А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах
Сочинения в восемнадцати томах
М., "Наука", 1984
Scan: Ershov V. G., 28.03.2006
Read&Check: sad369 (10.04.2006)
У отставного генерал-майора Булдеева разболелись зубы. Он полоскает рот водкой, коньяком, прикладывал к больному зубу табачную копоть, опий, скипидар, керосин, мазал щеку йодом, в ушах у него была вата, смоченная в спирту, но всё это или не помогало, или вызывало тошноту. Приезжал доктор. Он поковырял в зубе, прописал хину, но и это не помогло. На предложение вырвать больной зуб генерал ответил отказом. Все домашние - жена, дети, прислуга, даже поваренок Петька предлагали каждый свое средство. Между прочим и приказчик Булдеева Иван Евсеич пришел к нему и посоветовал полечиться заговором.
- Тут, в нашем уезде, ваше превосходительство, - сказал он, - лет десять назад служил акцизный Яков Васильич. Заговаривал зубы - первый сорт. Бывало, отвернется к окошку, пошепчет, поплюет - и как рукой! Сила ему такая дадена...
- Где же он теперь?
- А после того, как его из акцизных увольнили, в Саратове у тещи живет. Теперь только зубами и кормится. Ежели у которого человека заболит зуб, то и идут к нему, помогает... Тамошних, саратовских на дому у себя пользует, а ежели которые из других городов, то по телеграфу. Пошлите ему, ваше превосходительство, депешу, что так, мол, вот и так... у раба божьего Алексия зубы болят, прошу выпользовать. А деньги за лечение почтой пошлете.
- Ерунда! Шарлатанство!
- А вы попытайте, ваше превосходительство. До водки очень охотник, живет не с женой, а с немкой, ругатель, но, можно сказать, чудодейственный господин!
- Пошли, Алеша! - взмолилась генеральша. - Ты вот не веришь в заговоры, а я на себе испытала. Хотя ты и не веришь, но отчего не послать? Руки ведь не отвалятся от этого.
- Ну, ладно, - согласился Булдеев. - Тут не только что к акцизному, но и к чёрту депешу пошлешь... Оx1 Мочи нет! Ну, где твой акцизный живет? Как к нему писать?
Генерал сел за стол и взял перо в руки.
- Его в Саратове каждая собака знает, - сказал приказчик. - Извольте писать, ваше превосходительство, в город Саратов, стало быть... Его благородию господину Якову Васильичу... Васильичу...
- Ну?
- Васильичу... Якову Васильичу... а по фамилии... А фамилию вот и забыл!.. Васильичу... Чёрт... Как же его фамилия? Давеча, как сюда шел, помнил... Позвольте-с...
Иван Евсеич поднял глаза к потолку и зашевелил губами. Булдеев и генеральша ожидали нетерпеливо.
- Ну, что же? Скорей думай!
- Сейчас... Васильичу... Якову Васильичу... Забыл! Такая еще простая фамилия... словно как бы лошадиная... Кобылин? Нет, не Кобылин. Постойте... Жеребцов нешто? Нет, и не Жеребцов. Помню, фамилия лошадиная, а какая - из головы вышибло...
- Жеребятников?
- Никак нет. Постойте... Кобылицын... Кобылятников... Кобелев...
- Это уж собачья, а не лошадиная. Жеребчиков?
- Нет, и не Жеребчиков... Лошадинин... Лошаков... Жеребкин... Всё не то!
- Ну, так как же я буду ему писать? Ты подумай!
- Сейчас. Лошадкин... Кобылкин... Коренной...
- Коренников? - спросила генеральша.
- Никак нет. Пристяжкин... Нет, не то! Забыл!
- Так зачем же, чёрт тебя возьми, с советами лезешь, ежели забыл? - рассердился генерал. - Ступай отсюда вон!
Иван Евсеич медленно вышел, а генерал схватил себя за щеку и заходил по комнатам.
- Ой, батюшки! - вопил он. - Ой, матушки! Ох, света белого не вижу!
Приказчик вышел в сад и, подняв к небу глаза, стал припоминать фамилию акцизного:
- Жеребчиков... Жеребковский... Жеребенко. Нет, не то! Лошадинский... Лошадевич... Жеребкович... Кобылянский...
Немного погодя его позвали к господам.
- Вспомнил? - спросил генерал.
- Никак нет, ваше превосходительство.
- Может быть, Конявский? Лошадников? Нет?
И в доме, все наперерыв, стали изобретать фамилии. Перебрали все возрасты, полы и породы лошадей, вспомнили гриву, копыта, сбрую... В доме, в саду, в людской и кухне люди ходили из угла в угол и, почесывая лбы, искали фамилию...
Приказчика то и дело требовали в дом.
- Табунов? - спрашивали у него. - Копытин? Жеребовский?
- Никак нет, - отвечал Иван Евсеич и, подняв вверх глаза, продолжал думать вслух. - Коненко... Конченко... Жеребеев... Кобылеев...
- Папа! - кричали из детской. - Тройкин! Уздечкин!
Взбудоражилась вся усадьба. Нетерпеливый, замученный генерал пообещал дать пять рублей тому, кто вспомнит настоящую фамилию, и за Иваном Евсеичем стали ходить целыми толпами...
- Гнедов! - говорили ему. - Рысистый! Лошадицкий!
Но наступил вечер, а фамилия всё еще не была найдена. Так и спать легли, не послав телеграммы.
Генерал не спал всю ночь, ходил из угла в угол и стонал... В третьем часу утра он вышел из дому и постучался в окно к приказчику.
- Не Меринов ли? - спросил он плачущим голосом.
- Нет, не Меринов, ваше превосходительство, - ответил Иван Евсеич и виновато вздохнул.
- Да может быть, фамилия не лошадиная, а какая-нибудь другая!
- Истинно слово, ваше превосходительство, лошадиная... Это очень даже отлично помню.
- Экий ты какой, братец, беспамятный... Для меня теперь эта фамилия дороже, кажется, всего на свете. Замучился!
Утром генерал опять послал за доктором.
- Пускай рвет! - решил он. - Нет больше сил терпеть...
Приехал доктор и вырвал больной зуб. Боль утихла тотчас же, и генерал успокоился. Сделав свое дело и получив, что следует, за труд, доктор сел в свою бричку и поехал домой. За воротами в поле он встретил Ивана Евсеича... Приказчик стоял на краю дороги и, глядя сосредоточенно себе под ноги, о чем-то думал. Судя по морщинам, бороздившим его лоб, и по выражению глаз, думы его были напряженны, мучительны...
- Буланов... Чересседельников... - бормотал он. - Засупонин... Лошадский...
- Иван Евсеич! - обратился к нему доктор. - Не могу ли я, голубчик, купить у вас четвертей пять овса? Мне продают наши мужички овес, да уж больно плохой...
Иван Евсеич тупо поглядел на доктора, как-то дико улыбнулся и, не сказав в ответ ни одного слова, всплеснув руками, побежал к усадьбе с такой быстротой, точно за ним гналась бешеная собака.
- Надумал, ваше превосходительство! - закричал он радостно, не своим голосом, влетая в кабинет к генералу. - Надумал, дай бог здоровья доктору! Овсов! Овсов фамилия акцизного! Овсов, ваше превосходительство! Посылайте депешу Овсову!
- На-кося! - сказал генерал с презрением и поднес к лицу его два кукиша. - Не нужно мне теперь твоей лошадиной фамилии! На-кося!
Впервые - "Петербургская газета", 1885, N 183, 7 июля, стр. 3, отдел: "Летучие заметки", с подзаголовком: (Сценка). Подпись: А. Чехонте.
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. II, стр. 160-164.
Готовя рассказ для собрания сочинений, Чехов снял подзаголовок, устранил просторечия в репликах приказчика (изменено, например: "бывалыча" на "бывало", "сичас" на "сейчас" и т. д.), дал несколько новых разновидностей "лошадиной" фамилии, но, сокращая текст, опустил эпизод с поисками фамилии от слова "конюшня" и вариант, придуманный гувернанткой: "Лошадинчиков".
Е. К. Сахарова (Маркова), познакомившаяся с Чеховым в 1884 г., писала, что этот рассказ Чехов передавал ей "в несколько другом виде <...> действующее лицо никак не может вспомнить фамилию.
"Такая обыкновенная простая фамилия, так и вертится на языке, ах ты господи, ну птица еще такая, птичья фамилия!" Его собеседник начинает перечислять всех птиц: "Соколов, Воробьев, Петухов, Синицын, Чижов..." - "Нет, нет, не то, не то!" - и наконец вспоминает: "Вербицкий, Вербицкий, насилу вспомнил". - "Позвольте, но ведь вы говорили - фамилия птичья!?" - "Ну да, конечно, ведь птица же садится на вербу"" ("Воспоминания об А. П. Чехове". Рукопись - ЦГАЛИ, ф. 549, он. 1, ед. хр. 352, лл. 14-14 об.).
Известен фольклорный мотив, соответствующий пересказу Е. К. Сахаровой: мужик забывает "птичью" фамилию; оказывается, это - Вербицкий (Н. П. Андреев. Указатель сказочных сюжетов, Л., 1929, N 2081).
Возможно, что этот сюжет объединился у Чехова с таганрогским воспоминанием, о котором рассказывал писатель В. Г. Богораз (Н. А. Тан): ""Лошадиная фамилия" - тоже таганрогский анекдот, хотя и измененный. В таганрогском округе были два обывателя, довольно зажиточных и видных, Жеребцов и Кобылин. Им как-то случилось заехать одновременно в одну и ту же гостиницу, и их записали на доску рядом особенно крупными буквами. Я помню, над этим смеялись все в Таганроге" (Тан. На родине Чехова. - "Чеховский юбилейный сборник", М., 1910, стр. 486).
При жизни Чехова рассказ был переведен на польский, сербскохорватский и чешский языки.