|
Аксаков Сергей Тимофеевич - Записки об уженье рыбы, Страница 4
Аксаков Сергей Тимофеевич - Записки об уженье рыбы
осторожно
вычищенных, то есть не раздавя в пузырьках желчи, так жирна и вкусна, что едва
ли уступит ухе из налимов; жареные и маринованные гольцы превосходны. Они берут
на удочку до сильных морозов. Я слышал, будто гольцы такие жадные пожиратели
чужой икры, что в небольших прудах переводят породы других рыб, в чем я, однако,
сомневаюсь.
Имя его происходит явно от того, что он всегда лежит на
песчаном дне. Хотя обыкновенно говорят пискаръ, а не пескарь, но это
единственно потому, что первое легче для произношения. Впрочем, многие уверены,
что эта рыбка должна называться пискарем, потому что, будучи сжата в
руках человека, издает звук, похожий на писк. Самый крупный пескарь не бывает
длиннее трех с половиною вершков и - толще большого пальца руки (и этой
величины достигает он редко). Он брусковат и довольно ровен. Спинка и бока
покрыты темно-синими крапинками, а брюшко очень беловатое, серебристого цвета.
Пескарь очень красивая, или миловидная, и самая чистая рыбка. Пескари всегда
собираются стаями, которые иногда бывают невероятно многочисленны; водятся и в
малых и в больших реках, преимущественно песчаных. Про пескарей говорят рыбаки,
что они мечут икру по нескольку раз в год; но это несправедливо. Вероятно, эту
операцию производят они в зимние месяцы. Будучи посажены в пруды, размножаются и
в них изобильно, особенно, если вода чиста (иногда живут и в нечистой, что,
впрочем, редкость); но в маленьких прудках они бывают мелки, а в больших
проточных прудах и реках необыкновенно крупны. Пескарей уже удят собственно для
них, и для многих охотников это весьма приятное уженье, ибо пескари если клюют,
то клюют беспрестанно и очень верно; их удят, привязывая даже по два и по три
крючка на разных поводках к одной и той же лесе, и они берут иногда вдруг за все
три. Для уженья употребляется обыкновенный навозный червяк; средние удочки всего
удобнее.
В продолжение моего рыбачьего поприща я заметил в уженье
пескарей неизъяснимую странность: в реках и проточных прудах, особенно около
кауза и вешняка, они клюют на удочку необыкновенно жадно; в больших непроточных
прудах уже берут не так хорошо, а в маленьких прудках или копаных сажалках не
берут вовсе, хотя бы и водились в них во множестве; еще странность: в последних
они берут иногда на хлеб, а в реках - никогда. Мне много случалось удить в
копаных прудах, где водились только караси и пескари, и я много раз имел случай
видеть, как крючки с червяками лежат спокойно на дне или мотаются между стаями
пескарей, не обращая на себя их внимание (причем нередко выуживал я пескарей,
задевая их снаружи, за бока), тогда как крючок, насаженный кусочком хлеба, едва
коснется дна, то сейчас бывает ими окружен. Пескари до тех пор его потрогивают,
поталкивают, треплют, щиплют и сосут, пока он свалится с крючка; если крючок и
кусочек хлеба очень малы, то иногда случалось и выудить пескаря. Такими
проделками они ужасно мне надоедали, ибо сами не клевали настоящим образом, а
карасям мешали. Уженье пескарей начинается не рано весной, а когда вода
сделается совершенно светла: оно продолжается до самой зимы. Они клюют во всякое
время дня. Обыкновенно удят их весной и летом в реках на перекатах, на местах
мелких, песчаных, хрящеватых, где вода течет довольно быстро и где можно увидеть
их стаи, лежащие на дне. Уженье устроивается тремя способами: 1) Можно удить с
наплавком и умеренно тяжелым грузилом, пуская так глубоко, чтобы грузило было на
весу, а крючок тащился по дну. Это хорошо при умеренной быстроте течения. 2)
Можно удить без наплавка с грузилом очень тяжелым, находящимся в расстоянии двух
и даже трех четвертей от крючка: грузило ляжет на дно, а леса с червяком будет
извиваться по течению воды. Этот способ наилучший, особенно на сильных
быстринах. 3) Можно удить вовсе без грузила, с наплавком, а лучше без наплавка,
пусть вода несет крючок с червячком по своему произволу: по быстроте течения он
не вдруг коснется дна, но при его приближении пескари проворно подымаются кверху
и хватают крючок. Нигде я не уживал пескарей в таком множестве и таких крупных,
как в Москве-реке. При наступлении морозов пескари сваливаются с мелких мест в
глубокие, где остаются на зиму. Там они берут до тех пор, пока крепкий лед
покроет поверхность воды; удить должно непременно со дна.
Пескарь берет живо и верно; его подержка и утаскиванье видны по
наплавку и слышны по руке; надобно подсекать его проворно; разумеется, должно
удить на одну удочку и всегда держать удилище в руке. Он служит превосходною
насадкою для хищной рыбы и самою здоровою пищею для человека. Уха из пескарей,
как нежирная и легкая, обыкновенно предписывается докторами больным; пескари,
жаренные в сметане, отлично вкусны.
Я уже сказал, что пескарей удят на два и даже на три крючка,
привязанных к одной лесе, один другого короче. Правда, если придется удить на
месте, где лежит огромная стая пескарей, - они берут жадно, и случается
вытаскивать вдруг по два и по три пескаря. Но я не люблю этого устройства
удочек: они ужасно путаются и пригодны только для пескарей, которых, если клев
хорош, и на один крючок наудишь множество. Французы большие охотники до двойных
и тройных удочек. Они употребляют их для уженья крупной рыбы: крючки навязывают
разной величины, привязки к лесе пускают также очень различной глубины, так что
один крючок лежит на дне, а другой висит на аршин от дна; разумеется, и насадку
употребляют разную. Такой способ уженья получает уже особый смысл. Я пробовал
его, но без успеха; двойная или тройная удочка неловка, уродлива, чаще задевает,
и рыба берет на нее неохотно.
Я уже сказал, что верховка на нее совершенно похожа, только
вчетверо ее меньше: так же плоска, тонка, синевато-серебристого цвета и
белоглаза; по этим-то двум последним качествам называют ее в Оренбургской
губернии сентявкой и белоглазкой. Я никогда не видывал уклейки
длиннее четверти и шире вершка. Отчего около Москвы называют ее уклейкой,
добраться я никак не умею. Она водится в большом количестве во всех чистых
водах, особенно в реках. Когда вы стоите над синею глубью речного омута или
озера и солнце сзади освещает поверхность воды, то непременно увидите на
довольно значительной глубине сверканье синевато-серебряных полос, кругловатыми
линиями, в разных направлениях, пронзающих воду, - это уклейки.
Редко случается, чтоб охотник занимался их уженьем; но что бы
вы ни удили, только бы крючок был насажен навозным червяком, уклейка не оставит
схватить его, испортить или попасть на удочку при первом погружении крючка в
воду: разумеется, это делается там, где уклейки очень много. Если же червяк
дойдет благополучно до дна, то она уже его мало трогает. Уклейка очень надоедает
тем, что портит насадку червя, совсем не для нее назначаемую; впрочем, она
бросается только на небольшого червя. Если кому угодно ее удить, то надобно
употреблять маленькие удочки, наплавок пускать очень мелко, с крошечным грузилом
или даже без грузила; всего охотнее и вернее берет она на мушку; на червяка с
хвостиком также клюет хорошо, но не так верно, потому что часто хватает только
за свесившуюся половину червяка; без хвостика же клюет неохотно, а на хлеб еще
неохотнее. Клев ее быстр; она налетает с разбега и вдруг утаскивает наплавок в
сторону, иногда погружая его и в воду; а если сама попадет на крючок, что бывает
нередко, то натянет лесу и дернет даже за удилище, если вы не вдруг подсечете.
Для нее нет особенных мест: она держится по всей реке, но я замечал ее в большем
количестве в местах глубоких и тихих. Уклейка пригодна для насадки на всякую
хищную рыбу, даже и на крупную, которую она может приманить издали, кидаясь на
крючок с необыкновенною быстротою во все стороны и сверкая блестящей белизной
своей. Уклейка никогда не бывает жирна и потому не употребляется для ухи, но
изжаренная в сметане и высушенная - а еще лучше прокопченная, как сельдь, -
очень хороша. Вообще вкус ее приятнее вкуса мелкой плотицы. Уклейка клюет до
поздней осени, но после сильных морозов - уже только в глубоких омутах и со
дна.
Рыба, неизвестная в низовых губерниях; может быть, так названа
потому, что впервые появилась в известной реке Ельце, на которой стоит город
Елец. Блестящей серебряной чешуей своей она сходна с уклейкой, но она белее, не
плоска, а брусковата; похожа складом на головля. Длиною бывает с небольшим в
четверть, а толщиною пальца в полтора; глаза, перья и хвост какого-то
неопределенного серовато-сизого цвета, а спинка потемнее. Вообще эта рыбка очень
живая и красивая. Елец водится довольно изобильно во всех реках Московской
губернии, также в проточных прудах и озерах, заливаемых речною весеннею водою,
но в небольших, копаных, несвежих прудах жить не может. Он так же, как и
уклейка, очень проворен в своих движениях, но шире, белее и ярче сверкает в
глубине; берет по большей части со дна и охотнее держится на местах неглубоких,
быстрых, хрящеватых и каменистых. Клюет довольно верно; если со дна, то сначала
ведет наплавок, не погружая: в это время должно подсекать его; если же насадка
не касается дна, то берет живо и совсем утаскивает наплавок. Удить его надобно
на навозного червяка, но крупные берут охотнее на земляного небольшого червя;
говорят, что елец клюет и на хлеб, но мне никогда не случалось выудить ельца на
хлебную насадку. В осень ельцы любят играть на солнце, и в это время надобно
удить их, навязывая наплавок очень мелко, спуская его иногда до самого поводка;
после же сильных морозов, в октябре, они берут только уже со дна, в глубоких
омутах. Средней величины ельцы пригодны для насадки на щук и больших налимов.
Вкус ельца составляет нечто среднее между плотицей и уклейкой, следовательно
имеет мало достоинства. Клевать начинает очень рано, даже в апреле, когда вода в
реках еще слишком сильна и мутна.
Имя ерша, очевидно, происходит от его наружности: вся его
спина, почти от головы и до хвоста, вооружена острыми, крепкими иглами,
соединенными между собой тонкою пестрою перепонкою; щеки, покрывающие его жабры,
имеют также по одной острой игле, и когда вытащишь его из воды, то он имеет
способность так растопырить свои жабры, так взъерошить свой спинной гребень и
загнуть хвост, что название ерша, вероятно, было ему дано в ту же минуту, как
только в первый раз его увидел человек. Ерш в этом виде, быстро выхваченный из
воды, не покажется даже рыбой, а чем-то круглым и мохнатым; даже на подъеме он
покажется тяжелее, чем другие рыбки равной с ним величины. Русский народ любит
ерша; его именем, как прилагательным, называет он всякого невзрачного, задорного
человека, который сердится, топорщится, ершится. Про ерша сочинил он, вероятно
всем известную, целую сказку с лубочными картинками своенародной фантазии и
иногда с забавными созвучиями вместо рифм. По-моему, ерш - лучшая рыбка из
всех, не достигающих большого роста. Складом своим он совершенно сходен с
окунем, хотя никогда не питается рыбой. В реках средней полосы России он не
бывает и четырех вершков длины, но в Петербурге, в устье Невы, ловятся ерши
необыкновенной величины: я сам видал их, с лишком в четверть длиною. Слыхал
также об огромных сибирских ершах. Ерш имеет необыкновенно большие навыкате,
темно-синие глаза; от самой головы, как я уже сказал, идет у него жесткий
гребень, почти в вершок вышиною; он оканчивается, не доходя пальца на два до
хвоста, но и это место занято у него другим небольшим гребешком, уже мягким,
похожим на обыкновенное плавательное рыбье перо; ерш колется, как окунь, если
взять его неосторожно; он весь пестрый, кроме брюшка, но пестрины какого-то
темноватого, неопределенного цвета; он весь блестит зеленовато-золотистым
лоском, особенно щеки; кожа его покрыта густою слизью в таком изобилии, что ерш
превосходит в этом отношении линя и налима; хвост и верхние перья пестроваты,
нижние перья беловато-серые. Ерши водятся только в чистых водах и в большем
количестве в реках песчаных или глинистых, также и озерах, заливаемых полою
весеннею водою. Где ершей много и они крупны, там уженье их необыкновенно
изобильно и приятно; клюют только на красного навозного червяка и, хотя не так
охотно, - на земляных червей; разумеется, для этого надобно отбирать самых
мелких; удочки употребляются средние. Ерши гораздо жаднее клюют со дна, чем на
весу, и потому в таком только случае не должно удить со дна, если оно травянисто
или имеет задевы.
Ерши очень рано весною начинают клевать и перестают в конце
самой поздней осени. Если вы нападете на станичку, можете переудить большую их
часть: насаживать можно червяков с хвостами и без хвостов, но первое всегда
лучше. Ерши берут и заклевывают верно, без обмана, и почти всегда погружают
наплавок в воду, но иногда ведут в сторону, тряся его; нередко, вынимая просто
удочку, вытаскиваете ерша, который держал крючок во рту. Впрочем, это бывает
иногда со всякой рыбой. Я нигде не находил ершей в таком множестве, как в
поемных озерах около Москвы-реки: там можно было их выудить сколько угодно:
двести, триста и более, зато крупные попадались редко, отчего уженье теряло свою
заманчивость. Ершей не употребляют для насадки, вероятно по причине их острых
вооружений, которые не нравятся хищным рыбам, но для человека ерш составляет
превосходную добычу. Уха из ершей - самая здоровая, питательная и вкусная пища,
но всего лучше они - особенно если крупны, - приготовленные на холодное под
желе, которое бывает необыкновенно густо. По моему мнению, ничто не может
сравниться с деликатнейшим вкусом этого блюда.
Я всегда дорожил крупными ершами и отыскивал их неутомимо. Но
клев их в реках очень капризен: иногда на мели, иногда - только в глуби;
сегодня клюют хорошо, завтра не клюют совсем. Ерши в исходе апреля набиты икрой
до безобразия и в мае ее мечут, после чего клюют жаднее.
Теперь я поговорю о тех рыбах, которые, родясь такими же
крошками, как и те, коих я уже описал, достигают большой величины.
Очевидно, получила свое имя от того, что она плоска. В
некоторых губерниях ее называют сорога, или сорожняк;
происхождение этого названия объяснить не умею. Без сомнения, это самая
плодовитая и многочисленная порода рыбы. В реках больших и малых, озерах, прудах
проточных и копаных, если только вода довольно свежа, одним словом сказать,
везде водится плотва во множестве. Это так ее опошлило, что рыбаки совершенна ее
не уважают. Только тогда получает она некоторую значительность, когда начинает
весить более фунта. Я сам видел плотицу в четыре фунта, но старые рыбаки
рассказывали мне в Оренбургской губернии, что в старину попадалась плотва в семь
фунтов: такую плотицу выудить уже очень приятно. Плотица несколько широка и
кругловата, особенно крупная, плоска, чистосеребристого цвета, который к спинке
становится темнее; глаза имеет красные или красно-коричневые, и чем плотица
больше, тем глаза становятся краснее; верхние и нижние перья темно-красноваты;
чешуя довольно крупная. С увеличением роста плотица становится шире и
кругловатее; рот имеет небольшой. Клев ее начинается с самой ранней весны, даже
тогда, когда полая вода не совсем слила и еще довольно мутна; одним словом,
плотва первая начинает и почти последняя оканчивает рыбий клев. Она жадно
бросается на всякую насадку: на обыкновенного навозного червяка, а крупная -
даже на земляного, на хлеб, на всякие распаренные зерна, на раковые шейки и на
всяких насекомых. Ее можно удить на всех местах и на всякой глубине; но крупная
плотва клюет лучше и вернее со дна, в местах глубоких и тихих, особенно на хлеб;
в камышах же, полоях, в мелкой воде она берет на две четверти аршина и даже
менее от поверхности воды, особенно в ветреное время. В водах, где водится
большая рыба и где рыбак ее особенно имеет в виду, плотва нестерпимо надоедает:
от ее дерганья и тасканья нет никакой защиты; одно спасенье - огромные куски
хлеба; самый крупный земляной червь; непрерванный сальник и линючий рак, в
целости насаженный на крючок. Я помню в детстве моем, когда Оренбургская
губерния была еще гораздо менее населена и реки ее кипели всякой рыбой, особенно
плотвой, как во множестве удили ее на кусочки кишок мелких птичек, на травяные
стебельки и на всякую дрянь. Но презирать плотву можно там, где много другой,
лучшей рыбы. Мне самому случалось жить в таких местах, где я был рад и
порядочной плотичке; а как это может случиться и с другим охотником, то и
следует поговорить обстоятельнее об ее уженье. Клев плотвы бесконечно
разнообразен. Всего благонадежнее удить ее на кусочки хлеба и на распаренные
пшеничные зерна, но к этому надобно ее приучить, бросая прикормку, состоящую из
того и другого. Мне попадались реки; в которых плотва ни на что не брала, кроме
червяка,
[Один почтенный охотник (С. Я. А.) сообщил мне; что в реке
Неме, протекающей близ г. Вереи, плотва, водящаяся во множестве, не берет совсем
на удочку, так что в иной год выудишь две или одну плотицу.]
и то с хвостом, а это клев самый неверный; не знаю, чем
объяснить такую странность: непривычкой ли к хлебу и зерну, или изобилием
питательных трав и разных водяных насекомых? Крупная плотва особенно любит брать
рано утром. Надобно стараться приучить ее клевать со дна; тут она утаскивает и
погружает наплавок в воду, а потому подсекать ее нетрудно, и только тут можно
удить на две удочки; если же вы удите на весу, то надобно подсекать ту же
минуту, как скоро она потащит наплавок или начнет его погружать. Плотва средняя,
и особенно мелкая, редко берет верно: внимание, сметка, быстрота и ловкость
подсечки тут необходимы. Удилище должно держать в руке. Нечего на это смотреть,
что много будет промахов, зато много будет и рыбы. На местах, где давно опущен
мешок с прикормкой, плотва очень привыкает кушать распаренные зерна и берет на
них без обмана. Тут можно ее наудить сколько угодно, насаживая на маленькую
удочку одно или два зерна разбухшей в горячей воде пшеницы и всякий раз пробуя
- свободно ли выходит наружу жало крючка; впрочем, самая крупная плотва скорее
возьмет на куски умятого хлеба, величиною в русский небольшой орех. Для насадки
червей надобно употреблять средние удочки, а для хлебных крошечных шариков и
пшеничных зерен - маленькие крючки. Мелкая плотва может служить насадкой для
хищной рыбы. Уха из нее невкусна и часто пахнет травой; лучше ее жарить в
сметане и сушить. Плотва некрупная клюет до глубокой осени и даже зимою в
прорубях; икру мечет в июне.
Рыбаки называют ее плотица-красноперка; итак,
по-видимому, не следовало бы говорить о ней как особой породе рыбы, но я нахожу
между нею и обыкновенною плотицею существенное различие, кроме различия цвета,
которое, хотя не так ярко, встречается и у других рыб одной и той же породы.
Красноперка гораздо шире обыкновенной плотицы; кругловатой своей фигурой и
складом совершенно похожа на подлещика, покрыта чешуей желто-золотистого
блестящего цвета; края этой чешуи как будто оторочены золотисто-коричневой
каемочкой; перья, особенно нижние, яркого красного цвета, отчего она и получила
свое имя, глаза коричневые; все это вместе делает ее одною из самых красивых
рыб. Красноперка, вероятно, может достигать такой же величины и такого же
возраста, как и простая плотица. Икру мечет в одно время с нею. Один раз при мне
выудил рыбак красноперку (на раковую шейку) в три с половиною фунта; она была
так красива, что мы долго любовались ею. Не везде, где водится обыкновенная
плотва, водится и красноперка; около Москвы никто про нее и не слыхивал, да и в
Оренбургской губернии, во многих реках, прудах и озерах, изобилующих всеми
породами рыб, в том числе и плотвой, нет ни одной красноперки, тогда как в
других местах она водится во множестве; клев ее совершенно отличен от клева
плотицы: она не теребит, не рвет, не таскает крючка, схватив за кончик червяка;
красноперка или вовсе не берет, или берет верно. Очень редко выудишь ее в реке;
но в конце лета и в начале осени удят ее с лодки в большом количестве в полоях
прудов, между травами, и особенно на чистых местах между камышами, также и в
озерах, весной заливаемых тою же рекою; тут берет она очень хорошо на красного
навозного червяка и еще лучше - на распаренную пшеницу (на месте
прикормленном); на хлеб клюет не так охотно, но к концу осени сваливается она в
прудах в глубокие места материка, особенно около кауза, плотины и вешняка, и
держится до сильных морозов; здесь она берет на хлеб и маленькие кусочки свежей
рыбы; обыкновенно употребляют для этого тут же пойманную плотичку или другую
мелкую рыбку; уж это одно свойство совершенно отличает ее от обыкновенной
плотвы. Мелкая красноперка очень хороша для насадки на хищную рыбу, потому что
живуща и не скоро утомляется, ходя на большом крючке. Вкусом мало отличается от
обыкновенной плотвы. Для уженья на зерна употребляются маленькие, а для червей и
кусочков рыбы - средние удочки. По необыкновенно красивой наружности, потому
что водится не везде и клюет не всегда, даже появляется во множестве не всякий
год - уженье красноперки несравненно выше уженья плотвы.
Не умею определить, откуда происходит его название. Язь, так
сказать, уже капитальная рыба и занимает одно из почетных мест в уженье крупной
рыбы, настоящем охотничьем уженье, которое преимущественно привлекает истинного
рыбака. Тот уже не охотник, кто закидывает маленькую удочку на мелкую рыбу там,
где клюет крупная: лучше просидеть или простоять несколько часов, ничего не
выудив, глядя на неподвижные наплавки, но ежеминутно ожидая богатой добычи, чем
приняться за тасканье дрянных плотичек и, может быть, отогнать этим больших рыб.
Язи как-то редко попадаются в малом виде; по большей части они начинают брать на
удочку, достигнув порядочной величины; впрочем, это замечание не везде верно.
[Это замечание справедливо только в отношении к Оренбургской
губернии; около Москвы совсем напротив: мелкие язики попадаются гораздо чаще.]
Около Москвы небольших язей фунтов до двух называют
подъязыками, но в других местах России я не слыхивал такого подразделения. Язи
около четырех фунтов попадаются всего чаще, но бывают и в девять фунтов. Самый
большой язь, которого мне удалось выудить, весил около семи фунтов. Язь довольно
широк, но уже не кругловат и ровнее плотицы; иногда достигает трех четвертей
длины и двух вершков толщины, разумеется в спине; хвост и нижние перья имеет
красные, а верхние - сивые, глаза светло-коричневые; покрыт чешуей, которая
около спины крупнее и темнее, по большей части серебристого цвета, но попадаются
изредка язи, в одной и той же реке, желтовато-золотистые. Они водятся только в
водах чистых: реках, проточных прудах и больших озерах; икру мечут в мае. Язи
легко привыкают к прикормке, особенно постоянной, и только при этом условии
можно выудить много крупных язей в одно утро на одном и том же месте; под словом
много я разумею какой-нибудь десяток. С начала весны язи охотно берут на
куски умятого хлеба, величиною с небольшой грецкий орех, потом на крупных
земляных и на кучу навозных червей, или глист, также на раковые шейки; вначале и
средине лета - на линючих раков и на большого белого червя (сальника);
попозднее - на кобылок, а осенью язи почти не берут; если и возьмет
какой-нибудь шалун, то уже не на большую насадку и удочку, а на удочку
маленькую, мелко пущенную и насаженную на пшеничку, муху или тому подобную
мелочь. Одного из самых крупных язей я выудил на большого зеленоватого комара
особенной породы, на крошечную удочку; зато я водил его около часа. Настоящий
клев язей - со дна; для уженья употребляются крючки большие, если велика
насадка, и средние, если она мала. По слитии полой воды вслед за плотицей сейчас
начинают брать язи; самый лучший клев их, по замечанию рыбаков, бывает в то
время, когда цветет калина. Если вы удите без прикормки, на ходу рыбы, то
надобно, выбрав узкое место реки, одну удочку закинуть на середину, другую
поближе, а третью у берега; если же удите на прикормленном и отлогом месте, то
выгоднее класть все наплавки около травы, поближе к берегу, а удилища - на
траву. Без всякого сомнения, в обоих случаях самое драгоценное время для уженья
язей - раннее утро. Тут они берут задолго до восхождения солнца, так что,
только сидя лицом к заре и то наклонясь к земле, можно различить наплавки.
Только истинный охотник может вполне оценить всю прелесть этого раннего
уженья... При торжественной тишине белеет восток и гонит на юго-запад ночную
темноту, предметы выступают из мрака, яснеют; но камыши стоят еще неподвижны, и
поверхность вод не дымится легким паром: еще долго до солнца... Вдруг начинаете
вы слышать, сначала издали, бульканье подымающихся со дна пузырей: это воздух,
выпускаемый чрез ноздри крупною рыбою... Это верный знак, что идут язи... Пузыри
выскакивают ближе, вы уже их видите... Сейчас начнется клев... Язь берет верно и
прямо утаскивает наплавок в воду; подсечка должна быть скорая, решительная, но
не слишком крепкая и не порывистая. Язь - одна из сильных рыб и на удочке ходит
очень бойко. Надобно осторожно, утомив наперед, выводить его на поверхность воды
и наблюдать, чтобы круги, которые он станет давать, были не слишком широки:
иначе ему будет легко, бросившись в сторону, натянуть лесу и оборвать.
Большие язи бывают очень жирны, и уха из них довольно вкусна,
но всего лучше приготовлять их на холодное под соусом с сметаной и хреном; жаль
только, что язь очень костлив. Цвет его тела бледно-бланжевый.
Наибольшую часть крупной рыбы, выуженной мной в течение всего
рыболовного моего поприща, составляют язи; река Бугуруслан, на которой я вырос,
изобиловала в то время преимущественно язями; головли переводились, а лещи еще
не заводились. Итак, большие язи были вожделенной добычей рыбака. Да и как
славно брали они тогда на хлеб, без всякой прикормки, по всей реке без
исключения. Только, бывало, и слышишь о порванных лесах, разогнувшихся или
переломленных крючках и удилищах. Разумеется, язей таскали через голову, как
плотичек, - итак мудрено ли, что выуживали четвертую часть из числа
попадавшихся?..
К числу диковинных случаев, виденных мною на уженье, можно
причислить и следующий: удил я один раз на берегу своего пруда (Оренбургской
губернии), а другой рыбак сидел на мостках, устроенных в траве над самым
материком, посредине пруда. Вдруг вижу я, что рыбак встал на ноги и начал
водить, по-видимому, большую рыбу. Эта история продолжалась так долго, что я
пришел в большое удивление. Я попробовал спросить, но расстояние было велико, и
мы слышали только крик друг друга, а слов расслушать не могли. Мне надоело
смотреть на однообразные движения рыбака, и я занялся собственными удочками;
изредка я взглядывал на него и видел все одно и то же. Наконец, по крайней мере
через час, увидел, что рыбак поспешно плывет на лодке прямо ко мне: он привез в
сачке не отцепленного огромного язя (с лишком в пять фунтов) и пригласил меня
посмотреть, каким манером он попался на удочку. В самом деле, это была
диковинка: шелковый поводок (в две шелковинки) обернулся и захлестнулся за конец
спинного плавательного пера, а крючок, насаженный червяком, не тронутый висел у
язя сбоку. Я пробовал держать рыбу на весу (а в воздухе это несравненно тяжелее,
чем в воде) - и рыба держалась крепко. Впоследствии с тем же рыбаком случилась
другая история в этом же роде, еще удивительнее, но я расскажу ее, говоря о
щуке.
Сообщаю новость охотникам: в прошлом, 1851 году, ночью на 15
сентября, попал мне язь в три фунта на крючок, насаженный карасем и поставленный
на налимов, в яме под вешняком. Итак, язь может взять и на рыбку.
Хотя очевидно, что имя его происходит от большой головы, но она
у него совсем не так велика, а если и кажется большей величины, чем у других
рыб, то единственно оттого, что лоб у головля очень широк и как-то сливается с
его брусковатым станом. Головль не так широк, как язь, длиннее его и гораздо
толще в спине. По уверению многих рыбаков, достигает до аршинной длины и до
четырнадцати фунтов весу; сам же я не видывал головля более девяти фунтов. Он
гораздо красивее язя: чешуя крупнее и серебристее, а каждая чешуйка по краям
оттенена тонкою, блестящею, коричневою каемкой. Рот имеет довольно большой,
глаза темные; нижние перья красноваты, а верхние, особенно хвост, темно-сизого
цвета, так что когда в полдневный пригрев солнца рыба подымется со дна на
поверхность воды то сейчас отличишь головлей по темно-синим, черным почти,
хвостам. Головль любит воду чистую и свежую, водится даже в такой холодной воде,
в которой язь не может держаться, так что в реках всегда появляется вслед за
породами форели. Даже не знаю, живет ли он в больших озерах, но в проточных
речных прудах размножается обильно; исключительно держится на песчаных и
хрящеватых местах, даже каменистых; в полоях головль редкость: река, материк в
пруде, вот его место. Он необычайно быстр в своих движениях чему способствует
склад его стана, которым несколько похож на щуку. Не так легко прикармливается
хлебными зернами и вообще осторожнее язя, но иногда берет на хлеб; лучше любит
червей и особенно сальника, раковые шейки и целых линючих раков; самые большие
головли берут на рыбку, предпочтительно ночью, для чего и ставят на них осенью,
когда сделается холоднее, крючки, насаженные пескарями, гольцами, а по неимению
их уклейками и плотичками. Я уже упомянул об уженье головлей летом, по ночам, с
лодки, на длинные лесы. Крупный головль большею частью берет со дна; клев его
необыкновенно быстр, и он почти всегда сам себя подсекает и потом стремительно
выскакивает наружу, мечется, на удочке, как бешеный, и выпрыгивает иногда весь
из воды. Рыбак должен стараться предупредить все эти опасные проделки и, угадав
по быстроте движений, что у него взял головль, не пускать его со дна наружу,
пока он не утомится и не присмиреет, иногда погружая для этого конец удилища в
воду. Нет рыбы его сильнее, бойчее, быстрее, неутомимее. Огромный головль на
удочке - великолепное зрелище! Самый опытный, искусный рыбак не без страха
смотрит на его быстрые, как молния, неусмиряющиеся прыжки и тогда только
успокоится, когда подхватит сачком. Головлей удят и без грузила и без наплавка,
на наплавную удочку средней величины, насаживая на крючок кобылку, жучка, муху
или навозного червяка; это уженье производится на быстрых течениях реки;
попадаются преимущественно средние головлики и редко крупные; впрочем, большого
головля на такую лесу почти невозможно выудить. Хотя он сходен вкусом с язем, но
как-то чище, деликатнее. Уженье больших головлей я считаю первоклассным уженьем
как по осторожности, необыкновенной быстроте и бойкости их, так и потому, что
они берут редко: поймать двух, трех крупных головлей в одно утро - богатая,
даже великолепная добыча. Но отчего так редко берут большие головли, тогда как,
вероятно, каждому охотнику случалось видать их гораздо более, чем другой крупной
рыбы - это разрешить я никак не могу. Головли всегда и везде приводили меня в
отчаяние - на реках Оренбургской, Симбирской, Пензенской и Московской губерний.
Всего обиднее видеть их иногда гуляющих стаями в полдень, по самой поверхности
воды, иногда лежащих на каменистом или песчаном неглубоком дне речного, как
стекло прозрачного переката! Под самый рот подводишь им все любимые насадки:
раков, огромных земляных червей, жирного сальника, пескаря - все понапрасну!
Точно и не видят! Иногда вдруг один подойдет, как будто понюхает (и займется дух
от ожидания у охотника), толкнет рылом насадку и отойдет прочь! Иногда
случалось, что кусок опустится прямо на головля, лежащего на дне, и что же?
Отодвинется немножко в сторону и ляжет опять на песок, пошевеливая, как кормовым
веслом, черным хвостом своим. Рыбаки обыкновенно объясняют это тем, что головли
видят охотника и не берут из осторожности. Но бог знает, справедливо ли это
объяснение: сторожкая, пугливая рыба, увидев какую бы то ни было движущуюся
фигуру, может уплыть прочь, спрятаться - это понятно; но дальнейших соображений
осторожности я не признаю: почему же головли берут редко и в глубоких местах, в
воде непрозрачной, где рыбака решительно не видно? Нет, тут должны быть другие
причины, которых мы не знаем.
Говоря о головле, считаю не лишним рассказать случай, служащий
доказательством, что никогда не должно брать рукою за лесу, вытаскивая большую
рыбу, о чем я упомянул выше. Удил я один раз после обеда рано весною в верху
большого пруда (то есть в материке), заросшего камышами. Я стоял на узкой
стрелке: так назывался мыс, залитый с трех сторон водою. Крупная рыба еще не
начинала брать. Три мои большие удочки лежали неподвижно; наконец, тронуло на
белого червя (сальника); два раза стаскивало, в третий раз я как-то ловко подсек
и вытащил головлика. Видя, что крупная рыба не берет, я откинул большую удочку,
взял среднюю, в шесть волосков, насадил маленького сальника и закинул. Не успел
я положить удилища, как наплавок исчез... подсекаю - огромная рыба!.. Гибкое
удилище согнулось в кольцо до самой руки. Сначала, по быстроте прямолинейных
движений, я подумал, что это щука; но рыба не замедлила меня разуверить:
огромный головль, какого я ни прежде, ни после не видывал, вылетел на
поверхность воды и начал свои отчаянные прыжки... Тонкая леса моя была так
крепка, удилище так гнутко, я водил так осторожно, что через полчаса головль
утомился. Я подвел его к берегу, чтобы подхватить сачком, но сачок был
мал и мелок, рыба в нем не умещалась.
[Вот доказательство сказанного мною выше, что сачок всегда
должен быть глубок и не мал.]
Между тем вдруг головль сделал отчаянный прыжок и выскочил на
густую осоку, которая свесилась с берега и была поднята подтопившею его водою:
стоило только осторожно взять головля рукой или накрыть его сачком и вытащить на
берег таском; но я, столь благоразумный, терпеливый, можно сказать искусный
рыбак, соблазнился тем, что рыба лежит почти на берегу, что надобно протащить ее
всего какую-нибудь четверть аршина до безопасного места, схватил за лесу рукою и
только натянул ее - головль взметнулся, как бешеный, леса порвалась, и он
перевалился в воду... Я потерял такую драгоценную для охотника, особенно в такое
раннее весеннее время, добычу, что буквально был в отчаянии, да и до сих пор не
могу вспомнить этой потери равнодушно, хотя впоследствии утешил себя тем, что
написал идиллию "Рыбачье горе"...
Определить с точностью происхождение его имени довольно трудно.
Легко быть может, что слова лещедь, лещедка произошли от одного корня с
именем леща, ибо у широкой и плоской лещеди есть с ним некоторое подобие;
лещедкой же называется расколотый пенек дерева или сучка, в который ущемляется
все то, что надобно придавить, сделать плоским. Круглой, плоской, широкой своей
фигурой лещ отличается от всех других рыб: голова у него небольшая, особенно
кажется такою по ширине склада; рот еще меньше относительно величины всего тела.
Лещи бывают огромной величины и весу: достигают почти аршинной длины, двух
четвертей ширины и в то же время только до двух вершков толщины в спине. Я от
многих слыхал, что лещи попадаются в восьмнадцать фунтов, но сам не видал больше
двенадцати фунтов. Они бывают желтовато-золотистого и серовато-серебристого
цвета, но первые редки; брюхо - белое. Чешуя на них крупная, хвост и перья
сизые и очень небольшие, глаза белые, с темными зрачками. Фигура леща неприятна,
она представляет что-то уродливое. Он не сносит воды холодной и появляется в
реках после всех рыб; преимущественно водится во множестве в реках тихих,
глубоких, тинистых, имеющих много плес и заливов; особенно любит большие пруды и
озера; икру мечет в апреле, в самое водополье. Я помню, что в реке Бугуруслане,
Оренбургской губернии, когда она была еще мало заселена, сначала водилось много
головлей и мало язей; потом развелось множество язей, а головлей стало мало;
лещи же, сколько их ни пускали в пруд, никак не разводились, хотя верст двадцать
ниже, где наша река впадает в другую, именно в Насягай, лещей было
довольно. Теперь же и в пруде Бугуруслана и по всей реке лещей развелось
множество.
[Эта перемена произошла через сорок лет.]
Очевидно, что прозрачная и необыкновенно холодная вода реки от
многих мельниц и новых поселений постепенно делалась мутнее, теплее, так что,
наконец, стали в ней держаться лещи. Впрочем, был употреблен для разведения их
тот способ, О котором я говорил в статье "О рыбах вообще". - Небольшие лещи
называются подлещиками. Иные считают их особою породою рыбы, но,
по-моему, это несправедливо. Весной, едва реки начнут входить в берега и воды
проясняться, как начинается самый жадный клев лещей, потому что они тощи,
голодны после извержения икры и молок, как и всякая рыба, а корму еще мало. Они
берут на червяка навозного и земляного, но всего охотнее на первого. Впрочем, их
можно прикормить хлебом и распаренными зернами; они хорошо берут на размоченный
горох. Для уженья, если оно производится в реках, избираются места тихие и
глубокие, всего лучше заводи и заливы. В прудах и озерах можно выбирать место
какое угодно, но, разумеется, глубокое, имеющее гладкое, покатое дно и удобный
берег для вытаскивания добычи. В некоторых водах они водятся в таком изобилии и
с весны клюют так охотно и верно, что их можно выудить невероятное количество. Я
разумею лещей средних: очень крупные берут всегда редко. Удить надобно со дна,
на две и на три удочки; лещ берет тихо и ведет наплавок, не вдруг его погружая:
всегда успеешь схватить удилище и подсечь. Удочки лучше употреблять большие, а
крючки средние, насаживая по нескольку червяков навозных или по одному, ибо лещ
берет без церемонии на обе насадки. Первые его порывы на удочке бывают очень
сильны, но он скоро утомляется и всплывает наверх, как деревянный заслон: тут
весьма удобно подвести его к берегу, подхватить сачком и даже просто взять
рукою. Это я говорю о лещах средней величины, то есть около четырех фунтов. Но
первые движения огромного леща, то есть фунтов около восьми, десяти, так
порывисты и упорны, что надобно крепкую лесу, очень гнуткое удилище и много
уменья и ловкости, чтобы выдержать их благополучно. Вот для чего лучше
употреблять удочки большого разбора. Говорю это по рассказам, я сам мало уживал
лещей, и не тяжеле пяти фунтов. Многие охотники страстно любят весенний клев
лещей, который продолжается недели две. Без всякого сомнения, чем рыба больше,
тем лестнее ее выудить, а потому и огромные лещи, которые берут не часто,
представляют для охотника заманчивое уженье; но тасканье лещей мелких, то есть
подлещиков, весом фунтов до двух, которые берут беспрестанно, до чрезвычайности
верно и однообразно, сейчас всплывают наверх, и неподвижные вытаскиваются на
берег, как деревянные щепки, - по-моему, совсем невесело: я пробовал такое
уженье, и оно мне не понравилось. Для меня гораздо приятнее выудить леща, между
многими другими рыбами, в продолжение лета и в начале осени, когда уже он берет
редко.
Лещи бывают очень жирны, если хотите вкусны, но как-то грубо
приторны, а большие - и жестки; впрочем, изредка можно поесть с удовольствием
бок жареного леща, то есть ребры, начиненные кашей: остальные части его тела
очень костливы.
Производства его имени сделать не умею; уж полно, русское ли
оно? Сазан очень красивая рыба, достигающая пудового веса. Прежде я и не
слыхивал, чтобы сазаны водились в реках, средней величины. В Оренбургскую,
Симбирскую и другие низовые губернии обыкновенно их привозили зимою в
значительном количестве с больших рек и преимущественно с Урала, в который
набиваются они со взморья в таком невероятном множестве, что оно может
показаться баснословным. Но лет двадцать тому назад в реке Свияге, протекающей
под самым Симбирском, вдруг появились сазаны; сначала средней величины и
крупные, а впоследствии уже развелось и множество мелких. Не утверждаю за
верное, но мне сказывали, что в верховье этой самой реки у какого-то помещика
был огромный пруд, не уходивший лет сорок, в котором он развел сазанов (карпий)
в изобилии; но вдруг этот пруд прорвало, сазаны ушли и распространились по всей
реке. Конечно, всего ближе было зайти сазанам из Волги, в которую Свияга
впадает; но почему же они не заходили прежде? Как бы то ни было, но появление
сазанов открыло новое превосходное уженье для симбирских рыбаков-охотников.
Через несколько лет уже появились сазаны и в других небольших реках Симбирской и
даже Пензенской губернии. Мне самому удалось выудить несколько сазанов от трех
до четырех фунтов. Без сомнения, они бойчее на удочке всякой другой рыбы. Сазан
берет тихо и везет наплавок с возрастающей скоростью, не вдруг погружая его в
воду; но как скоро вы его подсечете, он бросается с невероятною быстротой прямо
от вас, диагонально поднимаясь кверху и вытягивая в прямую линию лесу и удилище.
Не ожидая начала такого маневра, я потерял несколько сазанов и крючков; довольно
толстые лесы в одну минуту были порваны. Для уженья крупных сазанов употребляют
удочки самого большого размера и особенно крепкие лесы. Сазан клюет только на
навозного и земляного червяка. Самый лучший клев - весною. Сазан очень красив:
он покрыт необыкновенно крупною, темно-желто-золотистою чешуей; кажется, будто
по золотому полю он весь усыпан гвоздиками с темными шляпками, что напоминает
красивую чешую головля. Он довольно широк, при первом взгляде имеет некоторое
сходство с карасем, но горбатее, уже и длиннее его; около краев рта имеет два
толстые, короткие и мягкие уса, оканчивающиеся кругловатыми и плоскими
головками. Сазана я решительно признаю за одну и ту же рыбу с карпией по
совершенному их сходству во всем, хотя говорю о каждой особо. У большого сазана
мясо несколько грубо, а мелкие сазаны очень вкусны.
Карп - имя иностранное, а карпия - переделанное на русский
лад. Говоря о сазане, я уже сказал, что он и карпия - одна и та же рыба, с тою
разницею, что карпия в прудах имеет цвет не яркий, а серовато-грязный и не
достигает такой огромной величины, как сазаны, водящиеся в больших реках и
особенно в их устьях, при впадении в море; в Астрахани, например, улов сазанов
бывает невероятно велик и замечателен как по множеству, так и по крупноте их. В
самой Москве много водилось карпий в разных прудах, особенно в Пресненских и
прудах Дворцового сада, который ныне принадлежит Кадетскому корпусу. В
окрестностях Москвы редко найдешь хороший пруд, проточный или непроточный, все
равно, лишь бы довольно большой, в котором бы не были разведены карпии. В
прудах, долго не чищенных и заглохших тиной, карпии переводятся; нередко дохнут
они в прудах и оттого, что в продолжение долгих зим не заботятся о достаточном
количестве ежедневных прорубей, отчего вода сдыхается и портится. - Карпии
охотно клюют на земляного и навозного червяка. На удочке очень бойки и сильны,
клюют больше со дна. Я не слыхивал, чтоб около Москвы попадались карпии в реках,
пойманные же в прудах часто пахнут тиной, если дно в них тинисто. Впрочем, их
можно так же, как карасей, сажать в прорезные сажалки, в проточную свежую воду:
они скоро потеряют запах тины и получат свой обыкновенный приятный вкус. Карпии,
разводимые в прудах, легко приучаются к прикормке в назначенный час и в
назначенном месте; если во время их кормления звонить постоянно в колокольчик,
то они так к нему привыкнут, что станут собираться на звон колокольчика даже и
не в урочное время. Вероятно, и других рыб можно приучить к тому же. В Москве
есть еще люди, которые помнят эту проделку в Нескучном саду, когда он
принадлежал князю Шаховскому. Весьма недавно в Пресненских прудах водилось
множество карпий очень крупных; народ любил кормить их калачами. В самом деле,
это было забавное зрелище: как скоро бросят калач в воду, то несколько из самых
крупных карпий (а иногда и одна) схватят калач и погрузят его в воду; но, не
имея возможности его откусить, скоро выпустят изо рта свою добычу, которая
сейчас всплывет на поверхность воды; за нею немедленно являются и карпии, уже в
большем числе, и с большею жадностью и смелостью схватывают калач со всех
сторон, таскают, дергают, ныряют с ним, и как скоро он немного размокнет, то
разрывают на куски и проглатывают в одну минуту. Все эти проделки провожал народ
громкими восклицаниями и хохотом. Мне не удавалось удить много ни сазанов, ни
так называемых карпий, но по рассказам охотников должно заключить, что это
уженье, особенно в реках или больших прудах, очень приятно, добычливо и требует
в то же время уменья, осторожности и сачка: ибо крупная карпия - самая бойкая,
сильная и неутомимая рыба.
Хотя можно имя его произвесть от глагола льнуть, потому
что линь, покрытый липкою слизью, льнет к рукам, но я решительно полагаю, что
названье линя происходит от глагола линять: ибо пойманный линь даже в
ведре с водою или кружке, особенно если ему тесно, сейчас полиняет и по всему
его телу пойдут большие темные пятна, да и вынутый прямо из воды имеет цвет
двуличневый линючий. Без сомнения, народ заметил такую особенность линя и дал
ему характерное имя. Линь складом своего стана несколько схож с язем, только
немного шире, толще его и как-то четвероугольнее; он покрыт мельчайшею чешуей
темно-зеленого, золотистого цвета, которую трудно разглядеть простыми глазами;
он весь как будто обмазан густою слизью; глаза имеет маленькие, ярко-красные;
хвост и перья толстые, мягкие и темные; рот небольшой. Линь достигает
значительной величины; уверяют, что лини бывают в четырнадцать фунтов весом, но
я не видывал линя более восьми фунтов. Надобно сказать, что я не совсем верю
большой величине и весу многих рыб, о которых рассказывают рыбаки и охотники;
часто они судят по глазомеру и по руке, и очень ошибаются. Вот, например, лини:
сколько я их переудил в жизнь мою, сколько видел выуженных другими или пойманных
разными рыболовными снастями; как бы мне не встретить, хотя одного, если не в
четырнадцать, то хоть в десять или двенадцать фунтов? Виденный и взвешенный мною
н
|
Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
|
Просмотров: 472
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|