на Варю поглядываетъ, а потомъ кончилъ и спрашиваетъ:
- Какъ вы, говоритъ, Варвара Тимоѳеенна, полагаете?
- А я такъ, говоритъ, полагаю, что ничего-то вы въ деревнѣ не понимаете.
Отецъ снова безпокоится.
- Вонъ какъ невѣжливо... Этакъ человѣка и обидѣть можно!
- Да вѣдь она безъ сердца,- успокаиваетъ его мать.- И пошла ему тутъ Варя резоны свои выкладывать, любо-дорого слушать. И про Крутыя Горы стала разсказывать, про передѣлы, какъ лѣсомъ владѣютъ, луга дѣлятъ. Вотъ, говоритъ, какъ... Вотъ, говоритъ, какъ... Такъ всѣ потомъ за нее. Вѣрно, говорятъ, Варвара Тимоѳеенна!
Отецъ глубоко вздыхаетъ и крестится на образа.
- Пути Господни неисповѣдимы... Можетъ, взыщетъ Господь Варю Своей милостью, устроится за хорошаго человѣка...
Мать нѣкоторое время молчитъ и потомъ говоритъ въ раздумьи:
- Что это, Тимоѳей Лукьянычъ, дивилась я, про мужиковъ все говорятъ! И добро бы простого зван³я, а то вѣдь Варя сказывала, все больше благороднаго, помѣщичьи дѣти. Что, да какъ, да почему. Вотъ насчетъ передѣловъ-то этихъ часъ битый толковали.
- Можетъ, отняли у нихъ мужиковъ-то, и вспоминаютъ. Либо на старое повернуть охота... - въ формѣ вопроса предположилъ отецъ.
- Да нѣтъ, какой ты непонятный, Тимоѳей Лукьянычъ! Все на мужицкую руку гнутъ.
И всяк³й день за вечернимъ чаемъ разговоръ неизмѣнно возвращался къ Варѣ. Иногда присаживалась Домна, очень интересовавшаяся всѣми подробностями Вариной жизни. Отецъ былъ очень веселъ и не уставалъ слушать разсказы матери.
- Варвара-то наша,- говорилъ онъ Домнѣ. - Не плоше другихъ...
- Эвона!- увѣренно отзывалась Домна.- Нашъ-то атаманъ всѣхъ завоюетъ.
- Вотъ что, Надежда Михайловна,- заговорилъ однажды отецъ,- завтра думаю въ городъ ѣхать, не послать ли Варѣ рублей десятокъ? Вонъ Степа говорилъ, по ночамъ учится... Что себя-то очень трудить, бросила бы бѣлье-то шить!
- И то, отецъ, хотѣла тебѣ сказать,- оживленно заговорила мать.- Вѣдь стали бы Вареньку замужъ отдавать - не миновать бы приданое дѣлать.
- Да вѣдь не вѣковушей же оставаться... Тоже, чай, замужъ сряжать придется!
- Что ты!- энергично замахала мать руками. Посмотрѣла я, какъ у нихъ женятся... Только поди за меня, Христа-ради! Въ чемъ есть подъ вѣнецъ поведетъ...
Отецъ удивляется, но находитъ объяснен³е.
- Дураки, молоды, не понимаютъ... А потомъ каяться будутъ, да попрекать еще...
Результатомъ всѣхъ этихъ разговоровъ была посылка двадцати рублей и предложен³е отца высылать каждый мѣсяцъ по десяти рублей вплоть до окончан³я курса. Двадцать рублей Варя взяла, а отъ остальныхъ отказалась.
Варя пр³ѣхала къ сѣнокосу похудѣвшая, но веселая и оживленная.
- Ты бы отдохнула, Варя,- ласково говорилъ отецъ.- Чай, намаялась въ Москвѣ-то!
Но когда онъ видѣлъ, какъ Варя помахивала косой, его лицо раздвигалось широкой, довольной улыбкой, и онъ весело говорилъ Домнѣ:
- Барышня-то наша, московка-то, не разучилась!
Отецъ давно забылъ свой гнѣвъ и былъ чрезвычайно радъ пр³ѣзду Вари.
- Ты чего, мать, щами-то пустыми гостью угощаешь?- въ первый же обѣдъ замѣтилъ онъ.- Курицу хоть заколола бы... Да папушникъ испеки.
И въ первую же поѣздку привезъ изъ города мѣшокъ крупчатки и баранокъ, и лимоновъ, и какихъ-то пряниковъ. Встанетъ отецъ по обыкновен³ю ранымъ-рано и ходитъ на цыпочкахъ, а зашумимъ мы въ кухнѣ, сердитымъ шопотомъ окрикнеть: "не знаете, Варя спитъ?" и ждетъ ее съ самоваромъ, папушникъ на столѣ разложитъ, яицъ сваритъ, велитъ сливокъ погуще принести. Выйдетъ Варя, за столъ сядутъ, чай пить будутъ.
- Какъ, Варвара Тимоѳеенна, почивать изволили? Въ добромъ ли здоровьи?- улыбается отецъ веселой улыбкой.- Пей въ накладку, въ накладку пей! - убѣждаетъ онъ и насильно кладетъ Варѣ въ чашку два куска сахару.- Ты чего, мать, плохо гостью-то угощаешь? Откармливать надо послѣ Москвы-то!
А мать взглянетъ на Варю и на всяк³й случай заплачетъ,
- Похудѣла-то ты, Варенька!..
А потомъ высохнутъ слезы и заблестятъ глаза у матери, какъ звѣздочки, не налюбуется она на свою дочку. Особенно въ восторгѣ была мать, когда Варя приняла перваго ребенка въ Крутыхъ Горахъ у своей же пр³ятельницы, успѣвшей выйти замужъ и родить.
- Вотъ, Тимоѳей Лукьянычъ, наука-то что значитъ! Что бы теперь дѣлала Варя, кабы дома-то сидѣла... Развѣ жениха какого ни на есть голоштанника высидѣла бы...
Во второй Спасъ Варя была царицей бала. Ее осматривали съ головы до пятокъ, каждую складочку ея платья, каждый волосокъ прически и какъ она ходитъ, и какъ сидитъ, и какъ говоритъ, и какъ молчитъ, какъ только могутъ осматривать любознательныя дамы духовнаго зван³я. Кое-что о "стриженыхъ дѣвкахъ" доходило и до нашихъ мѣстъ; Варя была первая ласточка, вылетѣвшая на вольную самостоятельную дорогу,- экзаменъ производился строг³й, и Варя блистательно выдержала его. Волосы у ней оказались въ сохранности и так³е же великолѣпные, какъ и раньше; никакихъ вольныхъ манеръ замѣтить нельзя было, дамск³й разговоръ поддерживала такъ политично, что матушки сейчасъ же попросили фасончика ея платья, а солидныхъ гостей такъ чудесно угощала наливкой, что они выпивали по лишней рюмочкѣ и все похваливали и приговаривали:
- Только для васъ, Варвара Тимоѳеенна... Вотъ что значитъ образован³е-то,- и не хочешь, да пьешь!
А въ кладовой велись долг³е разговоры. Поповны разспрашивали Варю объ учен³и, о пр³емныхъ экзаменахъ, о Москвѣ. Варя отворяла имъ дверь въ другой м³ръ, другую жизнь, и дѣвичьи глаза жадно засматривали туда, дѣвичьи сердца разгорались, и дѣвичья смута пошла съ тѣхъ норъ по нашей округѣ.
Въ это же лѣто была рѣшена и судьба Даши. Послѣ отъѣзда Вари на курсы, разсерженный отецъ отказался пускать Дашу въ Малыя Пустоши,- теперь онъ находилъ прекраснымъ все, что придумывала Варя и охотно согласился отпустить Дашу къ Аннѣ Валер³ановнѣ приготовляться къ экзамену на учительницу, обѣщалъ отпустить въ Москву и дать денегъ.
Дружно, весело и радостно было въ старомъ крутогорскомъ домѣ въ то лѣто...
Варѣ не удалось, какъ она мечтала, тотчасъ же по окончан³и курса уѣхать въ деревню. Отецъ не успѣлъ убраться съ поля и умеръ неожиданно, предъ выпускными экзаменами Вари. Онъ понадѣялся на свою могучую силу и, помогая лошади вывезти возъ съ бревнами на нашу глинистую гору, подперъ плечомъ наклонившуюся телѣгу и былъ задавленъ на мѣстѣ. И все сразу рухнуло. Бабушка умерла еще раньше. Старш³й братъ не пожелалъ покинуть богатый приходъ, некому было замѣстить отца въ старомъ гнѣздѣ и незачѣмъ стало жить семьѣ въ Крутыхъ Горахъ. Митѣ нужно было учиться, Даша готовилась къ экзаменамъ на домашнюю учительницу, я оканчивалъ семинар³ю; проданъ былъ старый домъ, съ плачемъ и слезами продавались мебель, всякая "домашность", все то, что копилось десятками лѣтъ, съ чѣмъ сжились, что сдѣлалось роднымъ,- и крутогорская жизнь кончилась.
Лѣто я былъ на урокѣ, а когда пр³ѣхалъ въ Москву поступать въ Петровскую академ³ю, я нашелъ семью уже устроившеюся въ двухъ чистенькихъ комнатахъ фабричнаго корпуса на окраинахъ Москвы, куда Варя успѣла тотчасъ по окончан³и курса поступить акушеркой. Мать вела хозяйство, Митю Варя отдала въ гимназ³ю, Даша надѣялась къ веснѣ подготовиться къ экзамену.
Легко и весело подняла Варя на свои плечи крутогорскую ношу, покинутую отцомъ. Я жилъ въ казенныхъ номерахъ академ³и, еле перебивался уроками и не могъ оказывать поддержки семьѣ. Варя и не нуждалась въ ней. У нея все расширялась частная практика, и въ свободные отъ дежурства дни она бѣгала по глухимъ закоулкамъ окраинной Москвы, гдѣ въ то время неохотно поселялись акушерки, а послѣ трудового дня шла опять въ фабричный родильный домъ, для того, чтобы работать всю ночь. Должно быть, та накопленная энерг³я поколѣн³я сильныхъ людей позволяла ей такъ широко расходовать свои силы и такъ( мало нуждаться въ отдыхѣ. Я съ трудомъ представляю, когда она спала. Варя попрежнему много читала и на это уходило то скудное время, которое оставалось ей отъ работы, то-есть, главнымъ образомъ ночь. Мнѣ случалось видѣть, какъ, проведя безсонныя сутки въ своемъ родильномъ пр³ютѣ, она присаживалась къ столу выпить стаканъ чаю, тутъ же засыпала, положивши руки и голову на столъ, и черезъ часъ снова просыпалась, свѣжая и веселая, для того чтобы снова бѣжать или вести долг³е разговоры до глубокой ночи съ гостями, которыхъ много бывало у Вари. И гости бывали все требовавш³е ея пристальнаго вниман³я, ея участ³я и помощи. Заглядывали крутогорск³е люди, находивш³е, что нельзя быть въ Москвѣ и миновать старую матушку. Пр³ѣхалъ Филатъ-бондарь, и привезъ сына, окончившаго училище у Анны Валер³ановны, и Варя бѣгала но Москвѣ, пока устроила мальчика въ желѣзнодорожномъ училищѣ, какъ просилъ Филатъ, желавш³й, чтобы его сынъ пошелъ по механической части. Начали появляться поповны изъ нашей округи. Онѣ пр³ѣзжали робк³я, напуганныя, безпомощныя; имъ нужно было давать совѣты и указан³я, устраивать на акушерск³е и фельдшерск³е курсы.
По воскресеньямъ собирались тѣ деликатные и обходительные молодые люди, о которыхъ говорила мать, и все происходило именно такъ, какъ разсказывала мать отцу.
Тогда я гордился Варей, любовался ею, любовался ея удивительными сѣрыми глазами, которые то темнѣли и становились суровыми, то загорались радостью и вѣрою,- такой свѣтлой радостью, такой глубокой вѣрой. Она давно ушла изъ жизни, моя Варя, но и теперь стоитъ передо мною, какъ въ Москвѣ, какъ тогда, въ Малыхъ Пустошахъ, со своими страстными поисками, гдѣ правда и гдѣ неправда, со своей непоколебимой увѣренностью въ будущемъ всеобщемъ счаст³и людей, съ той "праведной красотой", о которой говорила она тогда, которая лежала въ душѣ ея, смотрѣла изъ прекрасныхъ глазъ ея...
Мать иногда пробовала урезонивать Варю:
- И чего ты, Варька, суматошишься? Нѣтъ тебѣ покою... Ну, практика, этого ужъ не миновать. а то тотъ придетъ, другой придетъ: "сходите, Варвара Тимоѳеенна", "поговорите, Варвара Тимоѳеенна", а ты и бѣжишь, сломя голову; не спавши, не ѣвши.
- Да еще что,- обращается мать ко мнѣ.- Нутка, Степа, нынче ночью, гляди ужъ часъ былъ, либо два, звонится, какъ его звать, Воробьевъ, а Варя у роженицы была: "нужно бы, говоритъ, Варвару Тимоѳеевну повидать". Узналъ, что дома нѣтъ: "вотъ, говоритъ, пожалуйста, книжки отдайте Варварѣ Тимоѳеевнѣ". Ну ужъ я тутъ разсердилась и говорю: "что это вы, батюшка, нѣтъ у васъ дня для книжекъ-то, по ночамъ людей будите!"
- Хочу, маменька на Москву наглядѣться, оттого и суматошусь, а то уѣду, скоро ли попадешь,- вмѣшивается Варя.- Тамъ ужъ и отдохну.
Дашѣ было обѣщано мѣсто учительницы городского училища въ Москвѣ тотчасъ послѣ сдачи экзамена и между нами троими давно было рѣшено, что Варя тотчасъ же уѣдетъ практиковать въ деревню, а мать устроится съ Дашей. Варя постепенно подготовляла къ этому мать, но мать не хотѣла и не могла привыкнуть къ мысли разстаться съ Варей.
- И чего ты, Варенька, изъ Москвы-то уѣзжаешь? Вѣдь устроилась, Бога благодарить, вонъ какъ тебя любятъ. Поживешь еще, богатую практику будешь имѣть,- жалобнымъ голосомъ говорила мать.
- Насъ-то въ Москвѣ много и безъ меня обойдется, а тамъ, маменька, мало,- говоритъ Варя. Но она знаетъ, что этотъ аргументъ для матери мало убѣдителенъ и садится къ ней близко-близко, обнимаетъ ее и говоритъ друг³я слова:- Такъ еще лучше будетъ, маменька; зимой вы будете съ Дашей жить, Степа при васъ; а окончится въ училищѣ ученье, всѣ вы ко мнѣ пр³ѣдете. Жить я буду въ хорошемъ мѣстѣ, рѣка большая, сады, все... А на Рождество въ Москву пр³ѣду...
Ласково и нѣжно уговариваетъ Варя мать, какъ малаго ребенка, но грустное лицо матери не дѣлается веселымъ.
Мать попрежнему находитъ молодыхъ людей, посѣщающихъ нашу квартиру, деликатными и обходительными молодыми людьми и нѣкоторыхъ, особенно достойныхъ молодыхъ людей и дѣвицъ приглашала партикулярно на пирогъ. Какимъ-то образомъ мать удивительно подошла къ молодой компан³и, и случалось, когда разговоръ касался того, что наболѣло за долгую жизнь въ ея душѣ, о всякомъ утѣснен³и, о злодѣяхъ-людяхъ, которые чужую жизнь губятъ,- она вступала въ разговоръ, и накопившаяся горечь души была такъ сильна и тѣ примѣры, которыми она иллюстрировала утѣснен³я и злодѣйства, царивш³я въ дореформенной Росс³и, были такъ ярки и порой страшны, что молодая компан³я затихала, и я видѣлъ, съ какимъ интересомъ прислушивались къ ея словамъ и съ какою симпат³ей смотрѣли на нее молодые глаза.
Мать расцвѣла и развернулась въ Москвѣ. Казалось, все то, что лежало въ ея душѣ заглохшее и задавленное той трудной, часто жестокой жизнью, проснулось и ожило. Если исключить находивш³я на нее полосы грусти, когда она вспоминала покинутую могилу отца - единственное, изъ-за чего ей не хотѣлось уѣзжать изъ Крутыхъ Горъ, она была очень весела и жизнерадостна. Въ ней пробудилась жажда жизни; казалось, на закатѣ дней она спѣшила наверстать потерянное время, взять отъ жизни ту радость, къ которой она давно стремилась и которой такъ долго лишена была. Она энергично протестовала противъ Варькинаго мотовства, когда Варя покупала ей новую шляпку или приносила на именины матер³и на платье; но когда это новое, хорошо сшитое платье было на ней и на головѣ новая шляпка "къ лицу", и на плечахъ модная накидка, мать улыбалась и приходила въ хорошее настроен³е духа. И не разъ мы видали, какъ она украдкой разсматривала въ зеркалѣ эту самую накидку, и платье, и шляпку.
Въ праздникъ, въ ясный день, когда Даша была дома и могла посмотрѣть за хозяйствомъ, мать уходила "бродяжить", какъ выражалась Варя.
Она заходила въ церкви и монастыри, гдѣ хорошо поютъ, оттуда на бульваръ, гдѣ "публика" гуляетъ, а возвращаясь домой, заходила въ излюбленныя булочныя и покупала то самое вкусное, что каждая булочная готовила - она изучила ихъ,- и приносила намъ. Полюбила читать газеты и сообщала намъ, кто на кого войной собирается и как³я случились необыкновенныя происшеств³я. Но больше всего пристрастилась она къ Малому театру, и величайшимъ удовольств³емъ для нея было, когда кто-нибудь изъ насъ водилъ ее на драму Островскаго. Она возвращалась вся переполненная впечатлѣн³ями, въ приподнятомъ настроен³и, и за чаемъ, съ которымъ ждала насъ Варя, рѣдко бывавшая въ театрѣ, подробно разсказывала Варѣ происходивш³я на сценѣ событ³я, и голосъ ея дѣлался сердитымъ, и глаза становились злыми, такъ какъ тамъ всяк³й разъ были злодѣи и подлецы-люди и утѣсняли они другихъ людей и эти друг³е люди такъ терпѣли отъ нихъ, такъ терпѣли...
И все было бы прекрасно въ это# прекрасной Москвѣ, если бы не мысль о разлукѣ съ Варей. Придетъ вечеромъ дума, что вотъ Варя покинетъ ее, и не спитъ мать всю ночь и все прислушивается, не идетъ ли по коридору съ дежурства Варя. А раздѣнется, ляжетъ Варя въ постель, надѣнетъ мать туфли и придетъ къ Вариной кровати и чтобы не тревожить Варю, скажетъ:
- Не спится, Варенька, пришла на тебя взглянуть. Ты спи, спи!
И начнетъ потихоньку гладить Варю по головѣ и шептать ей болѣзныя, ласковыя слова. А Варя больше всего любитъ эту материнскую ласку и какъ кошка ластится къ матери и беретъ ея руку, цѣлуетъ и крѣпко прижимаетъ къ груди; и хочется Варѣ сказать матери свои слова, но слова выходятъ неясныя и безсвязныя; она глубоко вздыхаетъ, словно тяжелый камень сваливается съ ея груди, и тихо засыпаетъ сладкимъ счастливымъ сномъ, не выпуская материнской руки. И мать долго не уходитъ и не отнимаетъ руки, чтобы не потревожить Варинаго перваго сна, и сидитъ она, понуривши сѣдую голову и все думаетъ, зачѣмъ это Варя въ деревню ѣдетъ. Знаетъ вѣдь Варя, каково въ деревнѣ-то жить, въ крестьянской избѣ, не доѣдаючи, не досыпаючи, на трудахъ и въ ночи осенн³я, и въ непогодь зимнюю; и силится мать проникнуть, чего это люди съ сытаго житья на голодное, отъ своего счаст³я на чужую бѣду идутъ и почему имъ сладко свою молодую жизнь погублять. И качается сѣдая голова въ ночной темнотѣ и капаютъ материнск³я слезы на горячую руку разметавшейся Вари.
Въ тотъ вечеръ мы праздновали окончан³е Дашиныхъ экзаменовъ и дожидались только Вари, чтобы сѣсть за столъ, на которомъ давно уже кипѣлъ самоваръ, были разставлены закуски и сласти.
Варя что-то долго не приходила. Даша сидѣла за п³анино и играла какую-то грустную, жалобную мелод³ю. Даша также расцвѣла и окрѣпла въ новой обстановкѣ жизни, но продолжала оставаться той же "Христовой невѣстой", какъ ее называли въ дѣтствѣ, хрупкой и словно испуганной, и когда она оставалась одна, старая печаль смотрѣла изъ голубыхъ задумчивыхъ глазъ. И музыку она любила - она начала учиться еще у Анны Валер³ановны - задумчивую, проникнутую неопредѣленной грустью, любила Шопена, Мендельсона, Чайковскаго.
Варя пришла, наконецъ, немного усталая, больше обыкновеннаго блѣдная.
- А къ тебѣ этотъ, Воробьевъ, приходилъ, велѣлъ сказать, Иванъ Петровичъ тебѣ кланяется, уѣхалъ вчерась.
- Какъ уѣхалъ? - остановилась скидавшая кофточку Варя.
Я видѣлъ, какъ дрогнули ея губы.
- Я и то подивилась,- что, говорю, такая спѣшка? "Родители, говоритъ, захворали".
- А-а...- неопредѣленно протянула Варя.
Она сбросила съ себя кофточку и, повидимому, свое усталое и встревоженное настроен³е. Мнѣ даже показалось, что она сдѣлалась слишкомъ весела и слишкомъ оживленно разсказывала, гдѣ была и что дѣлала.
Мы сидѣли за столомъ и пили чай, и праздничное настроен³е не приходило.
- Говорила я тебѣ, Варя, не по годамъ мнѣ сѣрое-то платье,- то бы, темненькое-то, съ зеленью лучше было бы.- Мать была въ претенз³и, что Варя не обратила вниман³я на великолѣпное сѣрое платье, которое мать только что обновила въ тотъ вечеръ и которое мы съ Дашей на всѣ лады расхвалили.
- Маменька, да вы въ новомъ платьѣ,- обрадовалась Варя.- Ну-ка, ну-ка!
Варя заставила мать встать и пройтись по комнатѣ.
- Да прелесть что за платье! И къ вамъ такъ идетъ!.. Только чепчикъ нужно снять. Дайте-ка я васъ причешу.
Несмотря на протестъ матери, Варя заставила ее сѣсть на кресло, распустила волосы и причесала ихъ по-своему, и пышные сѣдые волосы матери легли короной вокругъ лица.
Варя суетилась около матери и смѣялась, но лицо оставалось суровымъ и озабоченнымъ.
Варя стоитъ на колѣняхъ передъ кресломъ и оправляетъ складки материнскаго сѣраго платья.
- Какая вы у меня красавица, маменька! Настоящая маркиза...
Варя вскакиваетъ, срываетъ красный цвѣтокъ съ китайскаго розана и втыкаетъ въ сѣдые, блестящ³е серебромъ волосы.
- Вотъ такъ, маменька...
Она снова опускается на полъ передъ кресломъ и, положивши руки на колѣни матери, не отрываясь смотритъ въ ея лицо. Лицо Вари стало мягкимъ и грустнымъ и говоритъ она тихимъ, медлительнымъ голосомъ:
- Вотъ такъ, маменька... Посидите... А я на васъ смотрѣть буду. Всю-то васъ выгляжу... Унесла бы я васъ съ собой далеко-далеко и все смотрѣла на свою маменьку, все любовалась бы...
Мать гладитъ рукой волосы Вари и говоритъ встревоженнымъ голосомъ:
- Что это ты, Варенька, тоскуешь? Чать не сейчасъ уѣзжать отъ насъ? Будто замужъ тебя отдаютъ...
- А мужъ-то попадется сердитый, маменька... - въ тонъ матери говоритъ Варя и смотритъ суженными глазами въ лицо матери, и продолжаетъ нараспѣвъ, какъ причитаютъ деревенск³я дѣвки:
- Увезетъ меня въ чужедальнюю сторонушку, буду тамъ я думы думать и не будетъ со мной моей милой маменьки, моей красавицы маменьки, золота моего маменьки.
Голосъ ея дрогнулъ и зазвенѣлъ. Съ сдвинувшимися бровями она сердито оборачивается къ сидѣвшей за п³анино Дашѣ.
- Терпѣть не могу твоего Шопена,- ноетъ неизвѣстно по какому случаю. Сыграй лучше увертюру изъ Вильгельма Телля.
Даша встаетъ, отыскиваетъ ноты, а Варя беретъ скамеечку и садится у ногъ матери, и съ возбужденнымъ лицомъ и заблестѣвшими глазами медленно, прислушиваясь къ тому, что ноетъ п³анино, говоритъ страннымъ, напряженнымъ полушопотомъ:
- Вотъ слушайте, маменька. Далеко, далеко, маленькая земля есть. Тамъ горы до неба, снѣгами укутаны, а въ горахъ люди живутъ: все мужики, маменька. А кругомъ мужиковъ рыцари залегли, храбрые рыцари, сильные рыцари. На головахъ-то у нихъ, маменька, шлемы съ перьями, надъ лицами забрала опущены, сабли-то вострыя, копья-то длинныя, сами въ желѣзныя кольчуги одѣты, кони желѣзомъ укрыты. Вотъ и поднялись разъ на нихъ, мужиковъ, храбрые рыцари. Идетъ рать, по камнямъ копытами стучатъ, желѣзомъ гремятъ, копья впереди, какъ лѣсъ, торчатъ.
- Прибьють они мужиковъ-то, Варенька! - жалостливымъ голосомъ говоритъ мать.
- Слушайте, маменька, слушайте.
Варя на минуту останавливается и ждетъ.
- Слышите, рожокъ запѣлъ? Мужики знакъ другъ дружкѣ подаютъ; костры загорѣлись на горахъ, народъ бѣжитъ изъ долинъ, съ горъ, изъ ущел³й, съ луками, съ ломами, съ топорами, съ косами. Рожки все поютъ и тамъ, и тамъ, и тамъ...
- Ну, ну,- торопитъ мать, близко наклонившись къ лицу Вари.
- Человѣкъ у нихъ одинъ былъ, маменька.
Варя смотритъ вдаль, большими, сѣрыми остановившимися глазами и медленно выговариваетъ слова:
- Человѣкъ одинъ былъ, въ переднемъ ряду шелъ. Взялъ въ охапку копья-то вражеск³я и воткнулъ себѣ въ грудь и открылъ проходъ,- и бросились мужики, и стащили рыцарей съ коней, и побили мужики и прогнали рыцарей.
- Померъ?
- Померъ, маменька,- Варя откидывается назадъ и, какъ въ дѣтствѣ, охвативши руками колѣно, молчитъ и смотритъ передъ собой; и опять лицо сдѣлалось усталое и скучное.
- Живутъ мужики-то? - спрашиваетъ мать.
- Живутъ, кофе пьютъ, да газеты читаютъ.
- Мужики, Варенька?
- Мужики, маменька!
А потомъ Варя очень развеселилась; прогнала Дашу изъ-за п³анино и великолѣпно сыграла собач³й вальсъ, единственную музыкальную пьесу, которую она оказалась способною выучить. А потомъ сѣли ужинать и Варя быстро овладѣла нами, какъ умѣла она овладѣвать людьми, и заставила насъ смѣяться и болтать, и забыть то тревожное и напряженное, что было въ Варѣ въ этотъ вечеръ. Чужихъ никого не было и какъ-то незамѣтно разговоръ перешелъ на старое и опять, какъ только умѣла дѣлать одна Варя, говорили только о веселомъ, о смѣшномъ, о томъ немногомъ радостномъ, что было въ крутогорской жизни. Варя спрашивала мать, сколько она обломала ложекъ объ ея лобъ, представляла бабушку - и становилась удивительно похожей на нее,- какъ она кричала отцу изъ кухни: "Тимоѳей". И мать увлекалась веселыми воспоминан³ями и разсказывала о Вариныхъ продѣлкахъ и объ отцѣ Платонѣ; только подъ конецъ взгрустнула.
- Хоть бы Тимоѳей Лукьянычъ глазкомъ взглянулъ на наше житье.. Не чаялъ, не гадалъ сердешный, что такъ жить будемъ. И я-то, дѣтушки, не чаяла, не гадала, въ мысли не приходило. И какъ вспомню ту старую-то жизнь, прежн³я-то времена,- такъ и не вѣрится даже...
Мать задумалась.
- Кончились старыя времена. И люди-то новые, и мысли-то новыя. Не разберу я,- а только кончились старыя времена.
- Дѣточки мои милыя, согласныя, что-то вамъ Богъ сулитъ, какъ-то вы жить-то будете? - всплакнула мать.
Должно быть, запасъ веселья истощился у Вари, она сидѣла усталая и блѣдная.
Варя не дождалась устройства Даши съ матерью въ городскомъ училищѣ; она уѣхала въ ту же ночь, подъ утро.