Дойль Артур Конан - Грек переводчик

   А. КОНАН - ДОЙЛЬ.

  

  

   Английская литература нового столетия представляет из себя странную картину. Это литература двух разных полюсов. С одной стороны-поэты высокого стиля, философы, тонкие стилисты, с другой - литература для улицы, так называемая "желтая пресса". Середины, литературы для всех - нет. Есть сонеты для избранных и Пинкертон - для улицы.

   В чем успех пинкертоновщины, деликатно именуемой англичанами "detective stories"? В том, что она действует на низменные чувства, на те остатки зверя, которые еще остались в человеке.

   Откуда зародилась она?

   Англия - классическая страна преступлении, поэтому "detective stories" в первоначальном смысле - осколки жизни.

   Что они дают? Безусловный вред. Они анти-литературны и развращают психологию масс.

   Но есть особая категория их - это рассказы Конан-Дойля.

   Артур Конан-Дойль - доктор по образованию, наблюдатель - по призванию и всемирно известный, как литератор, положил начало "detective stories", но в благородном смысле слова. Созданный им Холмс, это не герой бульварной сенсации, это глубокий психолог, наблюдатель, блестящий знаток криминологии, он решает задачи без сакраментального револьвера, он человек науки, редкий аналитик, изобретатель дедуктивного метода.

   Известность Конан-Дойля зиждается на Холмсе и исторических романах; и нужно сознаться, что Холмс стоит много выше и "Бригадира Жерара" и "Мика Кларка".

   Своими "Приключениями Холмса" Конан-Дойль создал целую эпоху в литературе и если постепенное искажение мелкими писателями образа его героя и привело к улице, то в этом не виноват автор.

   Общество оценило его. Доктор А. Конан-Дойль в прошлом году получил звание члена академии и его называют кандидатом на премию Нобеля в 1922 году.

  

  

   А. Конан-Дойль.

   Несмотря на продолжительное и самое близкое знакомство со мной, Шерлок Холмс никогда не говорил мне ни о родных своих, ни о своем детстве. Я начинал уже приходить к тому заключению, что он - круглый сирота и не имеет никого родных, как вдруг в один прекрасный день он, к великому удивлению моему, заговорил о своем брате.

   Это было летом после вечернего чая; разговор наш велся как- то несвязно, перебегая скачками с одного предмета на другой, останавливаясь то на клубах, то на причинах, вследствие которых эклиптика изменила свое направление, пока не остановился, наконец, на вопросе об атавизме и наследственных наклонностях.

   - На основании чего считаете вы дарования свои наследственными? - спросил я.

   - На основании того, что дарования эти развиты и у брата моего Майкрофта, даже в большей еще степени, нежели у меня.

   Это было новостью для меня. Неужели в Англии существовал еще один человек с такими поразительными способностями, о котором ни общество, ни полиция ничего не слышали? Я предложил ему этот вопрос и выразил свое мнение, что только излишняя скромность заставляет его признать превосходство своего брата. Холмс засмеялся в ответ на мои слова.

   - Дорогой мой Ватсон,- сказал он, я не могу согласиться с теми, которые ставят скромность в число добродетелей. Человек, умеющий рассуждать логично, видит все вещи такими, какие они есть на самом деле, а потому, умаляя свои достоинства, вы в той же степени отступаете от истины, как и преувеличивая их. Слова мои, что Майкрофт одарен еще большею силою наблюдательности, нежели я, вы должны принимать за точную и неоспоримую истину.

   - Он моложе вас?

   - На семь лет старше.

   - Почему же он не известен?

   - О, он очень известен в своем собственном кругу.

   - Где это?

   - В клубе Диогенов, например. Я никогда не слышал об этом учреждении. Взглянув на выражение моего лица, Шерлок Холмс вынул часы.

   - Клуб Диогенов, самый странный клуб в Лондоне, а Майкрофт один из самых странных, причудливых его посетителей. Клуб открывается без четверти пять и закрывается без двадцати восемь. Теперь шесть часов, и если вы желаете воспользоваться таким прекрасным вечером, то я с удовольствием воспользуюсь этим случаем и познакомлю вас с любопытными субъектами. Пять минут спустя мы шли по улице, направляясь к Реджент-Циркусу.

   Майкрофт Холмс был выше ростом и здоровее, нежели Шерлок; его можно было назвать даже тучным, но лицо его, несмотря на крупные черты, отличалось той же резкостью выражения, какая характеризовала его брата. Светло-серые глаза его отличались тем же смотрящим вдаль, в самую глубь человеческой души взглядом, который я так часто подмечал у Шерлока, когда он пускал в ход всю силу своих дарований.

   - Очень рад познакомиться с вами, сэр, - сказал он, протягивая мне широкую, плоскую руку, похожую на тюленьи ласты.- Я только и слышу, что о Шерлоке, с тех пор, как вы сделались его историком. Кстати, Шерлок, я всю прошлую неделю ждал тебя, думая, что ты придешь посоветоваться со мной относительно дела о Манор-Хоузе. Мне показалось, что ты до некоторой степени терял почву под ногами.

   - Нет, я решил его,- отвечал мой друг, улыбаясь.

   - Адамс, конечно?

   - Да, Адамс.

   - Я сразу догадался об этом.

   Братья сидели рядом на подоконнике.

   - Вот где настоящее место для желающих изучить человечество, - сказал Майкрофт. - Что за великолепные типы! Взгляни, например, на тех двух людей, которые направляются в нашу сторону!

   - Игрок на биллиарде и его товарищ?

   - Именно, за кого принимаешь ты этого товарища?

   Те, о ком они говорили, стояли прямо против окна. Пятна мела, оставшиеся у одного из них на кармане жилета, были единственными заметными для меня признаками игры на биллиарде. Товарищ игрока был худой, смуглый человек; шляпа его была сдвинута на затылок, и в руках он держал несколько пакетов.

   - Отставной солдат, вероятно,- сказал Шерлок.

   - Недавно освобожденный от службы,- заметил его брат.

   - Служил в Индии.

   - Сверхштатный офицер.

   - Служил в королевской артиллерии,- сказал Шерлок.

   - Вдовец.

   - Имеет ребенка.

   - Детей, мой милый, детей.

   - Полноте, - сказал я, смеясь, - это уж слишком.

   Да право же, это вовсе не так трудно,- отвечал Холмс - По его посадке, по властному выражению лица и смуглому цвету его сразу видно, что это военный, притом не рядовой, и недавно приехал из Индии. - По "амуниционным сапогам" как их называют, видно, что он недавно оставил службу,- заметил Майкрофт.

   - Походка у него не кавалерийская, а между тем по более светлой коже с левой стороны лба видно, что он носил шапку набекрень. Все это говорит против сапера, он, следовательно, артиллерист.

   - Убитый, грустный вид его показывает, что он потерял кого-то очень ему дорогого. Тот факт, что он сам ходит по лавкам, показывает, что он лишился жены. Он покупал детские игрушки, как вы видите. Погремушка указывает на то, что один ребенок совсем еще мал, надо полагать, что жена умерла после родов. Под рукой у него книжка с картинками, другой ребенок, следовательно, старше.

   Я начинал понимать слова моего друга, говорившего мне, что брат его обладает еще большей проницательностью, нежели он сам. Он взглянул на меня и улыбнулся. Майкрофт вынул черепаховую табакерку и понюхал табаку, затем красным шелковым носовым платком стряхнул попавшие на сюртук крупинки.

   - Кстати, Шерлок,- сказал он,- у меня есть кое-что весьма приятное для твоего сердца... преудивительная проблема... меня просили разрешить ее, но у меня, право, не хватает энергии на это, разве только поверхностно, хотя я положил уже основу для дальнейшего хода следствия. Если ты желаешь выслушать факты...

   - Я в восторге, голубчик Майкрофт! Последний вырвал листок из своей записной книжки, написал на нем несколько слов и, позвонив, передал записку вошедшему.

   - Я просил мистера Меласа прийти сюда,- сказал он. - Его квартира находится над моей, я немного знаком с ним, и он обратился ко мне за разъяснением своего недоумения. Мелас - грек по происхождению и замечательный лингвист. Чтобы заработать средства к существованию, он служит переводчиком при судебной палате и проводником в отеле Нортумберланд- Авеню, который посещается богатыми людьми, приезжающими с востока. Пусть он сам, по-своему, расскажет вам о своем замечательном приключении.

   Спустя несколько минут к нам присоединился плотный человек небольшого роста, темный цвет лица которого и черные, как уголь, волосы указывали на южное происхождение, хотя по разговору его можно было принять за образованного англичанина. Он с жаром пожал руку Шерлока Холмса, и черные глаза его сверкнули от удовольствия, когда он узнал, что специалист желает выслушать его историю.

   - Я не думаю, чтобы полиция поверила мне, честное слово, не думаю,- сказал он плачевным голосом.- Я уверен, что там ничего подобного не слышали и припишут все это моей фантазии. Но я до тех пор не успокоюсь, пока не узнаю, куда девался мой бедняга с липким пластырем на лице.

   - Я весь - внимание - сказал Шерлок Холмс.

   - Это было в среду вечером,- сказал Мелас,- нет, в ночь с понедельника на вторник... только два дня тому назад, понимаете... случилось это. Я - переводчик, мой сосед, верно, говорил вам об этом. Я перевожу со всех языков... или почти со всех... я грек по происхождению и ношу греческую фамилию, а потому преимущественно занимаюсь греческим языком. Много лет состою я главным греческим переводчиком в Лондоне и мое имя очень хорошо известно в отелях.

   За мною часто присылают иностранцы, которые затрудняя- ются относительно языка, а также запоздавшие путешественники, которые нуждаются в моих услугах. Я не был удивлен поэтому, когда в понедельник ночью ко мне явился в комнату мистер Латимер, молодой человек, одетый по последней моде, и просил меня ехать с ним в кэбе, ждавшим у подъезда. Он сказал мне, что к нему пришел по делу грек, который не говорит ни на одном языке, кроме своего собственного, а потому ему необходимы услуги переводчика. Он сказал мне, что дом его недалеко отсюда, в Кесингтоне; он, по-видимому, страшно торопился, и когда мы вышли на улицу, поспешно втолкнул меня в кэб.

   Он начал с того, что вынул из кармана свинцовую дубинку, раскачивая ее несколько времени взад и вперед, как бы пробуя вес ее и крепость. Молча положил он ее подле себя, а затем поднял окна каретки, покрытые, к удивлению моему, бумагой, так что я ничего не мог видеть, что делается кругом.

   "Жаль очень, что приходится преградить доступ вашему зрению, мистер Мелас,- сказал он.- Дело в том, что я не имею ни малейшего желания дать вам возможность видеть то место, куда мы едем. Мне весьма неудобно, чтобы вы могли найти туда дорогу."

   Можете судить, как я был смущен таким заявлением. Спутник мой был сильный, широкоплечий малый, с которым мне было бы трудно бороться даже и в том случае, если бы у него не было дубинки.

   "Ваше поведение чрезвычайно странно, мистер Латимер,- пробормотал я. - Вы должны понимать, что поступаете противно закону".

   "До известной степени это, конечно, самоуправство,- сказал он,- но мы вознаградим вас за это. Я должен, во всяком случае, предупредить вас, мистер Мелас, чтобы вы не делали никаких попыток поднять тревогу или сделать что-нибудь такое, что противоречило бы моим интересам, не то вас ждут серьезные последствия. Запомните хорошенько, что никому неизвестно, куда мы едем, и что вы находитесь в полной моей власти, как у меня в доме, так и здесь в экипаже".

   Два почти часа ехали мы, не останавливаясь, и за все это время мне не удалось видеть, где мы находились. Мы выехали из Пель-Меля в четверть восьмого, а когда остановились, то часы мои показывали без десяти девять. Мой спутник опустил окно и я увидел низкую арку, вверху которой горела лампа.

   Войдя, я увидел цветную газовую лампу, которая так слабо горела, что я с трудом мог различить большую комнату, увешенную картинами. Несмотря, однако, на сумеречный свет лампы, я все-таки мог видеть, что дверь открыл какой-то маленький сутуловатый человек средних лет. Когда он повернулся к нам, я увидел, что у него надеты очки.

   "Это мистер Мелас, Гарольд?" - сказал он.

   " Да".

   "Хорошо. Прекрасно! По доброй воле, мистер Мелас, надеюсь, нам никак не обойтись без вас. Вы не пожалеете, если честно будете вести себя с нами. Но боже спаси вас, если вы только вздумаете обмануть нас!"

   Он говорил отрывисто, нервно, как-то странно хихикая среди разговора и возбуждая во мне большее чувство страха, нежели мой спутник.

   "Что вам угодно от меня?"- спросил я.

   "Предложить несколько вопросов греческому джентльмэну, посетившему нас, и перевести нам его ответы. Но не спрашивать более того, сколько вам сказано, или... - он опять нервно захихикал,- лучше бы вам не родиться на свет".

   И, говоря таким образом, он отворил дверь и провел меня в комнату, богато, по-видимому, меблированную и освещенную одной только лампой. Это была довольно большая комната, покрытая богатым, мягким ковром, в котором нога моя так и тонула; кругом стояли бархатные стулья, высокий камин был мраморный, и мне показалось, что с одной стороны его находится целый комплект японского вооружения. У стола с лампой стоял стул, и пожилой человек знаком указал мне, чтобы я садился на него. Младший оставил нас одних, но вскоре показался из другой двери в сопровождении джентльмэна, одетого в костюм, напоминающий халат. Когда, медленно подвигаясь вперед, он вступил в круг, освещенный светом лампы, и я мог рассмотреть черты его лица, то пришел в неописанный ужас. Незнакомец был бледен, как смерть, и страшно изнурен, зато громадные глаза его горели внутренним огнем, показывая, что человек этот обладает сильной нравственной мощью, несмотря на отсутствие физической силы. Но еще более, чем болезненный вид, поразило меня лицо, по всем направлениям которого налеплен был липкий пластырь, а одна широкая полоса его закрывала весь рот.

   "Есть у тебя грифельная доска, Гарольд?- спросил пожилой человек, когда пришедший скорее упал, нежели сел в кресло.- Развязаны у него руки? Дай ему карандаш! Предлагайте ему вопросы, мистер Мелас, а он будет писать ответы. Спросите его, прежде всего, согласен ли он подписать бумаги.

   Глаза грека сверкнули огнем.

   "Никогда,- написал он на аспидной доске. - Ни под каким условием? - спросил я по настоянию нашего тирана.

   "Только в том случае, если знакомый мне греческий священник повенчает ее в моем присутствии".

   Пожилой человек злобно захихикал.

   "Знаете ли, что вас ждет в таком случае?"

   "Я не забочусь о себе".

   Вот вам образчики вопросов и ответов нашего странного разговора, который велся то на словах, то на письме. Несколько раз спрашивал я его, согласится ли он подписать какие-то документы. Несколько раз получал я от него все один и тот же негодующий ответ. Но тут мне пришла счастливая мысль. К каждому из подсказанных мне вопросов я прибавлял свои собственные... сперва невинные с целью испробовать, понимает ли кто из свидетелей наших что-либо по-гречески, а затем, видя, что они не подают ни малейшего признака понимания, я принялся за более опасную игру. Наш разговор велся приблизительно таким образом.

   "Вы ничего хорошего не достигнете вашим упрямством. Кто вы?"

   "Мне все равно. Меня никто не знает в Лондоне".

   "Вы сами будете виновны в судьбе вашей. Давно ли вы здесь?"

   "Пусть я буду виновен. Три недели".

   "Вы никогда не получите своего имущества. Чем вы больны?"

   "Я не отдам его негодяям. Они морят меня голодом".

   "Вас освободят, когда вы подпишитесь. Что это за дом?"

   "Я никогда не подпишу. Я не знаю".

   "Вы не делаете ей никакой услуги. Как вас зовут?"

   "Пусть она сама скажет мне это. Кретидис".

   "Вы увидите ее, когда подпишите. Откуда вы?"

   "Из этого следует, что я никогда не увижу ее. Из Афин".

   Еще через пять минут, мистер Холмс, и я под самым их носом добился бы всей истины, следующий вопрос мой должен был разъяснить мне все дело, но в эту минуту открылась дверь, и в комнату вошла женщина, я лишь настолько мог рассмотреть ее, чтобы видеть, что она высокого роста, сложена грациозно, с черными волосами и одета в белое платье.

   "Гарольд! - сказала она ломаным языком.- Я не могла больше оставаться там, так уединенно, так страшно... О, бог мой, это Павел!"

   Последние слова она произнесла по-гречески, и в ту же минуту незнакомый грек с судорожным усилием сорвал пластырь с губ и, громко вскрикнув: "Софья! Софья!", бросился в объятия женщины. Объятия их продолжились всего только одну минуту, так как молодой человек схватил женщину и вытолкал ее из комнаты, а пожилой, уцепившись в это время за свою изнуренную жертву, потащил ее через другую дверь. Оставшись один в комнате, я вскочил со стула, у меня мелькнула смутная мысль, нельзя ли каким-нибудь образом узнать, что это за дом, в котором я находился. На мое счастье, однако, я не сделал ни шага вперед; оглянувшись, я увидел в дверях пожилого человека, который в упор смотрел на меня.

   "Вы свободны, мистер Мелас,- сказал он.- Вы понимаете, конечно, что мы доверили вам нашу серьезную семейную тайну. Мы не беспокоили бы Вас, если бы только наш друг, который говорит по-гречески, не вынужден был возвратиться на Восток, куда его призвали разные коммерческие дела. Нам необходимо было найти кого-нибудь, кто мог бы заменить его, и нам удалось, по счастью, слышать о ваших талантах.

   Я поклонился.

   "Вот вам пять соверенов,- сказал он, подходя ко мне,- надеюсь, что плата эта достаточно вознаградит вас. Но помните,- прибавил он, слегка хватая меня за грудь и хихикая,- если вы скажете об этом единой душе... одной только единой душе... да помилует тогда Господь душу вашу. Мы во всяком случае узнаем, если вы вздумаете рассказывать о том, что видели, - сказал он.- У нас есть собственные средства для наведения справок. Экипаж готов, и мой товарищ проводит вас".

   Я прошел переднюю и сел в экипаж, успев снова заметить деревья и сад. Мистер Латимер следовал за мной по пятам и, ни слова не говоря, сел напротив меня. Молча ехали мы нескончаемое пространство; окна оставались все время поднятыми и было уже далеко за полночь, когда экипаж наш остановился.

   "Здесь вы должны выйти, мистер Мелас,- сказал мой спутник.- Жаль очень, что я должен оставить вас так далеко от вашего дома, но мне не остается другого выбора. Всякая попытка ваша следовать за экипажем может плохо кончиться для вас".

   Он открыл дверцу, и не успел я выпрыгнуть из экипажа, как кучер пустил лошадь во всю прыть, и экипаж скоро скрылся из виду. Я с удивлением оглянулся кругом. Я находился на каком- то поле, поросшем вереском и покрытом кое-где группами дрока. Вдали тянулся ряд домов, в верхних окнах которых там и сям мелькали огоньки. Обернувшись в другую сторону, я увидел красные сигнальные огни железной дороги.

   - Таков был конец моего приключения, мистер Холмс! Я не знаю, ни где я был, ни с кем я говорил, ничего решительно, кроме того, что я рассказал вам. Но я знаю, что здесь какая-то постыдная игра, и мне очень хотелось бы помочь тому несчастному человеку. Я рассказал всю историю м-ру Майкрофту Холмсу и затем полиции.

   Мы сидели несколько времени молча после окончания этого рассказа, Шерлок переглянулся, наконец, со своим братом.

   - Начал следствие?- спросил он. Майкрофт взял лежавший на столе номер газеты.

   "Всякий, кто доставит сведения о пребывании греческого джентльмена Павла Кретидиса, приехавшего из Афин и не умеющего говорить по-английски, будет вознагражден за свои труды. Такую же точно награду получит и тот, кто сообщит сведения о греческой леди, которую зовут Софья X. 2473". Это было напечатано во всех дневных газетах. Ответа не было.

   - Осведомлялся в греческом посольстве?

   - Да я наводил справки, но там ничего не знают.

   - Надо телеграфировать начальнику Афинской полиции.

   - Шерлок наследовал всю энергию нашего рода,- сказал Майкрофт, оборачиваясь ко мне.- Берись сам за это дело и дай мне знать, когда ты узнаешь о чем-нибудь.

   - Разумеется,- отвечал мой друг, вставая со стула.- Я дам знать обо всем тебе и м-ру Меласу также. А вам, между тем, я советую,- сказал он, обращаясь к последнему,- держаться настороже; прочитав это объявление, они догадаются, что вы выдали их.

   Возвращаясь домой, Холмс остановился у телеграфной конторы и послал несколько телеграмм.

   Мы дошли, наконец, до Бэкер-Стрита. Холмс первый поднялся на лестницу и, отворив дверь нашей комнаты, остановился в изумлении. Заглянув через плечо его, я удивился, как и он. В кресле сидел брат его Майкрофт и курил.

   Входи, Шерлок! Входите, сэр!- сказал он, улыбаясь при виде наших удивленных лиц.- Ты не ждал такой энергии от меня, Шерлок? Дело это очень занимает меня.

   - Как ты попал сюда?

   - Я приехал в кабриолете.

   - Есть что-нибудь новенькое?

   - Ответ на мое объявление.

   - Ага!

   - Да: я получил его через несколько минут после вашего ухода.

   - Что же в нем такое? Майкрофт Холмс вынул лист бумаги.

   - Вот он,- сказал он,- написан пером на самой лучшей бумаге, человеком средних лет и слабого здоровья. "Сэр, в ответ на ваше объявление от сегодняшнего числа я спешу уведомить вас, что я очень хорошо знаю молодую леди, о которой идет речь. Потрудитесь посетить меня, и вы услышите подробности ее печальной истории. Она живет в настоящее время в Миртле, Бекенгем. Преданный вам Дж. Девенпорт".

   - Он пишет из Лоуэр-Брикстона, - сказал Майкрофт Холмс - Как ты думаешь, Шерлок, не съездить ли нам сейчас туда, чтобы узнать подробности?

   - Жизнь брата, голубчик Майкрофт, гораздо важнее истории его сестры. Нам следует отправиться в Скотленд-Ярд к инспектору Грегсону и взять его с собою в Бекенгем. Нам известно, что человек приговорен к смерти, а потому каждый час для него важен.

   - Захватим также Меласа по дороге,- заметил я.- нам может понадобиться переводчик.

   - Превосходно! - сказал Шерлок Холмс.- Пошлите казачка за кэбом, и мы сейчас отправимся в путь.

   Он открыл ящик письменного стола, и я видел, как он вынул оттуда револьвер и сунул его к себе в карман.

   - Да,- сказал он, отвечая на мой взгляд,- из всего слышанного нами я вижу, что предприятие наше очень опасно.

   Совсем почти уже стемнело, когда мы приехали в Пель-Мель и остановились у дверей квартиры Меласа. Нам сказали, что к нему приходил какой-то джентльмен, с которым он уехал.

   - Вы не знаете куда? - спросил Майкрофт Холмс:

   - Не знаю, сэр,- отвечала женщина, открывавшая нам дверь.- Я знаю только, что он уехал с этим джентльменом в экипаже.

   - Не говорил этот джентльмен, как его зовут?

   - Нет, сэр!

   - Джентльмен этот высокий, красивый, смуглый молодой человек?

   - О, нет, сэр! Он совсем небольшого роста, худощавый в лице, с очками, уморительный такой, все время смеялся, пока говорил.

   - Скорее идем, - сказал Шерлок Холмс, перебивая ее.- Дело становится серьезным;- заметил он по дороге в Скотленд- Ярд.- Эти люди захватили опять Меласа; они хорошо заметили в ту ночь, что человек этот не отличается гражданским мужеством. Негодяй запугал его сразу, как только явился к нему. Им, без сомнения, понадобились его услуги, воспользовавшись которыми они, пожалуй, захотят наказать его за то, что они считают обманом с его стороны.

   Мы решили ехать в Бекенгем с поездом, рассчитывая таким образом попасть туда скорее, нежели в экипаже. В Скотленд- Ярде, однако, нам пришлось прождать целый час, пока освободился инспектор Грегсон и были исполнены требуемые законом формальности, которые давали нам право войти в дом. Было без четверти десять, когда мы приехали к Лондонскому мосту и половина четвертого, когда мы вышли на платформу в Бекенгеме. Проехав полмили расстояния, мы остановились у

   Миртля; это был большой мрачный дом, стоявший в стороне от большой дороги и окруженный со всех сторон садом. Мы вышли из кэба и направились все вместе к дому.

   - В окнах темно,- заметил инспектор.

   - В доме как-будто нет никого.

   - Птицы улетели и оставили гнездо пустым,- сказал Холмс.

   - Почему вы так думаете?

   - Экипаж, тяжело нагруженный кладью проехал здесь час тому назад.

   Инспектор засмеялся.

   - При свете фонаря я вижу следы колес, но из чего заключаете вы о тяжелой клади?

   - Вы, быть-может, заметили, что те же самые следы колес идут и по другому пути. Там, где они заходят за черту дороги, там они гораздо глубже; на основании этого мы можем сказать, что экипаж был нагружен значительною кладью.

   - Вы немногим опередили меня,- сказал инспектор, пожимая плечами.- Не думаю, чтобы легко было открыть эти двери. Попытаемся, однако, не услышит ли кто-нибудь нас.

   Он громко постучался, затем позвонил, но без всякого успеха. Холмс ушел куда-то, но скоро воротился назад.

   - Я открыл окно,- сказал он.

   Слава богу, что вы с нами, а не против нас, мистер Холмс,- сказал инспектор, заметив новый способ, с помощью которого друг мой отогнул пробой окна.- Что же, при существующих обстоятельствах мы можем войти и без приглашения.

   Один за одним влезли мы в окно и очутились большой комнате, той самой, очевидно, где был когда-то Мелас. Инспектор зажег фонарь и при свете его мы увидели две двери, гардины, лампу и коллекцию японского вооружения, все, как было описано Меласом. На столе стояли два стакана, пустая бутылка из-под виски и остатки обеда.

   - Что это?- спросил вдруг Холмс.

   Мы остановились и прислушались. К нам донесся откуда-то сверху тихий стонущий звук. Холмс бросился к дверям и вышел в прихожую. Тот же звук донесся к нам с верху лестницы. Он бросился на лестницу, по его пятам инспектор и я, а за нами Майкрофт Холмс, бежавший так скоро, насколько позволяла ему его тучность.

   На верхней площадке мы увидели три двери; зловещие звуки слышались из-за средней двери; они то понижались до глухого ропота и замирали на минуту, то поднимались до пронзительного визга. Дверь была заперта на замок, но ключ оставался снаружи. Холмс распахнул ее и бросился в комнату, но в ту же минуту вылетел назад, держась рукою за горло.

   - Древесный уголь! воскликнул он.- Погодите немного. Теперь все ясно. Мы заглянули в дверь и увидели, что комната освещается тусклым голубым пламенем, мерцавшим на маленьком медном треножнике, вокруг которого виднелся на полу синевато-багровый кружок света; остальные части комнаты находились в тени, но мы все-таки могли рассмотреть две человеческие фигуры, которые лежали, скорчившись у самой стены. Из дверей неслись удушливые, ядовитые испарения, от которых мы задыхались и кашляли. Холмс спустился с верхушки лестницы, чтобы подышать чистым воздухом, а затем, пробежав быстро через комнату, открыл окно и выбросил в сад раскаленный треножник.

   - Мы можем войти через минуту,- сказал он, задыхаясь.- Где свеча? Сомневаюсь, чтобы можно было зажечь спичку в такой атмосфере. Посветите нам у дверей, а мы с Майкрофтом вытащим их оттуда. Идем!

   Мы подошли к несчастным и вытащили их на площадку. Оба были без всякого сознания, с посиневшими губами, распухшим липом и выкатившимися глазами. Лица их были до того искажены, что только по крепкому, здоровому сложению и черной бороде узнали мы в одном из них нашего греческого переводчика, который несколько часов тому назад расстался с нами в клубе Диогенов. Мелас был еще жив и через час с помощью аммиака и виски мне удалось привести его в чувство; он открыл глаза; я испытывал полное удовлетворение, сознавая, что моя рука извлекла его из той долины мрака, куда ведут все дороги.

   Рассказ его был очень прост и вполне соответствовал нашим предположениям. Посетитель, приезжавший за ним, вынул, войдя в комнату, револьвер из рукава и так напугал его немедленной смертью на месте, что позволил увезти себя. Хихикающий разбойник оставил такое потрясающее впечатление на несчастного лингвиста, что он бледнел и руки его дрожали, когда он говорил о нем. Его быстро доставили в Бекенгем, где ему предложили действовать в качестве переводчика; свидание это было гораздо драматичнее первого,- оба англичанина угрожали своему пленнику моментальной смертью, если он не исполнит их требований. Видя, что он упорствует, несмотря на их угрозы, они отвели его обратно в место его заключения, а затем возвратились и стали упрекать Меласа за обман, о котором они догадались, прочитав в газетах объявление, после чего ударили его палкой по голове, и с тех пор он ничего не помнит до той минуты, когда увидел нас подле себя.

   Объяснение это не совсем рассеяло тайну, скрывавшуюся в необыкновенном приключении греческого переводчика. Мы выяснили ее, увидевшись с джентльменом, который отвечал на объявление; он сообщил нам, что несчастная молодая девушка принадлежала к богатому греческому семейству и приехала гостить к своим друзьям в Англию. Здесь она встретилась с молодым человеком, которого звали Гарольд Латимер; он совсем забрал ее в свои руки и уговорил ее бежать с собой. Друзья ее, шокированные этим происшествием, дали знать об этом ее брату, жившему в Афинах, а затем умыли руки и успокоились.

   Брат ее приехал в Англию и был так неосторожен, что попался Латимеру и его сообщнику, Вильсону Кемпу, человеку в высшей степени преступному. Благодаря полному незнанию английского языка, он очутился во власти этих негодяев, которые заперли его и пытались жестоким обращением и голодом заставить его передать им состояние своей сестры и свое собственное. Сестре не было известно о том, что он находится у них в доме, а пластырь на лице делал невозможным узнать его даже в том случае, если бы кто-нибудь увидел его. Но женская проницательность помогла ей узнать брата, несмотря на этот маскарад, как это случилось в первое посещение греческого переводчика. Бедную девушку также держали в заключении; из посторонних в доме никого не было, за исключением кучера и жены его, которые были послушным орудием в руках заговорщиков. Видя, что тайна их открыта и пленник непреклонен по- прежнему, оба негодяя бежали из дома, увезя с собой и девушку. Уезжая, они постарались отомстить тому, который насмеялся над их угрозами, и тому, который выдал их.

   Несколько месяцев спустя мы прочли любопытное извлечение из будапештской газеты. В извлечении говорилось о том, что два англичанина, путешествующие вместе с дамой, трагически покончили свою жизнь. Обоих нашли проколотыми кинжалом и венгерская полиция была того мнения, что они поссорились из-за чего-то и нанесли друг другу смертельное поражение. Холмс был не совсем согласен с этим мнением и говорил, что молодая гречанка, понравившись одному, могла понравиться и другому, и таким образом брат ее был отомщен.