Дрожит зернистая икра.
Вкушают мастера пера.
Опять встает писатель Зет.
Стучит в бокал. (Вниманье! Тише!
Но не стихает гам и звон).
Я - восхищен! Я - напишу!..
Всему конец - речам и кете,
Но Зет бессмертие снискал.
Он снова на другом банкете,
Подзакусив, стучит в бокал.
И вновь под лязг ножей и вилок,
Тарелок стук, стаканов звон,
Салфетку сдвинув на затылок,
Он говорит: я - потрясен!
Я - умиляюсь! Я - взволнован!
Я - свежим воздухом дышу!
Я - сотрясаюсь! Я - раскован!
Я - восхищен! Я - напишу!
Его лицо здоровьем пышет.
(Судак по-польски, нуазет!)
Так изрекает (но не пишет!)
Эпохой потрясенный Зет.
К нему не отнесемся строго.
Пожалуй, не его вина,
Что для речей - банкетов много,
A для банкетов - речь одна.
Литературная газета, No 60, 1933