Чапыгин Алексей Павлович - Чемер

аи и флигели двора высокие соседние дома, обступившие деревянный домишко, где жил Рылов, освещали террасу до поздней ночи призрачным светом. Тогда лишь, когда потухали огни кругом, терраса погружалась в сумрак. На террасе у стены стоял большой платяной шкап, которому в квартире не было места. Под шкапом по ночам крысы, забежавшие со двора, грызли кости, с возней и стуком, таская их из ведра. Кости Степанида Петровна вываливала в ведро на террасу, чтобы при случае продать тряпичникам, не впуская чужих в квартиру.
   Стук костей в сумраке пугал и раздражал обыкновенно хмельного Рылова; он кидал в шкап все, что попадало под руку.
   Чтоб не жечь лампу, скупая хозяйка повесила на террасу образ с лампадкой. Лампадка горела только ночью. Боясь света, крысы реже воровали и грызли кости.
   Образ Спасителя, повешенный в углу, не нравился Рылову: он напоминал ему лицо когда-то встреченного им нищего монаха. Образ был писан тусклыми красками старообрядческих мастеров. Кругом головы Христа вился резной, серебряный венчик. Желтая, благословляющая двумя перстами рука, была тоже заключена в обломок серебряной ризы.
   Убрав стол, Степанида Петровна на полу террасы вынесла и разложила матрац, постлала простыню и, откинув конец одеяла, пошла к себе.
   - Ты ежели, Степанидушка, не со мной: - грузно падая на одеяло, спросил Рылов и тяжко закашлялся.
   - Вот, Бог-от и наказал, Иван Михайлович! Говорите не дело, так и кашлюха сдолила.
   - Обр-а-а-з, как нищий! Не бажу... - отдышавшись проговорил парень.
   - Образ? Выдумываете всякое... - обернулась она в дверях в прихожую. - Конец и все тут! Пожили, погрешили - Бог простит.
   Она улыбнулась и ушла.

стр. 56

   - Не за что прощать, ежели... потом... придется - ни што...
   Рылов тяжело поднялся с постели, укрепился на ногах и пошел в квартиру.
   Роясь в ящике стола и комода, он слышал за стеной старушечий чужой голос:
   - Завсегда так, милая, - мужичок, как шалить почнет, воли ему давать нельзя, не можно; тогда бери, как конька на кодол... худой окажется, то ворота настежь, - поди мужичок, гуляй, да воли с меня не сымай!
   - Чужие, вишь... уговорщицы. Сученки! - проворчал Рылов и, найдя то, что искал, сунул за голенище сапога.
   - Вы чтой-то забыли, Иван Михайлович? - дрогнувшим голосом спросила хозяйка, выпроводив гостью, старуху и наблюдая за парнем в щель незапертой плотно двери.
   Рылов повернул лицо к ней, шатаясь на ногах ответил:
   - Желанна моя! Брось пропащего - спи, худа тебе не сделаю, Бог с тобой... Чужих ежели не слушай... подь!
   Он вернулся на террасу, вынул из-за голенища нож, положил под подушку и разделся.
   Потом, смутно белея, сползал в дальний угол, взял откупоренную бутылку пива и приполз обратно.
   - Прельстители... хмельное и все - вся жисть!
   Глотнул пива, но под шкапом завозились крысы. Рылов, оторвав бутылку от губ, выпучив на шкап глаза, крикнул:
   - Цыц! - и швырнул бутылку в шкап; она глухо ударившись, стуча, откатилась к окну в полосу лунного света; из нее медленно на пол полилось пиво.

   * * *

   Не раз на завод парень брал ножик, но его тянуло домой.
   Ночью старался на террасе спать с открытой головой и, просыпаясь, часто вглядывался в образ, осиянный блеском лампадки...
   - Примстилось... все одно ему, - Бог молчит...

   * * *

   Когда стало вечереть, Рылов, подбросив на котлы угля, ушел из отделения:
   - Пущай без меня изойдет чемер...
   Во всех отделениях было светло. Шипели и постукивали машины.
   - Ни што-о... сегодня-а...
   Обойдя двор, парень подошел к решетке завода, выходящей на реку.
   Сумрак мало сгущался, белые ночи еще не пришли, но уже чувствовались, - фонарщики в городе не зажигали огней.
   За решеткой завода все тонуло в серой дымке теплого вечера; было безветрено.
   Рылову почему-то казалось, что он видит сон: сонно блестят сквозь сумрак огни за рекой.

стр. 57

   "Сон, не сон... жисть не жисть... голос не то...", - не окончив мысли, он сплюнул соленым, но от решетки не отошел и видел, как на слабой ряби волн переливаются мутные пятна огней.
   Не сразу разобрал, откуда огни, но старался разобраться во всем и во все вдуматься, как будто бы жил последний вечер.
   - Огни рыбацки... Эх, кабы к Петрухе, к родителю, да рыбки бы...
   С едва заметными очертаниями под мостом тихо, без шума, как во сне, скользит длинная полоса лодок, пятнами огней.
   Люди почти не двигаются, черные, без лиц и глаз. Мимо, по берегу, в сумраке идут те же люди без лиц, без глаз...
   За рекой бегут лошади, стучат копытами, а не понять, кто: может быть не лошади, как будто кто-то что-то вколачивает...
   - Ни што...
   Один только светлый кусок не далеко в стороне почему-то злит Рылова: словно забытый сумраком, блестит одиноко нахальным светом круглый фонарь.
   - Лесторан "Бережной"... пьяная болесть... ни што!..
   Рылов все-таки встряхивается и уходит в глубину двора.
   - Ни што теперича...
   Парень видит, как в нарядном директорском флигеле светятся два окна.
   - Во, во, энто ежели...
   Он тихо, почти крадучись, идет к окнам.
   Низ окон - матовый, верх - глянцевый, сквозной. За одним окном близко чернеет знакомая спина, и блестят приглаженные волосы. Через комнату у дверей стоит рослый парень с шапкой в руке, глаза глядят к окну.
   - Сменка мне! Ладно, ежели что...
   Рылов спешно ушел в калильное.

   * * *

   Он зачем-то обошел все отделение и особенно внимательно, вытянув шею, разглядывал дальний угол, а в дверях стоял мастер и кричал:
   - Фут в фут, по диаметру! Вижу, паренек, что пришла пора дать тебе отпуск.
   Рылов обернулся, схватил с земли лопату и кинулся к мастеру:
   - А хто ежели меня к слатенькой обучил?! - захрипел он.
   Мастер, не запирая дверей, попятился.
   - Ты, коротышка-а! Наша природа грудью болит вся, от водки - уй, ты - убью!
   Мастер исчез на дворе, а Рылов из дверей крикнул:
   - Ужо вам, дилехтуры!..
   Он бросил лопату, пощупав за коленищем нож, вышел за двери...
   Шагнул бледный, с искривленным ртом, как бы что-то вспомнив, поднял длинную, потную руку и перекрестился...