Бунина Анна Петровна - Стихотворения

fy">  

  

  

   ПЕСНЬ СМЕРТИ

  

   Хвала тебе, сон мертвых крепкий!

   Лобзанью уст хвала твоих!

   Ты прочный мир несешь на них,

   Путь жизни изглаждаешь терпкий,

   Сушишь горячих токи слез;

   Ты пристань бурею носимых,

   Предел мятущих душу грез;

   Ты врач от язв неисцелимых;

   Сынов ты счастья ложный страх:

   Зло, в их рожденное умах.

  

   Хвала твоей всемощной длани!

   Она связует месть врагов,

   Ведет гонимого под кров,

   Вселяет тишину средь брани;

   Коснется слабого очей,-

   И зев не страшен крокодила,

   Ни остро лезвее мечей,

   Ни мощна власти грозной сила;

   Ни скудость, ни враги, ни труд

   В могиле спящих не гнетут.

  

   Хвала в тебе целебну хладу!

   Он гасит пламень, жгущий кровь,

   Берет из сердца вон любовь,

   Кладет конец ее злу яду!

   Втечет - и жалость отбежит;

   Не нужны чада, братья, други;

   Ни их жестокость не крушит,

   Ни их напасти, ни недуги:

   Заботы ль им, иль дальний путь -

   Не ляжет камнем скорбь на грудь

  

   Пусть к мертвым мещут взор угрюмый,

   Пусть гордо их проходят прах,

   Неся презренье на устах;

   Пусть память их сотрут из думы,

   Киченьем нежность воздадут,

   Скрепят сердца неблагодарны,

   В суровстве - тигров превзойдут,

   В бесчувствии - металлы хладны, -

   Не нанесут удара им:

   Их крепок сон, неколебим.

  

   Тебя ль, о скорбных друг! со славой,

   Со властию, с богатств красой,

   Тебя ль со звуком слов, с мечтой

   Поставит в ряд рассудок здравый?

   Нет, нет! не слава мой кумир!

   Я к ней не припаду с обетом.

   Не плески рук - твой прочный мир

   Мольбы я избрала предметом.

   Как ветры развевают дым,

   Так зло полетом ты своим.

  

   Когда друзья неблагодарны,

   Презрев законы правоты,

   Сбирая чужды клеветы,

   Хулы о нас гласят коварны, -

   Ужели звучны плески рук

   Глубоки уврачуют раны?

   Ужели славы скудный звук

   Прольет нам в сердце мир попранный?

   Нет! яд сей жгущ, неугасим!

   Он стихнет под жезлом твоим.

  

   <1812>

  

  

  

   МАЙСКАЯ ПРОГУЛКА БОЛЯЩЕЙ

  

   Боже благости и правды!

   Боже! вездесущий, сый!

   Страждет рук твоих созданье!

   Боже! что коснишь? воззри!..

  

   Ад в душе моей гнездится,

   Этна ссохшу грудь палит;

   Жадный змий, виясь вкруг сердца,

   Кровь кипучую сосет.

   Тщетно слабыми перстами

   Рву чудовище... нет сил.

   Яд его протек по жилам:

   Боже мира! запрети!

  

   Где целенье изнемогшей?

   Где отрада? где покой?

   Нет! не льсти себя мечтою!

   Ток целения иссяк,

   Капли нет одной прохладной,

   Тощи оросить уста!

   В огнь дыханье претворилось,

   В остру стрелу каждый вздох;

   Все глубоки вскрылись язвы, -

   Боль их ум во мне мрачит.

   Где ты смерть? - Изнемогаю...

   Дом, как тартар, стал постыл!

  

   Мне ль ты, солнце, улыбнулось?

   Мне ль сулишь отраду, май?

   Травка! для меня ль ты стелешь

   Благовонный свой ковер?

   Может быть, мне там и лучше...

   Побежим под сень древес.

  

   Сколь всё в мире велелепно!

   Сколь несчетных в нем красот!

   Боже, боже вездесущий!

   К смертным ты колико благ!

  

   Но в груди огонь не гаснет;

   Сердце тот же змий сосет,

   Тот же яд течет по жилам:

   Ад мой там, где я ступлю.

   Нет врача омыть мне раны,

   Нет руки стереть слезы,

   Нет устен для утешенья,

   Персей нет, приникнуть где;

   Все странятся, убегают:

   Я одна... О, горе мне!

  

   Что, как тень из гроба вставша,

   Старец бродит здесь за мной?

   Ветр власы его взвевает,

   Белые, как первый снег!

   По его ланитам впалым,

   Из померкнувших очей,

   Чрез глубокие морщины

   Токи слезные текут;

   И простря дрожащи длани,

   Следуя за мной везде,

   Он запекшимись устами

   Жизни просит для себя.

   На? копейку, старец! скройся!

   Вид страдальца мне постыл.

   "Боже щедрый! благодатный! -

   Он трикратно возгласил, -

   Ниспошли свою ей благость,

   Все мольбы ее внемли!"

   Старец! ты хулы изрыгнул!

   Трепещи! ударит гром...

   Что изрек, увы! безумный?

   Небо оскорбить дерзнул!

   Бог отверг меня, несчастну!

   Око совратил с меня;

   Не щедроты и не благость -

   Тяготеет зло на мне.

  

   Тщетно веете, зефиры!

   Тщетно, соловей, поешь!

   Тщетно с запада златого,

   Солнце! мещешь кроткий луч

   И, Петрополь позлащая,

   Всю природу веселишь!

   Чужды для меня веселья!

   Не делю я с вами их!

   Солнце не ко мне сияет, -

   Я не дочь природы сей.

  

   Свежий ветр с Невы вдруг дунул:

   Побежим! он прохладит.

   Дай мне челн, угрюмый кормчий!

   К ветрам в лик свой путь направь.

   Воды! хлыньте дружно с моря!

   Вздуйтесь синие бугры!

   Зыбь на зыби налегая,

   Захлестни отважный челн!

   Прохлади мне грудь иссохшу,

   Жгучий огнь ее залей.

   Туча! упади громами!

   Хлябь! разверзись - поглоти...

  

   Но всё тихо, всё спокойно:

   Ветр на ветвиях уснул,

   Море гладко, как зерцало;

   Чуть рябят в Неве струи;

   Нет на небе туч свирепых;

   Облак легких даже нет,

   И по синей, чистой тверди

   Месяц с важностью течет.

  

   <1812>

  

  

  

   * * *

  

   Хоть бедность не порок

   Для тех, в ком есть умок,

   Однако всяк ее стыдится

   И с ней как бы с грехом таится.

  

   К иному загляни в обеденный часок:

   Забившись в уголок,

   Он кушает коренье:

   В горшочке лебеда,

   В стаканчике вода.

   Спроси зачем? - "Так, братец! для спасенья!

  

   Пощусь! - сегодня середа!"

   Иной вину сухояденья

   На поваров свалит;

   Другой тебе: "Я малым сыт!"

   У третьего: "Желудок не варит!

   Мне доктор прописал диету".

   Никто без хитрости и без затей

   Не скажет попросту: "Копейки дома нету!"

  

   Привычки странной сей

   Между людей

   Мы знаем все начало!

   Так будет и бывало,

   Что всяк таит свою суму.

  

   Итак, прошу не погневиться!

   Ну, ежели и тот стыдится,

   Что кушать нечего ему,

   Кто вправду голодом томится,

   То как же я подложной нищетой

   Родителей моих ославлю в позднем роде?

   Не ведали они напасти той,

   Но жили по дворянской моде!

   Палаты с флигельми в наследственном селе;

   Вкруг сада каменна ограда:

   В одном угле

   Качели - детская привада,

   В другом различны теремки,

   Из дерева грибки,

   И многие затеи;

   Лимоны, персики, тюльпаны и лилеи

   В горшочках и в грунту,

   С плодом и на цвету,

   У батюшки мово считали как крапиву!

   Орехи Кедровы, миндаль, -

   Ну, словом, всё свое! Ни даже черносливу

   Купить не посылали вдаль

   На зимню трату!

   Всё в садике росло, хотя не по клима?ту.

   (Губерния Рязань, Ряжск город был уезд.)

   Груш, яблок... точно в небе звезд!

   И все как в сахаре наливны;

  

   И даже патока своя,

   Затем что были пчелы -

   Что день, то два иль три роя!

   А люди-то бегут и принимают в полы!

   Голубушки! Как бы теперь на них,

   Гляжу на пчелок сих!

   Летит красавица! вся словно золотая!

   Тащит в двух задних лапках мед;

   То липочку, то розу пососет,

   Передней лапочкой из ротика возьмет

   Да в заднюю передает.

   Подчас их цела стая,

   И каждая поет!

   А я, поставя уши рядом с веткой,

   Учусь у них жужжать,

   И, мысля подражать,

   Клохчу наседкой!

   Сама же думаю: точь-в-точь переняла.

   Ребенок я была!

   Однако детская мне в пользу шалость эта:

   От пчелок я и в поздни лета

   Навыкла песнью труд мой услаждать,

   При песнях работать,

   За песнью горе забывать.

   Однажды, помню я, сорвать цветок хотела,

   Под листиком таясь пчела сидела:

   Она меня в пальчишко чок!

   Как дура я завыла...

   Уж мамушка землей лечила,

   Да сунула коврижки мне кусок.

   В ребенке не велик умишка:

   И горе, и болезнь - всё вылечит коврижка!

   Умом я и поднесь не очень подросла:

   Прилично ль, столько наврала,

   От главной удаляся цели!

   Простите! - на беду

   Некстати пчелки налетели!

   Теперь же вас назад сведу

   На прежнюю беседу!

   Отцу мому и деду,

   И прадеду, и всей родне

   Не как теперя мне,

   По божеской всемощной воле

   Назначено в обильи жить!

   Себя, гостей и слуг кормить

   Довольно было хлеба в поле.

  

   Три брата у меня, сестрАми самтретья, -

   И всем меньшая я.

   Мной матушка скончалась;

   Зато всех хуже я считалась.

   Дурнушкою меня прозвали!

   Мой батюшка в печали

   Нас роздал всех родным.

   Сестрам моим большим

   Не жизнь была, - приволье!

   А я, как будто на застолье, 1

   В различных девяти домах,

   Различны принимая нравы,

   Не ведая забавы,

   Взросла в слезах,

   Ведома роком неминучим

   По терниям колючим.

   Наскучил мне и белый свет!

   Достигша совершенных лет,

   Наследственну взяла от братьев долю,

   Чтоб жить в свою мне волю.

   Тут музы мне простерли руки!

   Душою полюбя науки,

   Лечу в Петров я град!

   Заместо молодцов и франтов,

   Зову к себе педантов,

   На их себя состроя лад.

   Но ах! Науки здесь сребролюбивы!

   Мой малый кошелек стал пуст!

   За каждый периОд игривый

   За каждое движенье уст,

   За логические фразы,

   Физически проказы,

   За хлеб мой и за дом

   Платя наличным серебром,

   Я тотчас оскудела, -

   И с горем пополам те песни пела,

   Которые пришли по вкусу вам.

   Вот исповедь моим грехам!

  

   Остались у меня воздушные накосы,

   Но были б ноги босы,

   Когда б не добрый наш монарх,

   Подобье солнца лучезарна.

   Что в тонких нисходя лучах,

   От былья до зерна песчана,

   От мошки до слона

   Вливает жизненные силы!

   Так им мне сила вновь дана;

   И музы вновь меня ласкают милы!

  

   29 февраля 1813

  

   ----------------------------------------

   1 Застольными в деревнях называются дворовые люди.

  

  

  

  

  ПЕСНЯ

   В НАРОДНОМ РУССКОМ ВКУСЕ ИЗ МЕСТЕЧКА ВЕИЛ-БРУК

  

   Отпирайтеся, кленовые!

   Дружно настежь отворяйтеся

   Вы, ворота Веил-Брукские!

   Пропустите красну девицу

   Подышать текучим воздухом!

   Душно ей здесь взаперти сидеть,

   За четыремя оградами,

   За четыремя воротами!

  

   Что за первыми воротами

   Хмель к жердинкам прививается;

   За вторыми за воротами

   Ярая пшеничка стелется;

   Что за третьими воротами

   Круторогая коровушка

   На пуховой травке нежится,

   С резвым маленьким теленочком;

   За четвертыми воротами

   Стоит терем на пригорочке,

   Бурным ветрам как игрушечка!

   Нету терема соседнего,

   Нету деревца ветвистого!

  

   В терему том красна девица,

   Чужеземная заморская,

   Под окном сидит печальная!

   Заплетает кудри черные

   Через крупну нить жемчужную,

   Слезы крупные роняючи,

   Заунывно припеваючи:

   "О! неволя ты, неволюшка!

   Королевство чужестранное!

   Холишь ты мою головушку

   Пуще гребня частозубчата!

   И хмелинка не одна цветет,

   Вкруг жердинки увивается.

   И пшеничка не одна растет,

   Не былинкой, целой нивою!

   Круторогая коровушка

   Не одна в долине кормится!

   Только я одна сироткою,

   Будто пташка взаперти сижу".

  

   Между 1815 и 1817

  

  

  

  

   НА РАЗЛУКУ

  

   Разлука - смерти образ лютой,

   Когда, лия по телу мраз,

   С последней бытия минутой

   Она скрывает свет от глаз.

  

   Где мир с сокровищми земными?"

   Где ближние - души магнит?

   Стремится мысль к ним - и не о ними

   Блуждает взор в них - и не зрит.

  

   Дух всуе напрягает силы;

   Язык слагает речь, - и ах!

   Уста безмолвствуют остылы:

   Ни в духе сил нет, ни в устах.

  

   Со смертию сходна разлука,

   Когда, по жилам пробежав,

   Смертельна в грудь вступает мука,

   И бренный рушится состав.

  

   То сердце жмет, то рвет на части,

   То жжет его, то холодит,

   То болью заглушает страсти,

   То муку жалостью глушит.

  

   Трепещет сердце - и престало!

   Трепещет вновь еще сильней!

   Вновь смерти ощущая жало,

   Страданьем новым спорит с ней.

  

   Разлука - смерти образ лютой!

   Нет! смерть не столь еще страшна!

   С последней бытия минутой

   Престанет нас терзать она.

  

   У ней усопшие не в воле:

   Блюдет покой их вечный хлад;

   Разлука нас терзает боле:

   Разлука есть душевный ад!

  

   Когда... минута роковая!

   Язык твой произнес "прости",

   Смерть, в сердце мне тогда вступая,

   Сто мук велела вдруг снести.

  

   И мраз и огнь я ощутила, -

   Томленье, нежность, скорбь и страх, -

   И жизненна исчезла сила,

   И слов не стало на устах.

  

   Вдруг сердца сильны трепетанья;

   Вдруг сердца нет, - померкнул свет;

   То тяжкий вздох, - то нет дыханья:

   Души, движенья, гласа нет!

  

   Где час разлуки многоценной?

   Ты в думе, в сердце, не в очах!

   Ищу... всё вкруг уединенно;

   Зову... всё мёртво, как в гробах!

  

   Вотще я чувства обольщаю

   И лживых призраков полна:

   Обресть тебя с собою чаю -

   Увы! тоска при мне одна!

  

   Вотще возврат твой вижу скорый;

   Окружном топотом будясь,

   Робея и потупя взоры,

   Незапно познаю твой глас!

  

   Вотще рассудка исступленье, -

   Смятенна радость сердца вновь!

   Обман, обман! одно томленье...

   Разлука не щадит любовь!

  

   Разлука - образ смерти лютой,

   Но смерти злее во сто раз!

   Ты с каждой бытия минутой

   Стократно умерщвляешь нас!

  

   <1819>

  

  

  

  

  

  

   С приморского берега. НМ, ч. 1, с. 143, с подзаголовком: "Перевод". Печ. по ССАБ, ч. 1, с. 139.

  

   Сумерки. Гавриилу Романовичу Державину в его деревню Званку. ДВ, 1808, ч. 1, с. 163; НМ, ч. 1, с. 30. В обоих изданиях без посвящения. Печ. по ССАБ, ч. 3, с. 43. О популярности стихотворения свидетельствует известный эпизод из жизни лицеистов первого выпуска, когда Мясоедов начал стихи на заданную тему ("восход солнца") со строки

  

   "Блеснул на западе румяный царь природы" (см. К. Я. Грот, Пушкинский лицей, СПб., 1911, с 301). С. П. Жихарев отметил в дневнике "Из всего стихотворения замечательны только два первые стиха" (Жихарев, с 453).

  

   Званка - имение Державина на левом берегу Волхова, где с 1795 г. и до конца жизни Державин проводил лето.

  

   Рассыпав мак - см. примеч. 19.

  

   Коснулся и воспел причину мира и т. д. Имеется в виду ода Державина "Бог".

  

   Злобное коварство - намек на оду Державина .

  

   "На коварство французского возмущения и в честь князя Пожарского"

   Неверие безбожника - намек на оды Державина "Успокоенное неверие" и "Бессмертие души".

  

   Он пел великую. Имеются в виду оды Державина, посвященные Екатерине II "Фелица", "Благодарность Фелице", "Видение мурзы", "Изображение Фелицы" и др.

  

   И сельские послышались напевы. Речь идет об анакреонтических стихотворениях Державина "Хариты", "Русские девушки", "На пастуший балет" и др.

  

   Стройна, приятна, величава явилася жена - вероятно, Флора (см. Словарь).

  

   Сокрылося виденье В ДВ к этой строчке имеется примечание "Сочинительница сих стихов не имела еще тогда чести знать почтенного творца Фелицы".

  

   Падение Фаэтона. Баснословная повесть. Песнь 3. ЧвБ, кн. 4, 1811, с. 89, подпись Неизвестный, НМ, ч. 2, в обеих публикациях без посвящения. Печ. по ССАБ, ч. 2, с. 189. Сюжет заимствован из "Метаморфоз" Овидия.

  

   Фаэтон (см. Словарь), усомнившись в своем божественном происхождении, отправился к своему отцу Фебу, который, радостно приняв юношу, поклялся исполнить любое его желание Фаэтон потребовал дать ему на один день управление солнечной колесницей Феб пытался отговорить сына, но вынужден был исполнить клятву. Публикуемая третья песнь рассказывает о гибели Фаэтона 11 ноября 1811 г. И. А. Крылов прочел поэму в публичном заседании "Беседы" в сокращенном виде, затем она была опубликована в ЧвБ. Об отношениях Буниной и "Беседы" в связи с публикацией поэмы рассказывает Д. И. Хвостов в "Записках о словесности" (см. ЛА, с. 383). Печатая "Фаэтона" в НМ, Бунина резко критиковала публикацию ЧвБ за сокращения и поправки. Там же она говорит, что история Фаэтона может быть пересказана низким, шутливым слогом, и тем самым определяет жанр своего произведения как ирои-комическую поэму.

  

   Мордвинов Н. С. - см. примеч. 12.

  

   Гарнерен Ж.-Б (1766-1849) - французский воздухоплаватель

  

   Монгольфьер И. M. (1740-1810) - изобретатель воздушного шара.

  

   Прут, Великому грозила где премена. Имеется в виду неудачный Прутский поход Петра I против турок (1711).

  

   Надменный из царей - Александр Македонский.

  

   Виновная Ливийская столица - Карфаген, долгие годы воевавший с римлянами и разрушенный ими в 146 г.

  

   И. А. Крылову, читавшему "Падение Фаэтона" в "Беседе любителей русского слова". НМ, ч. 2, с. 140. Печ. по ССАБ, ч. 3, с. 99. Чтение Крыловым поэмы "Падение Фаэтона" состоялось 11 ноября 1811 г. (см. Десницкий, с. 123).

  

   Песнь смерти. НМ, ч. 2, с. 8. Печ. по ССАБ, ч. 1, с. 87.

  

   Майская прогулка болящей. НМ, ч. 2, с. 30. Вошло в ССАБ, ч. 1, с. 93. Об этом стихотворении восхищенно писал В. К. Кюхельбекер "В "Прогулке" г-жи Буниной стихи то мрачные, то ужасные, то трогательные, живописные и задумчивые переменяются в сем прелестном произведении, стесняют душу, исполняют ее жалости и содрогания и противу воли извлекают слезы. Что же касается слога, он не есть слог новейшей поэзии, очищенной трудами Дмитриева, Жуковского, Батюшкова: г-жа Бунина шла своим путем и образовала свой талант, не пользуясь творениями других талантов" ("Невский зритель", 1820, N 3, с. 79).

  

   "Хоть бедность не порок...". Печ. впервые по автографу ПД, в письме Буниной, к А. С. Шишкову от 29 февраля 1813 г. по поводу назначения ей пенсиона, где она возражает против формулировки: "Девице Буниной, которая при бедном состоянии своем сама себя воспитала и прилежностью к учению и трудам приобрела отличные в словесности и стихотворстве таланты, которым уже многие опыты оказала" (А. С. Шишков, Записки, т. 1, с. 176). Бунина пишет: "...позвольте мне заметить, что речь: "По бедному состоянию" не совсем справедлива. Родители мои имели изрядный дворянский достаток. Одно сиротство мое и несчастие причиною тому, что воспитание мое осталось в небрежении...". Далее идет текст публикуемого стихотворения. Вероятно, о нем упоминает Шишков в письме к жене от 12 марта 1813 г.: "Поблагодари А. П. Бунину за ее ко мне письмо и стихи" (Шишков, Указ. соч., с. 324). Стихотворение пользовалось популярностью и довольно широко распространялось в списках (ГПБ, архив Державина; ЛОИИ).

  

   Песня в народном русском вкусе из местечка Веил-Брук. ССАБ, ч. 3, с. 172.

  

   На разлуку. ССАБ, ч. 1, с. 145.