Л. А. Авилова. Счастливецъ и друг³е разсказы
С.-Петербургъ. Типограф³я М. М. Стасюлевича В. С., 3 л., 28, 1896
Борисъ Сергѣевичъ прошелъ всѣ комнаты, заглянулъ въ столовую и не нашелъ никого. - Гдѣ Викторъ Ивановичъ? - спросилъ онъ горничную.
- Въ садъ, кажется, вышли. Недавно тутъ были, а потомъ балконная дверь хлопнула. Думаю, что въ саду.
Борисъ Сергѣевичъ направился къ балкону; онъ отворилъ дверь, оглянулъ залитой луннымъ свѣтомъ цвѣтникъ и вернулся въ комнаты. Онъ надѣлъ калоши и шляпу, отыскалъ плэдъ и окуталъ имъ плечи. Проходя по гостиной, онъ увидалъ свое отражен³е въ зеркалѣ и улыбнулся.
- Ничего! - подумалъ онъ,- года уже не так³е, чтобы рисковать и увлекаться весенними ночами.
На воздухѣ было свѣжо. Борисъ Сергѣевичъ еще разъ окинулъ взглядомъ цвѣтникъ, отыскивая Виктора Ивановича, и прошелъ въ аллею. Тамъ была тѣнь; между деревьями ложились полосы луннаго свѣта, а куртины по сторонамъ бѣлѣли своими яблонями, осыпанными цвѣтомъ.
- Сыро,- подумалъ Борисъ Сергѣевичь,- удивляюсь Виктору! Давно ли у него былъ ревматизмъ...
Онъ крѣпче завернулся въ плэдъ и остановился, прислушиваясь. Все было тихо. Молодая, еще рѣдкая листва стояла неподвижно, неподвижно бѣлѣли яблони, а въ свѣжемъ воздухѣ какъ-бы таялъ опьяняющ³й ароматъ ихъ цвѣта. Борисъ Сергѣевичъ пошелъ дальше; онъ свернулъ въ боковую аллею и теперь передъ нимъ было темно: деревья сплетали вѣтви надъ его головой, и только между стволами ихъ, то здѣсь то тамъ открывалась залитая луннымъ свѣтомъ лужайка.
- А давно не бывалъ я весною въ деревнѣ,- думалъ Борисъ Сергѣевичъ,- хорошо, но необходимо беречься. Главное, надо покрывать голову, безъ этой предосторожности легко схватить насморкъ или флюсъ.
Онъ плотнѣе надвинулъ шляпу и поднялъ воротникъ сюртука. За этотъ отпускъ, который онъ собирался провести у своего двоюроднаго брата Виктора, онъ надѣялся основательно отдохнуть и запастись здоровьемъ. Аллея, по которой онъ шелъ, огибала довольно крутой спускъ къ балкѣ; на одномъ изгибѣ она расширялась въ площадку и открывала далек³й степной видъ.
Борисъ Сергѣевичъ подошелъ къ спуску, облокотился о высокую спинку скамейки и невольно залюбовался. Передъ нимъ разстилалась степь. Казалось, не было краю ровному, величавому простору. Направо - спокойный обрамленный зеленью чутко дремалъ прудъ и по его темной поверхвости блестящей, волнуюшейся полосой пробѣгалъ лунный лучъ. Тихо было и здѣсь, но воздухъ не стоялъ неподвижно, онъ волновался и доносилъ запахъ далекой степи и свѣжесть воды.
- Да, хорошо! - повторилъ про себя Борисъ Сергеевичъ и уже хотѣлъ идти обратно въ домъ, какъ вдругъ до него донеслись звуки голосовъ и взрывъ молодого, звенящаго смѣха. По низкому, темному берегу пруда шла группа людей; онъ узналъ свѣтлыя фигуры дѣвушекъ и отличилъ одинъ низк³й женск³й голосъ. Это былъ голосъ Лены, подруги дочерей Виктора. Этотъ голосъ почему-то всегда напоминалъ ему его молодость, а лицо и фигура дѣвушки заставляли задумываться о томъ, что въ жизни онъ сирота, что ни одинъ молодой женск³й взглядъ уже не остановится на немъ съ вниман³емъ и любовью, что ничья близкая жизнь уже не согрѣетъ его старѣющей, одинокой жизни. Жизнь эта уже близка къ концу; прошла она какъ-то глупо, незамѣтно, словно выскользнула изъ рукъ прежде, чѣмъ онъ успѣлъ насладиться и воспользоваться ею.
Голоса приближались. По узкой тропинкѣ, среди высокой травы балки, все общество вытянулось въ одинъ рядъ и, громко смѣясь и переговариваясь, потянулось по откосу. Молодежь медленно поднималась, направляясь къ саду. Впереди всѣхъ шла Лена, онъ узналъ ее по ея бѣлому платью; но вдругъ она остановилась, крикнула что-то и побѣжала вверхъ, прямо по травѣ; вслѣдъ за ней выдѣлилась и побѣжала другая фигура и Борись Сергѣевичъ видѣлъ какъ, пробѣжавъ немного, оба стали взбираться рядомъ, рука объ руку, медленно, лѣниво. Смѣхъ и рѣзк³й голосъ Лены затихли, а внизу, по тропинкѣ, теперь сплошь залитой луннымъ свѣтомъ, шумной вереницей быстро удалялась молодежь. Борисъ Сергѣевичъ глядѣлъ имъ вслѣдъ. Его не тянуло къ нимъ на росистую траву, въ открытую степь, не заражался онъ ихъ смѣхомъ и уже пересталъ понимать безъискусственность ихъ веселья, но что-то грустное и смутное, какъ далекое воспоминан³е, коснулось его души. Онъ взглянулъ въ звѣздное небо, остановился глазами на одной яркой, словно млѣющей въ своей темной оправѣ звѣздѣ и невольно задумался.
Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него по аллее послышались шаги и тих³е голоса.
Борисъ Сергѣевичъ поспѣшно отступилъ въ тѣнь, а мимо него тихо, близко другъ къ другу, прошли Лена и старш³й сынъ Виктора Ивановича.
- Никогда, Лена, никогда! - горячо убѣждалъ онъ, наклоняясь къ ея лицу.- Мое чувство такъ сильно, что я готовъ былъ бы на всяк³я жертвы, чтолько бы видѣтъ васъ всегда, всегда; чувствовать вашу руку, вотъ какъ сейчасъ. Скажите же мнѣ слово, одно слово!
Лена возбужденно засмѣялась.
- А Катя? Катю забыли? - спросила она.
Онъ возмутился.
- Клянусь вамъ, что неправда! Клянусь, Лена, вы одна...
- О, взгляните! Красота какая! - перебила она его дрогнувшимъ голосомъ.
Они остановились противъ площадки и Лена, вся бѣлая, съ лицомъ, словно озареннымъ восторгомъ и счастьемъ, протянула руки и замолкла.
- Одно слово! одно! - продолжалъ умолять онъ. Она тихо опустила голову, закрыла лицо руками.
Сказала ли она что-нибудь, или онъ понялъ безъ словъ, но онъ отвелъ ея руки и сталъ цѣловать ихъ, а она, отвернувшись немного, глялѣла въ степь и Борису Сергѣевичу показалось почему-то, что она тихо плакала.
Они ушли и сразу исчезли за деревьями, а Борисъ Сергѣевичъ сидѣлъ на сырой скамьѣ, плэдъ его распахнулся, шею и грудь охватывалъ свѣж³й, сырой воздухъ. Онъ долго прислушивался еще и вотъ далеко, въ концѣ аллеи послышалось звонкое, дрожащее "ау". Кричала Лена и въ голосѣ ея дрожала молодая радость, избытокъ жизни, силы и счастья. Откуда-то издалека отвѣтило ей разомъ нѣсколько голосовъ. Борисъ Сергѣевичъ всталъ. По тѣлу его пробѣжалъ легк³й ознобъ, кольнуло въ груди и онъ поспѣшно завернулся въ плэдъ. Уходя онъ еще разъ взглянулъ въ разстилавшуюся даль. Онъ съ грустью подумалъ, что въ жизни его не будетъ уже ни безсвязныхъ словъ, ни смѣшныхъ клятвъ и тихихъ слезъ. Онъ подумалъ, что впереди ждали его только болѣзни и одинокая, печальная старость.
Когда онъ вернулся въ домъ и опять мимоходомъ заглянулъ въ столовую, онъ увидилъ за накрытымъ къ ужину столомъ Виктора Ивановича. Тотъ сидѣлъ, задумчиво перебирая по столу пальцами; передъ нимъ стояла налитая рюмка водки и лежалъ приготовленный на закуску кусочекъ ветчины.
- Наконецъ-то,- радостно привѣтствовалъ онъ брата,- неужели-же ты былъ въ саду?
- Я искалъ тебя,- отвѣтилъ Борисъ Ceprteвичъ,- въ саду сыро, но хорошо.
- Прекрасно! - насмѣшливо подтвердилъ Викторъ Ивановичъ,- прекрасно! какъ нельзя лучше, чтобы схватить ревматизмъ, а завтра проснуться съ насморкомъ и вотъ съ этакой щекой.
Онъ показалъ какой должна быть на завтра щека и сталъ наливать другую рюмку водки.
- Я уже здѣсь часъ битый сижу, двѣ рюмки водки выпить успѣлъ и все не дождусь никого. Всѣ пропали! Вѣрочка съ ребятами возится, а молодежи съ собаками не сыщешь.
Борисъ Сергѣевичъ выпилъ водку. Въ комнатѣ было свѣтло и тепло, а лицо Виктора Ивановича спокойно и самодовольно.
- Догоняй, догоняй! - сказалъ Викторъ Ивановичъ, подвигая ему графинчикъ съ водкой. Борисъ налилъ еще рюмку; онъ согрѣлся, недавн³я грустныя мысли отлетѣли какъ-то сами собой, но, чувствуя, что онъ не можетъ еще освободиться вполнѣ отъ какого-то смутнаго ощущен³я, онъ невольно опустилъ голову и задумался.