Слава Богу! Наконецъ-то я получилъ вѣсти изъ Taраскона. Во все продолжен³е войны я не жилъ, а только волновался!... Зная необыкновенную пылкость обитателей этого города и ихъ воинственный нравъ, я часто раздумывалъ самъ съ собой: "Что-то подѣлываетъ теперь Тарасконъ? Не поднялись ли поголовно его обыватели? Не обрушились ли они всею своею массой на варваровъ? Или и онъ подвергся бомбардировкѣ, какъ Страсбургъ, и всѣмъ ужасамъ голода, какъ осажденный Парижъ? Не сгорѣлъ ли до-тла, какъ Шатодёнъ? А, можетъ быть, въ порывѣ грознаго патр³отизма, онъ взорвалъ себя, какъ Лаопъ и отчанный гарнизонъ его цитадели?..." Ничего подобнаго, друзья мои, неслучилось. Тарасконъ не сгорѣлъ до-тла, Тарасконъ не взлетѣлъ на воздухъ. Стоитъ онъ цѣлъ-цѣлехонекъ среди своихъ зеленыхъ виноградниковъ. Его улицы, по-прежнему, преизобильно залиты лучами благодатнаго солнца, погреба полны добрымъ мускатнымъ виномъ, и Рона, орошающая эти мидыя мѣста, по-прежнему, уноситъ къ морю отражен³е счастливаго городка, съ зелеными жалузи на окнахъ, съ чистенькими садиками подъ окнами и съ милиц³онерами въ новенькихъ мундирахъ, марширующими по набережной.
Не подумайте, однако, будто Тарасконъ ничего не дѣлалъ во время войны. Напротивъ, онъ велъ себя удивительно, и его геройская защита, про которую я попытаюсь вамъ разсказать, займетъ подобающее мѣсто на страницахъ истор³и, какъ образецъ мѣстнаго сопротивлен³я иноземному вторжен³ю, какъ живой типъ защиты юга Франц³и.
И такъ, я начинаю. До Седана наши храбрые тарасконцы посиживали преспокойно дома. Для нихъ, гордыхъ дѣтей альп³йскихъ холмовъ, тамъ, на сѣверѣ, не отечество гибло,- тамъ гибли солдати императора и съ ними погибала импер³я. Но вотъ наступило 4 сентября, провозглашена республика... Аттила подъ стѣнами Парижа!... О, тогда... тогда Тарасконъ поднялся и показалъ, что такое нац³ональная война. Началось дѣло, само собою разумѣется, съ демонстрац³и орѳеонистовъ. Вы знаете, какъ страстно любятъ музыку на югѣ. Въ Тарасконѣ же въ особенности эта страсть доходитъ до ума помрачен³я. Тамъ, когда вы идете по улицѣ, всѣ окна поютъ, со всѣхъ балконовъ васъ обдаютъ романсами. Въ какую бы лавку вы ни вошли, за прилавкомъ вѣчно стонетъ гитара, даже аптекарск³е ученики подаютъ вамъ лѣкарство, напѣвая Солосья или Испанскую лютню... Тра-ля... ля-ля-ля... Но тарасконцы не довольствуются такими концертами про себя, у нихъ есть городской оркестръ, школьный оркестръ и - ужь не знаю, право, сколько филармоническихъ обществъ - орѳеоновъ.
Орѳеонъ Сенъ-Христифа и его прекрасный трехголосый хоръ: Спасемъ Франц³ю,- первые дали толчекъ нац³ональному воодушевлен³ю.
- О, да... да, спасемъ Франц³ю! - закричалъ весь Тарасконъ, махая изъ оконъ платками.
Мужчины рукоплескали, не щадя ладоней, женщины посылали воздушные поцѣлуи музыкантамъ и пѣвцамъ, стройными рядами, съ своею хоругвью во главѣ, проходившимъ по городскому кругу, гордо отбивая шагъ въ тактъ музыкальнаго мотива. Толчекъ былъ данъ. Съ этой минуты городъ точно переродился: не слышно стало гитары, забыта баркаролла. Испанская лютня уступила мѣсто Марсельезѣ, и два раза въ недѣлю происходила давка изъ-за того, чтобы послушать школьеый оркестръ, разыгрывавш³й Le Chant du Départ {"Пѣсня передъ походомъ".}. За стулья платились безумныя цѣны.
Но этимъ тарасконцы не ограничились.
За демонстрац³ями орѳеоеистовъ послѣдовали "историческ³я кавалькады" въ пользу раненыхъ. Нельзя было безъ восторга видѣть, какъ славная тарасконская молодежь, въ мягкихъ цвѣтныхъ сапогахъ въ обтяжку, отправлялась каждое воскресенье по городу отъ одной двери къ другой собирать подаян³е и гарцовать по улицамъ съ огромными алебардами въ рукахъ. А всего восхитительнѣй былъ патр³отическ³й карусель: Францискъ I въ сражен³и при Пав³и,- данный членами клуба на Эспланадѣ и повторявш³йся три дня сряду. Кто не видалъ этого каруселя, тотъ ничего не видалъ въ жизни. Костюмы были взяты напрокатъ изъ марсельскаго театра. Золото, шелкъ, бархатъ, расшитыя знамена, щиты съ гербами, страусовыя перья, конск³е уборы, ленты и банты, стальные наконечники коп³й, шлемы и латы,- все это блестѣло, пестрѣло, переливалось всевозможными цвѣтами подъ яркимъ солнцемъ, развѣвалось и искрилось подъ порывами горячаго вѣтра. Это было нѣчто невообразимо-великолѣпное. Къ сожалѣн³ю, когда, послѣ ожесточеннаго боя, Францискъ I,- господинъ Бонпаръ, буфетчикъ клуба,- окруженный толпами враговъ, вынужденъ сдаться въ плѣнъ, несчастный Бонпаръ швырнулъ свою шпагу съ такимъ загадочнымъ жестомъ, что казалось, будто, вмѣсто знаменитой фразы: "все потеряно, кромѣ чести",- онъ хотѣлъ сказать: "отвяжись ты, милый человѣкъ, отъ меня, пожалуйста!"... Но тарасконцы народъ не придирчивый изъ-за такихъ пустяковъ, и всѣ глаза были увлажены патр³отическою слезой.
Эти представлен³я, пѣсни, солнце, блескъ Роны, опьяняющ³й воздухъ зеленыхъ холмовъ взбудораживали всѣ головы. Воззван³я правительства довели ихъ до настоящаго изступлен³я. Съ свирѣпымъ и угрожающимъ видомъ встрѣчались обыватели другъ съ другомъ на Эспланадѣ, говорили, стиснувши зубы, точно во рту у нихъ заготовлены смертоносныя пули. Въ самомъ воздухѣ чудился запахъ пороха. Въ особенности же надо было послушать нашихъ пылкихъ тарасконцевъ за завтракомъ въ театральной кофейной:
- Позвольте, однако! Чего же они сидятъ тамъ въ Парижѣ съ этимъ пенькомъ Трошю? Вылазками пробавляются... Попробовали бы нѣмцы сунуться къ Тараскону!... Тр-р-рахъ!... Мы бы показали, какъ прорываются!
И пока Парижъ давился своимъ овсянымъ хлѣбомъ, тарасконск³е герои благополучно кушали жирныхъ куропатокъ и запивали ихъ добрымъ папскимъ виномъ; сытые, лоснящ³еся отъ жира, чуть не съ ушами купаясь въ ароматныхъ соусахъ, они, какъ оглашенные, стучали кулаками по столамъ и орали во все горло: "Коли прорываться, такъ прорывайтесь же, чортъ возьми!..."
И они были правы, совершенно правы!
Между тѣмъ, нашеств³е варваровъ съ каждымъ днемъ подвигалось на югъ. Дижонъ сдался, Л³онъ былъ въ опасности, уланск³е кони жадно ржали, зачуявши ароматъ роскошныхъ луговъ Роны.
- Надо подумать о средствахъ обороны,- рѣшили тарасконцы и тотчасъ же принялись за дѣло.
Въ какой-нибудь часъ времени городъ былъ блиндированъ, баррикадированъ, казематированъ. Каждый домъ превратился въ крѣпость. Лавка оружейника Костекальда была защищена рвомъ, метра въ два шириной, съ водой выше колѣнъ и съ подъемнымъ мостомъ, премило устроеннымъ. У клуба оборонительныя работы приняли так³е значительные размѣры, что на нихъ сходились посмотрѣть любопытные. Буфетчикъ, г. Бонпаръ, съ ружьемъ шаспо въ рукахъ, стоялъ на верху лѣстницы и давалъ объяснен³я дамамъ:
- Если они пойдутъ отсюда,- пафъ! пафъ!... Если же, напротивъ, вздумаютъ наступать съ этой стороны, тогда - бацъ! бацъ!...
На улицахъ всѣ останавливали другъ друга, чтобы сообщить съ таинственнымъ видомъ:
- Знаете, театральная кофейная совершенно неприступна.
Друг³е по секрету шептали:
- Слышали? Сегодня заложены торпеды подъ Эспланаду.
Словомъ, варварамъ было надъ чѣмъ призадуматься.
Въ то же время съ необычайнымъ увлечен³емъ органиэовались парт³и вольныхъ стрѣлковъ. Братья смерти, Карбонск³е шакалы, Ронск³е мушкетеры... и какихъ-какихъ именъ еще не было, какими цвѣтами ни пестрѣли ихъ костюмы, султаны изъ пѣтушиныхъ перьевъ, гигантск³я шляпы, невообразимой ширины пояса! Чтобы придать себѣ наиболѣе страшный видъ, вольные стрѣлки поотпустили бороды и усы, такъ что на гуляньѣ знакомые не узнавали другъ друга. Подходитъ къ вамъ издали какой-то бандитъ Абруццкихъ горъ,- усы крючками, глаза мечутъ искры и пламя, гремятъ сабли, револьверы, ятаганы,- но вотъ онъ близко, и оказывается совсѣмъ не разбойникъ, а сборщикъ податей Пегулядъ. Или встрѣчаете вы на лѣстницѣ самого Робинзона Крузое персонально, въ его собственной, робинзоновой остроконечной шляпѣ, съ его тесакомъ-пилой у пояса, съ двумя мушкетани на каждомъ плечѣ, а на повѣрку выходитъ, что это оружейникъ Костекальдъ возвращается домой съ обѣда. Дѣло кончилось тѣмъ, что, стараясь придать себѣ наиболѣе свирѣпый видъ, тарасконцы нагнали такого страха другъ на друга, что скоро никто уже не сталъ осмѣливаться выходить изъ дома.
Кролики полевые и кролики-капустники.
Декретъ временнаго правительства въ Бордо объ организац³и нац³ональной гвард³и прекратилъ, наконецъ, это невыносимое положен³е. Отъ могучаго дуновен³я тр³умвировъ фю-фюить! улетѣли пѣтушиныя перья, и всѣ тарасконск³е вольные стрѣлки,- шакалы, мушкетеры и проч³е,- исчезли въ рядахъ батальона самыхъ обыкновенныхъ милиц³онеровъ, подъ командой храбраго генерала Бравиды, бывшаго начальника гарнизонной швальни. Бордосск³й декретъ, какъ извѣстно, устанавливалъ два разряда для нац³ональной гвард³и: подвижной и мѣстной гвард³и,- "кроликовъ полевыхъ и кроликовъ-капустниковъ", какъ съострилъ сборщикъ податей Пегулядъ. Вначалѣ на долю полевыхъ нац³ональныхъ гвардейцевъ выпала лучшая роль, конечно. Каждое утро храбрый генералъ Бравида выводилъ ихъ на ученье со стрѣльбой на Эспланадѣ и проходилъ съ ними стрѣлковую школу: "ложись! вставай!"... и такъ далѣе, все какъ быть должно по формѣ. Эти маленьк³я войны привлекали всегда множество зрителей. Тарасконск³я дамы не пропускали ни одного ученья, и даже обитательницы Бокера переходили иногда черезъ мостъ полюбоваться на нашихъ кроликовъ. Тѣмъ временемъ нац³ональные гвардейцы-капустники скромно несли гарнизонную службу въ городѣ и стояли на караулѣ у музея, въ которомъ и караулить-то было нечего, кромѣ большой ящерицы, набитой мохомъ, и двухъ фальконетовъ временъ добраго короля Рене. Само собою разумѣется, что изъ-за такой малости бокерск³я дамы не стали бы переходить моста... Прошло, однако, три мѣсяца въ военныхъ экзерциц³яхъ со стрѣльбой, и публика замѣтила, что полевые нац³ональные гвардейцы все еще топчутся на мѣстѣ, не дѣлаютъ ни шагу съ Эспланады, и общ³й энтуз³азмъ началъ ослабѣвать.
Сколько ни кричалъ своимъ кроликамъ храбрый генералъ Бравида: "Ложись! вставай!" - на нихъ уже никто не приходилъ смотрѣть. Скоро въ городѣ начали даже подсмѣиваться надъ этими военными упражнен³ями. А чѣмъ же виноваты были несчастные кролики, если ихъ не отправляли въ походъ?... Разъ они даже отказались совсѣмъ отъ учен³й.
- Конецъ этимъ парадамъ! - кричали они съ патр³отическимъ рвен³емъ.- Мы полевые, такъ и ведите же насъ въ поле!
- И поведутъ... или я не я буду! - отвѣтилъ имъ храбрый генералъ Бравида и, весь пылая негодован³емъ. отправился въ мер³ю требовать объяснен³й.
Въ мер³и сказали, что на этотъ счетъ не получалось никакихъ распоряжен³й и обратиться слѣдуетъ въ префектуру.
- Въ префектуру, такъ въ префектуру,- рѣшилъ Бравида и съ первымъ курьерскимъ поѣздомъ уѣхалъ въ Марсель на поиски префекта.
А так³е поиски представлялись дѣломъ совсѣмъ не легкимъ, такъ какъ въ Марсели были въ постоянномъ засѣдан³и пять или шесть префектовъ и не было ни одного человѣка, могущаго указать, къ которому слѣдуетъ обращаться. По необыкновенно счастливой случайности, Бравида сразу изловилъ кого ему было нужно и въ полномъ засѣдан³и совѣта префектуры заговорилъ отъ имени своихъ подчиненныхъ съ достоинствомъ, приличествующимъ бывшему начальнику гарнизонной швальни. Съ первыхъ же словъ префектъ перебилъ его:
- Извините, генералъ. Но я бы попросилъ васъ объяснить, какъ это случилось, что ваши солдаты требуютъ отъ васъ вести ихъ въ походъ, а меня просятъ не трогать ихъ съ мѣста?... Вотъ читайте сами!
И префектъ, улыбаясь, подалъ ему слезное прошен³е двухъ полевыхъ кроликовъ, двухъ, наиболѣе азартно требовавшихъ отправлен³я въ походъ. Прошен³е только что было получено въ префектурѣ съ приложен³емъ свидѣтельствъ врача, приходскаго священника и нотар³уса, и въ этомъ прошен³и кролики умоляли перевести ихъ въ разрядъ капустниковъ по ихъ полной немощности и неспособности къ полевой службѣ.
- У меня больше трехсотъ такихъ прошен³й,- говорилъ префектъ, продолжая улыбаться.- Теперь вы понимаете, генералъ, почему мы не торопимся отправлять въ походъ вашу команду. Къ несчастью, и безъ того уже слишкомъ много было отправлено такихъ, которымъ всего желательнѣе было оставаться дома. Довольно съ насъ, больше не требуется... А за симъ, спаси Господь Франц³ю, и - мое почтенье вашимъ кроликамъ!
Нечего, кажется, говорить о томъ, въ какомъ плачевномъ настроен³и вернулся храбрый генералъ въ Тарасконъ. Но тутъ его ждала совсѣмъ неожиданная истор³я: въ его отсутств³е тарасконцы порѣшили устроить по подпискѣ прощальный пуншъ для отправляющихся на войну кроликовъ. Напрасно увѣрялъ доблестный Бравида, что не стоитъ затѣвать никакихъ пуншей, такъ какъ никто никуда не пойдетъ,- подписка уже состоялась, и пуншъ былъ заказанъ; оставалось только его распить,- его и роспили. Въ слѣдующее же воскресенье вечеромъ въ залахъ мер³и происходила трогательная церемон³я съ прощальнымъ пуншемъ, и до бѣлой зари тосты и виваты, рѣчи и патр³отическ³я пѣсни потрясали муниципальныя стекла. Каждый отлично зналъ, разумѣется, настоящее значен³е этого прощальнаго банкета; нац³ональные гвардейцы-капустники, плативш³е за пуншъ, были твердо увѣрены, что ихъ товарищи никуда не отправятся; въ томъ же были убѣждены и пивш³е его полевые кролики, а также и почтенный помощникъ командира, растроганнымъ голосомъ клявш³йся передъ этими храбрецами, что онъ готовъ вести ихъ въ бой, зналъ лучше, чѣмъ кто-нибудь, что никто не двинется съ мѣста... Но все равно! Такой ужь необыкновенный народъ эти южане: съ концу прощальнаго пиршества всѣ плакали, всѣ обнимались и, что всего замѣчательнѣе, всѣ были совершенно искренни, даже самъ генералъ.
Въ Тарасконѣ, какъ и на всемъ югѣ Франц³и, я часто наблюдалъ так³я вл³ян³я миражей.