Чарская Лидия Алексеевна - Проданный талант

ign="justify">   - Мне трактирный мальчик сказал, что вы оба здесь. О чем толковали-с? - осведомился он, приподнимая свою засаленную фуражку.

   - Тс! Ни слова никому о нашем деле, - успел шепнуть Марин Алеше, принимая при этом самый беспечный и даже веселый вид.

   Потом он добавил громко, как ни в чем не бывало:

   - Алексей Иванович, вы хотели отнести деньги на почту для вашей матери. Торопитесь, а то будет поздно. А мы здесь потолкуем вот с ним! - и он кивнул головою на вновь прибывшего.

   Алеша горел нетерпением отослать в Вольск свою первую получку. К тому же его несказанно тянуло побыть наедине с самим собою. Поэтому он поспешил воспользоваться предложением Марина и бросился вон из трактира.

   На лестнице до него донесся голос Марина, обращенный, очевидно, к его знакомому:

   - Поздравьте меня с успехом.

  

  

   VIII.

  

   С бледным лицом и пылающими глазами Алексей стоял за мольбертом. Его рука, вооруженная кистью, набрасывала последние мазки. Палитра с красками трепетала в другой руке. Он весь горел от охватившего его художественного увлечения.

   Картина была почти закончена. Она изображала бедную комнату. В постели, в жару, лежал больной ребенок. У столика сидела молодая женщина и метила белье. Ее лицо, красивое, но изнуренное и усталое, ее красные от бессонницы глаза, ее согнутая над работой фигура, - все это составляло главный центр картины. И фигура женщины удалась на славу. Она была как живая. Алексей воспроизвел в ней портрет своей матери, а в больном ребенке изобразил себя лет десять назад.

   Картина носила название "Ради сына". Сегодня он должен был закончить ее. Он сидит над нею уже около месяца. Это его первый серьезный труд. Тема картины захватила его, потому что он взял ее из своей собственной жизни. И свою мать он изобразил на ней, как живую.

   Он лихорадочно набросил несколько мазков и, далеко отшвырнув от себя кисть и палитру, взглянул на работу.

   Картина точно жила. Алексей отошел от нее на несколько шагов.

   Февральское солнце как раз в эту минуту ударило в комнату и озарило картину. Фигура женщины так и бросалась в глаза, как живая, правдивой точностью. Целая поэма материнской любви и материнских страданий смотрела с этого мастерски исполненного личика.

   Алексей весь затрепетал от счастья. Он понял сам, что картина хороша. Он схватил кисть потоньше и снова бросился к мольберту. Рука его сделала движение написать начальные буквы его фамилии, и вдруг кисть выпала из его рук. Он схватился за голову и глухо застонал, вспомнив, что это не его картина, что под нею будет стоять имя того ужасного человека, которому он продал свой талант в тяжелую, мучительную минуту.

   О, этот человек!

   Вот уже около года, как он находится под его страшной властью. Он написал для него до десятка мелких картин, которые уже дали имя Марину, дали ему и великолепный заработок. О Марине писали, о нем говорили. Каждая из картин, подписанная именем Марина, покупалась немедленно, лишь только появлялась на выставке или в витрине того магазина, куда сбывал их художник.

   И те, которые знали Марина по его прежним посредственным работам, удивлялись, как это сразу у него явился такой талант. Но никто не подозревал. что все эти картины писаны вовсе не Мариным, а никому не известным юношею из Вольска...

   Только Алеша с каждой картиной чувствовал все больше и больше невыносимую душевную боль и муку.

   За этот год никто бы не узнал в нем прежнего свежего юноши. Лицо Ратманина осунулось, как у больного. Глаза ввалились глубоко в орбиты и горели диким, лихорадочным огнем.

   Сейчас это лицо, эти глаза казались еще страшнее, еще болезненнее. Мысль вертелась на одном: он должен передать Марину и эту картину! И эту, написанную кровью и сердцем. О!

   Алеша схватился за голову и замер на месте. Так он просидел в глубоком отчаянии минуту, другую. Потом быстро поднял кисть и подписал ею на углу картины: Дмитрий Марин.

   В эту минуту в дверь проскользнула сутуловатая фигура самого Марина.

   Он приблизился к картине, взглянул на нее и невольно вскрикнул от восторга...

   Глаза его загорелись торжеством.

   - Хорошо, мой юный друг, превосходно! - произнес он, не отрывая глаз от картины. - Так превосходно, что хоть я условился платить вам только пятьдесят рублей - за эту картину я вам еще отдельно прибавлю двадцать пять целковых... О, Дмитрий Марин умеет ценить людей! - добавил он с гордым достоинством.

   Если бы год тому назад Алеша услышал это, он был бы бесконечно счастлив. Лишних двадцать пять рублей! Ведь это для него с матерью крупная сумма!

   Но теперь, когда вместе с этой картиной от него как бы отнимали кусок его сердца, он думал иначе. Ведь эта картина - это его творенье, его работа, его талант, его детище! А, между тем, его дарованием бессовестно пользуется другой человек!.. Он, Алеша, не хозяин своего создания... Он...

   Алеша мрачно взглянул на Марина и, молча кивнув головою, отвернулся от картины.

  

  

   IX.

  

   - Алеша! Алеша! вы спите! этакой соня! А я вам радость принесла! Слушайте, я сейчас от магазина Ярова... Там ваша картина, а вокруг толпа народа, большущая... И все про картину говорят... Все ею восторгаются... дядю хвалят, говорят - "талант, восходящая звезда, знаменитость!" И это даже художники признают. Поймите! Знатоки! Там их целая толпа собралась... А я-то себе думаю: вот если бы Алеша услышал! А он, негодный, спит, как сурок в своей норке!

   И болтая таким образом, Нюра тормошила за плечи Алексея, прикорнувшего в уголку дивана.

   Солнце сияло вовсю. Лучи его, мелькая по комнате, заливали ее ярким светом.

   Алеша быстро вскочил на ноги и мутными глазами уставился на девушку.

   - Ха, ха, ха! - рассмеялась она, - и смешной же вы! Лохматый, заспанный! Причесывайтесь скорее! Побежим к Ярову. Послушаем, что говорят...

   - Нет! я не пойду! - ответил Алеша таким упавшим голосом, что все оживление Нюры разом пропало

   Чутким сердцем девушка уловила нотки отчаяния в голосе юноши.

   Она мигом очутилась подле него, схватила его за руку и прошептала взволнованно:

   - Голубчик, что с вами?

   И вдруг, поймав брошенный на нее взгляд Алеши и прочитав в нем страшную муку и безысходную тоску, она разом поняла все.

   - Бедный, бедный Алеша! - произнесла она тихо и крепко сжала руку юноши, - жаль мне вас ужасно... Дядя... дядя очень дурно поступил с вами! - и она неожиданно залилась горькими слезами. Ей было стыдно за поступок Марина и бесконечно жаль этого бедного, тихого, талантливого Алешу.

   Но что же она могла сделать, бедная молоденькая девочка?

   Разве только поплакать и погоревать вместе с ним!

   ........................

   Через два дня после появления картины в витрине Ярова Марин получил по почте конверт с огромным княжеским гербом.

   В конверте лежала записка, в которой князь Увалов - один из очень известных и знатных сановников Петербурга - приглашал художника Марина пожаловать в один из ближайших дней для переговоров относительно заказа.

   Марин ликовал. Его известность, очевидно, проникла в самые высокие аристократические сферы.

   "Не надо показывать вида, что я очень польщен этим приглашением, - решил Марин. - Пусть знает, что я ценю себя..."

   И, нарочно небрежно повязав галстук, он поскакал на Сергиевскую улицу, где жил князь.

   Спустя полчаса лакей вводил его в кабинет князя. Последний сидел у стола и курил дорогую сигару.

   Он слегка кивнул на почтительный поклон Марина и, указав ему на ближайший стул, начал:

   - Я видел у Ярова в витрине вашу картину "Ради сына" и пришел от нее в восторг.

   Марин поклонился.

   - Под впечатлением этой картины, - продолжал князь, - у меня явилось желание заказать вам портрет моей дочери.... моей покойной дочери, которой уже около пяти лет нет со мною... У меня осталась лишь фотографическая карточка Лели и по ней вы должны нарисовать портрет или, вернее, картину, изображающую улетающего ангела... Лицо ангела должно быть лицом моей Лели. Но, главное, вы должны точно воспроизвести ее глаза. Я давал писать ее портрет многим художникам, но они не могли справиться с задачей. Глаза не удавались, и картина казалась заурядной... У нее были особенные глаза, у моей Лели! Достаточно вам взглянуть на ее портрет и вы поймете, что я не ошибаюсь.

   И князь протянул Марину небольшую фотографическую карточку, изображавшую молодую девушку с действительно божественными, лучистыми глазами.

   Марин встал, подошел к окну и с видом знатока стал внимательно рассматривать карточку,

   - Да, вы правы! Глаза княжны удивительные! - сказал он, - но я справлюсь с этой задачей! - заключил он, гордо взглянув на князя.

   - Постарайтесь!.. Прошу вас уделить этой картине особенное внимание, - продолжал князь. - Что же касается цены, то можете ее назначить сами... Предупреждаю вас, что я охотно готов заплатит пять тысяч и даже больше за картину с изображением моей дочери, если только картина удовлетворит меня.

   - Для художника слава дороже денег, - ответил гордо Марин, весь закипая восторгом при одной мысли скорого обладания таким огромным капиталом. - Через недели две, три, я вам привезу готовый эскиз картины... Надеюсь, вы будете довольны! - проговорил он с достоинством и, низко поклонившись князю, вышел из его апартаментов, унося с собой карточку.

   "Не нравится мне физиономия этого Марина что-то! - размышлял по его уходе князь, - он скорее похож на какого-нибудь дельца, чем на художника. А впрочем... какое мне дело до его внешности, если он воспроизведет мне дорогое личико моей Лели..."

   На глаза князя навернулись слезы.

   Он безумно любил свою покойную дочь.

  

  

   X.

  

   Прошло две недели... Весна медленно, но твердо вступала в свои права!

   Мартовское солнце грело во всю... Воробьи чирикали на крыше, а снег таял и таял, постепенно теряя свой прежний белый, нарядный вид и смешиваясь в одну серую массу с петербургскою уличною грязью.

   Стояло светлое, радостное утро начала весны.

   Князь Увалов только что проснулся... Его лицо носило на себе следы уныния и грусти... Он видел сегодня странный сон. Ему приснилась его мертвая Леля. Она пришла к нему, наклонилась к его постели и, протянув ему белый и нежный цветок лилии, сказала: "Папа, не грусти обо мне, милый! Мне хорошо на небе... Я думаю о тебе, мой дорогой, и молю Бога, чтобы Он послал как можно скорее покой и мир в твою наболевшую душу".

   Она тихо коснулась его лба губами, но когда князь захотел обнять ее, девушка отделилась от пола, одной рукой благословляя его, в другой держа нежный цветок лилии и... исчезла как в тумане.

   Князь проснулся, но белое видение с нежным цветком и с благословляющей рукою не шло из памяти и стояло перед ним как наяву.

   "Надо попросить художника написать ее именно такою: благословляющей и с лилией в руке. Вероятно, картина еще не окончена и возможно изменить ее сюжет так, как я желаю"... - решил мысленно князь и, позвонив слугу, приказал ему как можно скорее давать одеваться.

   Через час кровный рысак Увалова домчал его до серого домика, ютившегося на Выборгской стороне.

   Князь позвонил у подъезда.

   - Здесь живет художник Марин? - обратился он к отворившей ему дверь Нюре.

   - Да... Здесь... Только дяди нету дома... Он вышел куда-то... скоро вернется, - залепетала смущенно девушка при виде важного посетителя.

   - Я подожду его, - произнес князь и, сбросив шубу, прошел в комнату.

   - Занимайтесь своим делом, а я посижу один, милая барышня! - кивнул он головою все еще не оправившейся от смущения Нюре и мысленно добавил, глядя на нее:

   "Моя Леля должна была бы быть теперь как раз в этом возрасте!"

   И он снова погрузился в глубокие скорбные думы о дочери.

   Минуты бежали, но князь не замечал их. Образ умершей дочери снова выплыл перед ним, лаская его своими лучистыми глазами, благословляя его нежной, маленькой рукой.

   Одну минуту он увидел ее так ясно, что невольно подался вперед, протянул руки и весь бледный замер от неожиданности.

   Вдруг чуть слышный легкий стон послышался за стеною.

   Князь насторожился... прислушался... Тишина... Ни звука...

   Спустя несколько минут новый стон с поразительной ясностью достиг до его слуха. Увалов бросился к двери, пробежал коридор и толкнул маленькую дверцу, за которой слышался стон. Его глазам представилась странная картина. За мольбертом сидел юноша, бледный, исхудалый, с горящими отчаянием глазами. Правой рукой, вооруженной кистью, он водил по полотну картины, левую крепко прижимал к сердцу и изредка испускал короткий, мучительный стон. Он был так поглощен своей работой, что не слышал, как вошел и остановился за его спиною князь.

   Увалов бросил взор на полотно и остановился в оцепенении. На него смотрели оттуда, как живые, глаза его Лели, те самые глаза, которые не удавалось до сих пор изобразить ни одному художнику и которые он, отец, один только знал. А вся фигура изображенного на не оконченной еще картине ангела до того была похожа на умершую дочь князя, что исстрадавшемуся показалось, точно перед ним стоит восставшая из гроба его ненаглядная Леля...

   Несколько минут князь молча, пораженный и удивительным сходством и мастерством исполнения, простоял на пороге комнаты.

   Когда первый момент восторга прошел, князь с недоумением посмотрел на худого, бледного юношу, водящего кистью по полотну. Ловкость и уменье, с какими юный художник бросал краски на полотно, не допускали сомнения в том, что не кто иной, как именно этот юноша писал всю картину и что именно он, этот юноша, сумел уловить чистое, неземное выражение глаз его Лели и передать его на полотне.

   Но почему картину пишет этот юноша, а не Марин, которому он, князь, ее заказал? И почему он стонет как в забывчивости, этот юноша? Почему, наконец, у него такое странное, измученное лицо?

   Князь терялся в догадках.

   Вдруг Алеша вскочил с места, отбросил кисть... Глаза его мрачно загорелись, губы покривились горькой усмешкой.

   - Кажется, хорошо! - произнес он глухо, не заметя присутствия князя, - но это опять будет не моя, а чужая картина! Проданный труд! Проданный талант! О, Дмитрий Марин, ты хорошо придумал свою адскую затею.

   И он судорожно зарыдал, наклонив голову у мольберта.

   В это время сильная рука легла на его плечо.

   Алексей быстро вскочил на ноги, испуганный, пораженный.

   Перед ним стоял совершенно чужой, незнакомый человек.

   - Кто вы? Зачем вы? - залепетал в смятении Алеша. - Сюда нельзя никому входить! Уйдите, ради Бога! Уйдите!

   - Нет, я не уйду, мой мальчик, - послышался твердый ответ князя, - не уйду ни за что! Я слышал случайно сорвавшиеся у вас слова, слова, подсказанные мукой сердца, о проданном таланте и о чьей-то дьявольской затее. И я понял все! Вы творец этой картины, юноша, этой талантливой работы, а не кто другой! И я благословляю вас за нее, за мою Лелю, которую вам удалось воспроизвести на полотне, как живую!

   - Нет... нет... - бессвязно лепетал Алексей, - нет, нет, это не я... не я писал ее... Это хозяин... Марин... Его благодарите!..

   И, как подстреленная птица, он тяжело рухнул без чувств к ногам князя.

  

  

   XI.

  

   Князь Увалов сидел в своей гостиной и разговаривал вполголоса с высоким седым господином в темных очках.

   - Ему лучше, доктор? Он выживет? - спросил князь.

   - Натура молодая, сильная... Надо надеяться... Такой славный, такой красивый юноша! - задумчиво произнес врач.

   - И какой талантливый и честный, добавьте! Знаете, о чем он бредит все эти ночи, доктор? Он умоляет никому не открывать его тайны, чтобы не повредить этому бесстыдному эксплуататору Марину. Несчастный юноша! Благословляю судьбу, что мне удалось увести его от этого жестокого человека...

   - Воображаю, как поражен был этот Марин, когда, вернувшись, он не нашел ни юноши, ни картины, - сказал, невольно усмехаясь, собеседник князя.

   - Вы сейчас увидите его. Я пригласил его сюда для объяснений. Я хочу...

   Появление лакея помешало князю договорить.

   - Г-н Марин! - доложил слуга.

   - Проси! - коротко приказал князь.

   Встревоженный и слегка бледный, вошел в комнату Марин.

   - Ваше сиятельство... - начал он нетвердо, - я пришел, чтоб узнать, как здоровье моего помощника, Алексея Ратманина. Вы знаете, князь, что я очень привязан к нему и...

   - Молчите, - круто оборвал его князь, - и слушайте, что я вам скажу. Вы обманули того несчастного юношу, который лежит теперь у меня в бреду в жесточайшей горячке... Вы воспользовались его безвыходным положением и заставили его заключить позорное условие... Вы бессовестно эксплуатировали его талант, вы чуть не убили его теми нравственными мучениями, которые ему пришлось испытывать, отдавая вам, вместе со своими картинами, куски своего сердца... Из его горячечного бреда я понял все. Понял, как вы бесчестно воспользовались его талантом в тяжелую для него минуту, словом, узнал всю его мучительную драму... Узнал я также, какой честный и благородный юноша, этот Ратманин: он считал заключенное с вами условие обязательным для себя и не хотел выдать вас. Но теперь ваша тайна разоблачена и я не допущу, чтоб он работал впредь у вас и доставлял вам славу и деньги ценою собственной своей славы... Я решил заняться судьбою Алексея Ратманина и окончательно отнимаю у вас вашего помощника, господин Марин. Но я боюсь, как бы несчастного юношу, когда он поправится, не замучили ложные упреки совести, что он не выполнит ваших условий. Поэтому я решил, г-н Марин, заплатить вам за то, что вы отныне лишитесь помощника, который бы вам писал ваши картины... Я заплачу вам, сколько вам следует, за квартиру и обеды Ратманина, за все время, которое он прожил у вас. Но я требую, чтобы вы письменно отказались от всяких претензий к Ратманину и считали заключенное с ним условие недействительным. Вы, г-н Марин, - прибавил князь, - и так достаточно нажили за это время на работах Ратманина, которые вы выдавали за свои, и в сущности вас следовало бы отдать под суд за обман. Но я этого не сделаю, не сделаю ради этого доброго, сердечного мальчика... Итак, вы согласны получить ту сумму, которую я вам предлагаю за возвращение Ратманину проданного им таланта?

   - Я согласен! - произнес Марин, замирая от страха.

   Доктор не мог удержаться и громко расхохотался при виде его разом съежившейся фигуры.

   - А теперь давайте условие и получайте деньги...

   Марин вынул из кармана подписанное Алешей условие и, передавая его князю, сказал:

   - Это, верно, моя Нюра предала меня... Кроме нее, никто не мог знать о нашем соглашении с Ратманиным, а он наверное не выдал меня... Я его знаю. Да, да, это наверное Нюра.

   - Вы говорите про вашу племянницу? - переспросил князь. - Нет, не она выдала вас, а выдала странная судьба, странный случай... Ваша племянница только помогла мне раскрыть истину; она не научилась, к счастью, лгать, как вы. Когда бедный юноша упал без чувств, она прибежала на шум и дала мне возможность узнать все то, чего я сразу не мог понять, и окончательно убедила меня, как бесчестно поступили вы с бедным мальчиком.

   - Значит все-таки Нюрка! Я завтра же прогоню ее! - вырвалось невольно у Марина.

   - О, от этого она не пострадает, - возразил князь, - я предвидел это и позабочусь о ней. А теперь, г-н Марин, берите деньги, и наши разговоры с вами покончены.

   Марин взял протянутые ему князем ассигнации, поклонился и вышел из комнаты.

   После ухода его, когда князь с доктором остались опять одни, последний спросил:

   •- Вы окончательно решили, князь, заняться этим юношей?

   - Доктор, - произнес Увалов тихим, задушевным голосом, - сама покойница Леля руководит этим делом. Не странно ли все это? Она явилась мне в ту ночь во сне. Этот дивный сон заставил меня отправиться к Марину, где я нашел этого юношу в минуту крайнего отчаяния. Во всем происшедшем я вижу волю моей незабвенной дочери. Юноша безусловно талантлив, но одним талантом трудно выбраться на дорогу славы. Я поддержу его. Я помогу ему, дам средства и силы. Одним словом, я займусь этим юношей, как собственным сыном.

   - Благослови вас Бог за это, князь! - произнес растроганный доктор, сильно пожимая руку Увалова.

   - Но, Бога ради, доктор, скорее поднимите его на ноги. С первыми теплыми днями я отправлю его в мое подмосковное имение, где мы всегда проводили весну с Лелей... Там он должен поправиться, отдохнуть и набрать сил...

   - Да, но я посоветовал бы вам выписать мать юноши, - заметил доктор. - Больной постоянно в бреду упоминает о ней... Очевидно, любит ее крепко. А ласка матери отогреет его наболевшую душу скорее всяких лекарств.

   - Вы правы, доктор; я сделаю все, что надо, - произнес князь. - Кто знает, может быть, моя дорогая Леля будет радоваться на небесах моему поступку, - заключил он тихо, чуть слышно.

  

  

   XII.

  

   - Кажется, она едет, мама!

   - Нет, ты ошибаешься, Алеша!

   - Да, ты права! Это пастух стадо гонит со стороны станции, а мне показалось - коляска.

   Алексей Ратманин, еще бледный и исхудавший после болезни, сидел на балконе дома князя Увалова подле Анны Викторовны, уже успевшей поправиться и загореть за один месяц, проведенный ею с сыном в имении князя.

   И матери, и сыну все пережитое казалось тяжелым, но мимолетным сном. Все темное и дурное осталось далеко позади них.

   Впереди сияло огромное, неожиданное, яркое счастье.

   Князь исполнил свое слово. Он приютил их обоих в своем имении и обещал поместить Алексея в академию, чтобы тот мог довершить художественное образование.

   Портрет Лели, написанный Алексеем, висел над постелью князя и напоминал ему поминутно о его новых обязанностях по отношению к нарисовавшему его молодому художнику.

   - Как хороша жизнь, мама! - произнес Алеша, вдыхая в себя полной грудью свежий аромат только что распустившихся лип, - как прекрасна и полна жизнь!.. Теперь только я понял это, когда вновь нашел потерянное счастье.

   - А не испытай ты тяжелого горя, Алеша, ты бы не сумел оценить всей полноты счастья... - произнесла Анна Викторовна, любуясь значительно посвежевшим и поздоровевшим лицом сына.

   Он только молча, в знак согласия, кивнул своей кудрявой головой.

   Где-то неподалеку звякнул колокольчик.

   - Нюра едет! Непременно она - а я уже боялся, что Марин раздумал и решил оставить ее у себя, - произнес Ратманин, пристально вглядываясь в сторону дороги.

   Действительно, вскоре показалась коляска, а из нее выглянуло оживленное личико Нюры.

   Через минуту она была уже на балконе и крепко пожимала руку Алеши и его матери, с которой успела познакомиться в Петербурге у постели своего больного друга, говорила оживленно и радостно:

   - Ах, как хорошо! Так хорошо, что чудо... Этот дивный сад... И дом... точно замок из сказки... Да и все точно сказка... Этот князь точно добрый волшебник, избавитель, и все... и все так странно, так сказочно.

   - Сказка... - произнес задумчиво Алеша, - вы это хорошо сказали, Нюра... и пусть эта сказка будет длиться долго... без конца...

   - Да.. да... пусть длится, пока вы не сделаетесь большим, знаменитым художником и не заважничаете перед всеми нами! - звонко засмеялась девушка.

   Какая-то птичка шарахнулась в кусты, испугавшись громкого, девичьего смеха.

   Анна Викторовна любовно заглянула в лицо сына.

   Глаза Алексея, широко раскрытые, смотрели вдаль, тихо сияя каким-то особенным светом...

   Новые образы толпились в его голове, сердце наполнялось счастьем, огромным, светлым, сияющим...

   А тихий сад пел и дышал перед ними чудною песнью и юною жизнью молодой радостной весны...

  

  

   Сканирование, распознавание - Kapti

   Вычитка, перевод в современную орфографию - Глюк Файнридера.