Аксаков С. Т.

Избранные стихотворения

**************************************

Аксаков С. Т. Собрание сочинений в 5 т.

М., Правда, 1966; (библиотека "Огонек")

Том 4. - 480 с. - с. 223-282.

OCR: sad369 (15.08.2006).

**************************************

Содержание

Три канарейки

А. И. Казначееву

Песнь пира

"За престолы в мире..."

"Юных лет моих желанье..."

"Вот родина моя..."

Послание к кн. Вяземскому

Элегия в новом вкусе

Уральский казак

Послание к Васькову

Роза и пчела

8-я сатира Буало "На человека"

Послание к брату (Об охоте)

Осень

Рыбачье горе

Послание в деревню

Стансы

К Грише

"Поверьте, больше нет мученья..."

"Сплывайтеся тихо..."

"Вот, наконец, за все терпенье..."

К Марихен

"Рыбак, рыбак, суров твой рок..."

Послание к М. А. Дмитриеву

Плач духа березы

Шестилетней Оле

31 октября 1856 года

17 октября (А. Н. Майкову)

Примечания

ТРИ КАНАРЕЙКИ

(Басня)

Какой-то птицами купчишка торговал,

Ловил их, продавал

И от того барыш немалый получал.

Различны у него сидели в клетках птички:

Скворцы и соловьи, щеглята и синички.

Меж множества других,

Богатых и больших,

Клетчонка старая висела

И чуть-чуть клетки вид имела:

Сидели хворые три канарейки в ней.

Ну жалко посмотреть на сих бедняжек было;

Сидели завсегда нахохлившись уныло:

Быть может, что тоска по родине своей,

Воспоминание о том прекрасном поле,

Летали где они, резвились где по воле,

Где знали лишь веселия одне

(На родине житье и самое худое

Приятней, чем в чужой, богатой стороне);

Иль может что другое

Причиною болезни было их,

Но дело только в том, что трех бедняжек сих

Хозяин бросил без призренья,

Не думав, чтоб могли оправиться они;

Едва кормили их, и то из сожаленья,

И часто голодом сидели многи дни.

Но нежно дружество, чертогов убегая,

А чаще шалаши смиренны посещая,

Пришло на помощь к ним

И в тесной клетке их тесней соединило.

Несчастье общее союз сей утвердило,

Они отраду в нем нашли бедам своим!

И самый малый корм, который получали,

Промеж себя всегда охотно разделяли

И были веселы, хотя и голодали!

Но осень уж пришла; повеял зимний хлад,

А птичкам нет отрад:

Бедняжки крыльями друг дружку укрывали

И дружбою себя едва обогревали.

Недели две спустя охотник их купил,

И, кажется, всего рублевик заплатил.

Вот наших птичек взяли,

В карете повезли домой,

В просторной клетке им приют спокойный дали,

И корму поскорей, и баночку с водой.

Бедняжки наши удивились,

Ну пить и есть, и есть и пить;

Когда ж понасытились,

То с жаром принялись судьбу благодарить.

Сперва по-прежнему дни три-четыре жили,

Согласно вместе пили, ели

И уж поразжирели,

Поправились они;

Потом и ссориться уж стали понемножку,

Там больше, и прощай, счастливы прежни дни!

Одна другую клюнет в ножку,

Уж корму не дает одна другой

Иль с баночки долой толкает;

Хоть баночка воды полна,

Но им мала она.

В просторе тесно стало,

И прежня дружества как будто не бывало.

И дружбы и любви раздор гонитель злой!

Уж на ночь в кучку не теснятся,

А врознь все по углам садятся!

Проходит день, проходит и другой,

Уж ссорятся сильнее

И щиплются больнее -

А от побой не станешь ведь жиреть;

Они ж еще хворали,

И так худеть, худеть,

И в месяц померли, как будто не живали.

Ах! лучше бы в нужде, но в дружбе, в мире жить,

Чем в счастии раздор и после смерть найтить!

Вот так-то завсегда и меж людей бывает;

Несчастье их соединяет,

А счастье разделяет.

А. И. КАЗНАЧЕЕВУ

Ах, сколь ошиблись мы с тобой, любезный друг,

Сколь тщетною мечтою наш утешался дух!

Мы мнили, что сия ужасная година

Не только будет зла, но и добра причина;

Что разорение, пожары и грабеж,

Врагов неистовство, коварство, злоба, ложь,

Собратий наших смерть, страны опустошенье

К французам поселят навеки отвращенье;

Что поруганье дев, убийство жен, детей,

Развалины градов и пепл святых церквей

Меж нами положить должны преграду вечну;

Что будем ненависть питать к ним бесконечну

За мысль одну: народ российский низложить!

За мысль, что будет росс подвластным галлу жить!..

Я мнил, что зарево пылающей столицы

Осветит, наконец, злодеев мрачны лицы;

Что в страшном сем огне пристрастие сгорит;

Что огнь сей - огнь любви к отчизне воспалит;

Что мы, сразив врага и наказав кичливость,

Окажем вместе с тем им должну справедливость;

Познаем, что спаслись мы благостью небес,

Прольем раскаянья потоки горьких слез;

Что подражания слепого устыдимся,

К обычьям, к языку родному обратимся.

Но что ж, увы, но что ж везде мой видит взор?

И в самом торжестве я вижу наш позор!

Рукою победя, мы рабствуем умами,

Клянем французов мы французскими словами.

Толпы сих пленников, грабителей, убийц,

В Россию вторгшися, как стаи хищных птиц,

Гораздо более вдыхают сожаленья,

Чем росски воины, израненны в сраженьях!

И сих разбойников - о, стыд превыше сил, -

Во многих я домах друзьями находил!

Но что? Детей своих вверяли воспитанье

Развратным беглецам, которым воздаянье

Одно достойно их - на лобном месте казнь!

Вандама ставили за честь себе приязнь,

Который кровию граждан своих дымится,

Вандама, коего и Франция стыдится!

А барынь и девиц чувствительны сердца

(Хотя лишилися - кто мужа, кто отца)

Столь были тронуты французов злоключеньем,

Что все наперерыв метались с утешеньем.

Поруганный закон, сожженье городов,

Убийство тысячей, сирот рыданье, вдов,

Могила свежая Москвы опустошенной,

К спасенью жертвою святой определенной. -

Забыто все. Зови французов к нам на бал!

Все скачут, все бегут к тому, кто их позвал!

И вот прелестные российские девицы,

Руками обхватясь, уставя томны лицы

На разорителей отеческой страны

(Достойных сих друзей, питомцев сатаны),

Вертятся вихрями, себя позабывают,

Французов - языком французским восхищают.

Иль брата, иль отца на ком дымится кровь -

Тот дочке иль сестре болтает про любовь!..

Там - мужа светлый взор мрак смертный покрывает,

А здесь - его жена его убийц ласкает...

Но будет, отвратим свой оскорбленный взор

От гнусных тварей сих, россиянок позор;

Благодаря судьбам, избавимся мы пленных,

Забудем сих невежд, развратников презренных!

Нам должно б их язык изгнать, забыть навек.

Кто им не говорит у нас - не человек,

В отличных обществах того не принимают,

Будь знающ и умен - невеждой называют.

И если кто дерзнет противное сказать,

Того со всех сторон готовы осмеять;

А быть осмеянным для многих сколь ужасно!

И редкий пустится в столь поприще опасно!..

Мой друг, терпение!.. Вот наш с тобой удел.

Знать, время язве сей положит лишь предел.

А мы свою печаль сожмем в сердцах унылых,

Доколь сносить, молчать еще мы будем в силах...

Москва.

Сентябрь, 1814.

ПЕСНЬ ПИРА

Вслед один другому

Быстро дни летят;

К брегу так морскому

Ветры - волны мчат.

Младость пролетает,

Как веселый час;

Старость догоняет

Скорым шагом нас.

Истощим утехи,

Пресытимся всем;

Радость, игры, смехи,

Множьтесь с каждым днем.

Насладившись мира,

Так с него уйдем,

Как с роскошна пира,

И потом - заснем.

* * *

За престолы в мире

Пусть льют бранну кровь;

Я на тихой лире

Буду петь любовь.

Не любя на свете,

Лучше умереть.

Есть ли что в нас злее

Друг друга губить,

Есть ли что милее

Пламенно любить.

Не любя на свете,

Лучше умереть.

В юности ль прелестной

Должно тигром быть?

Нет! Творец небесный

Создал нас любить.

Не любя на свете,

Лучше умереть.

Сладких восхищений,

Счастия богов,

Райских наслаждений

Ты творец - любовь.

Не любя на свете,

Лучше умереть.

* * *

Юных лет моих желанье

В летах зрелых не сбылось,

Непременное мечтанье

Как мгновенье пронеслось.

Я мечтал, что с другом нежным

Буду время проводить;

Буду в горе неизбежном

Сердце с ним мое делить.

Я мечтал в любови страстной

Чашу восхищений пить

И с подругою прекрасной

Небо в зависть приводить.

* * *

Вот родина моя... Вот дикие пустыни!..

Вот благодарная оратаю земля!

Дубовые леса, и злачные долины,

И тучной жатвою покрытые поля!

Вот горы, до небес чело свое взносящи,

Младые отрасли Рифейских древних гор,

И реки, с пеною меж пропастей летящи,

Разливом по лугам пленяющие взор!

Вот окруженные башкирцев кочевьями

Озера светлые, бездонны глубиной,

И кони резвые, несчетны табунами

В них смотрятся с холмов, любуяся собой!..

Приветствую тебя, страна благословенна!

Страна обилия и всех земных богатств!

Не вечно будешь ты в презрении забвенна,

Не вечно для одних служить ты будешь паств.

ПОСЛАНИЕ К КН. ВЯЗЕМСКОМУ

Перед судом ума сколь, Вяземский, смешон,

Кто, самолюбием, пристрастьем увлечен,

Век раболепствуя с слепым благоговеньем,

Считает критику ужасным преступленьем

И хочет, всем назло, чтоб весь подлунный мир

За бога принимал им славимый кумир!

Благодаря судьбе, едва ль возможно ныне

Всех мысли покорить военной дисциплине!-

Я чту в словесности, что мой рассудок чтит.

Пускай меня Омар и рубит и казнит;

Пускай он всем кричит, что "тот уж согрешает

И окаянствует, кто смело рассуждает".

Неправда ль, Вяземский, как будет он смешон,

В словесность к нам вводя магометан закон?

Священный Весты огнь не оскорблю сравненьем

Сего фанатика с безумным ослепленьем.

И что за странна мысль не прикасаться ввек

К тому, что написал и славный человек?

И как же истины лучами озаримся,

Когда поклонников хвалами ослепимся?

Наш славный Дмитриев сказал, что "часто им

Печатный каждый лист быть кажется святым!"

Так неужели нам, их следуя примеру,

К всему печатному иметь слепую веру?..

Ты скажешь, Вяземский, и соглашусь я в том:

"Пристрастие, водя защитника пером,

Наносит вред тому, кого он защищает,

Что лавров красота от лести померкает!

Ответ ли на разбор - сатиры личной зло,

Хоть стрелы б увивал цветами Буало?..

Лишь может истина разрушить ослепленье,

Лишь доказательства рождают убежденье".

Так, Вяземский, ты прав: презрителен Зоил,

Который не разбор, а пасквиль сочинил

И, испестрив его весь низкими словами,

Стал точно наряду с поденными вралями!

О, как легко бранить, потом печатать брань

И собирать хвалы, как будто должну дань!

Легко быть славиму недельными листами,

Быв знаменитыми издателей друзьями;

Нетрудно, братскою толпой соединясь,

Чрез рукопашный бой взять приступом Парнас,

Ввесть самовластие в республике словесной,

Из видов лишь хвалить - хвалой для всех бесчестной,

Друг друга заживо бессмертием дарить

И, ах! недолго жив, бессмертье пережить;

Но кратковременно сих хищников правленье!

Исчезнет слепота - и кончится терпенье:

Тогда восстанет все на дерзких храбрецов,

И не помогут им запасы бранных слов;

Им будут мстить за то, что долго их сносили

И равнодушными к суду пристрастну были.

Шумиху с золотом потомство различит

И время слов набор, как звук пустой, промчит;

Ни связи, ни родство, ни дружески обеды,

Взаимною хвалой гремящие беседы

Не могут проложить к бессмертию следа:

Суд современных лжив; потомков - никогда!

Москва.

ЭЛЕГИЯ В НОВОМ ВКУСЕ

Nugae canorae...

Horat.

[Звучные безделки...

Гораций.]

Молчит угрюмый бор... луч солнца догорает...

Бродящий ветерок в листочках умирает...

С безбрежной высоты

Прохлада снизошла на лоне темноты,

И ночь таинственным покровом

Как тучей облекла природы наготу;

И запад потухал... с мерцанием багровым

Безоблачных небес сливая красоту.

Молчанье мертвое настало,

И тишина на ветвях возлегла.

И ночи божество дремотой оковало

Природу всю - людей, и мысли, и дела.

Как бы окаменев, древ гибкие вершины

Нахмурившись стоят,

И вечно трепетной осины

Листочки, опустясь, недвижимо висят.

Река в родных брегах неслышима катится,

Как будто жизни нет в живых ее струях...

Невидимая тень на дне ее ложится,

Повсюду бродит тайно страх.

С душой отцветшею для милых наслаждений

Как странник сирота - с улыбкой незнаком -

И жизни молодой крылатых обольщений

Утративши зарю... унынием влеком,

Иду бестрепетно под сосен мрачны своды

И там беседую с приветною тоской

Слезой тяжелою (один сей дар природы

Не похищен людей безжалостной рукой),

Слезой тяжелою грудь скорбну омывая;

Воспоминания о бывшем пробуждая,

Лечу в туманну даль, мечтами окрылен...

О сердце радости!.. погибши безвозвратно,

Почто так рано вас лишен?..

Почто ты было так превратно,

О счастие моих весенних дней?..

Едва блеснуло... и сокрылось!..

Погас мгновенный блеск лучей

И солнце радостей навеки закатилось!..

Стеснилась грудь моя... и вдруг как будто сном

Или оцепененьем

Невидимый одел меня крылом.

И внял я тайный глас с безвестным мне веленьем:

"О странник! - он вещал, - воспрянь и ободрись!

О благах временных ты не крушись тоскою!

Там, выше твой удел!.. Туда, туда стремись!

Там обновишься ты душою!..

Там вкусишь плод добра из бед!..

Из мрака будет свет!.."

И он умолк... неспавшие открыл я вежды.

Душа присутствием небесного полна...

На ней сиял луч кроткия надежды...

Воззрел - окрест меня страна озарена,

Бор черный - побледнел... и плавала луна

Над мной - и подо мною,

И все вокруг - повторено коварною рекою.

Познал я сладость слез: незримый спутник мой,

Благое провиденье!

Прости младенца дерзновенье,

Посмевшего роптать на тайный промысл твой...

15 Апреля.

УРАЛЬСКИЙ КАЗАК

(Истинное происшествие)

Настала священная брань на врагов

И в битву помчала Урала сынов.

Один из казаков, наездник лихой,

Лишь год один живши с женой молодой,

Любя ее страстно и страстно любим,

Был должен расстаться с блаженством своим.

Прощаясь с женою, сказал: "Будь верна!"

"Верна до могилы!" - сказала она.

Три года за родину бился с врагом,

Разил супостатов копьем и мечом.

Бесстрашный наездник всегда впереди,

Свидетели - раны, и все на груди.

Окончились битвы; он едет домой,

Все страстный, все верный жене молодой.

Уже достигают Урала брегов

И видят навстречу идущих отцов.

Казак наш объемлет отца своего;

Но в тайной печали он видит его.

"Поведай, родимый, поведай ты мне

Об матери милой, об милой жене".

Старик отвечает: "Здорова семья;

Но, сын мой, случилась беда у тебя:

Тебе изменила младая жена;

Зато от печали иссохла она.

Раскаянье видя, простили мы ей;

Прости ее, сын мой: мы просим об ней!"

Ни слова ответа! Идет он с отцом,

И вот уже входят в родительский дом.

Упала на грудь его матерь в слезах,

Жена молодая лежала в ногах.

Он мать обнимает; иконам святым,

Как быть, помолился с поклоном земным.

Вдруг сабля взвилася могучей рукой...

Глава покатилась жены молодой!

Безмолвно он голову тихо берет,

Безмолвно к народу на площадь идет.

Свое преступленье он всем объявил,

И требовал казни, и казнь получил.

ПОСЛАНИЕ К ВАСЬКОВУ

Ты прав, любезный Васьков мой,

Чувствительность есть дар несчастный.

Я прежде споривал с тобой,

Но в вёдро ль видеть день ненастный.

Когда лелеет счастье нас,

То сильно чувствовать приятно,

Но горести в ужасный час

Холодным лучше быть стократно!

РОЗА И ПЧЕЛА

(Басня)

В саду, цветами испещренном,

В густой траве, в углу уединенном

Прелестная из роз цвела;

Цвела спокойно, но - довольна не была!

Кто завистью не болен?

Кто участью своей доволен?

Она цвела в глуши; но что ж в глуши цвести?

Легко ль красавице снести?

Никто ее не видит и не хвалит;

И роза всех подруг себя несчастней ставит,

Которые в красивых цветниках

У всех в глазах

Цвели, благоухали,

Всех взоры, похвалы невольно привлекали.

"Что может быть печальнее того?

Невидима никем, не видя никого,

В безвестности живу, и в скуке умираю,

И тщетно всякий день на жребий свой пеняю", -

Роптала роза так. Услыша речь сию,

Сказала ей пчела: "Напрасно ты вздыхаешь,

Винишь судьбу свою;

Ты счастливее их, на опыте узнаешь".

Что ж? так и сделалось! Все розы в цветниках

За то, что были на глазах,

Все скорой смертью заплатили.

Тех солнечны лучи спалили,

Те пострадали от гостей,

Которые в жестокости своей

Уродовали их - хоть ими любовались:

Один сорвет цветок,

Другой изломит стебелек,

А третий изомнет листок -

И, словом, розы те, которые остались,

Такой имели жалкий, скучный вид,

Что всякий уж на них с холодностью глядит,

А наша розочка, в углу уединенном,

Древ тенью осененном,

Росой до полдня освеженном,

Была любимицей и резвых мотыльков

И легких ветерков;

Они и день и ночь ее не оставляли,

От зноя в полдень прохлаждали,

А ночью на ее листочках отдыхали.

Так долго, долго жизнь вела,

Спокойна, весела и счастлива была

Затем, что в уголку незнаема цвела.

8-я САТИРА БУАЛО "НА ЧЕЛОВЕКА"

<I>

Из тварей всех, в земле и на земле живущих,

И зрячих и слепых, безгласных и поющих,

Которые ползут и ходят на ногах,

Летают в воздухе и плавают в водах,

От Лимы до Москвы, от Темзы до Терека -

Нет твари ни одной глупее человека.

"Как, - спросят вдруг меня, - червяк, и муравей,

И насекомое, чуть зримо для очей,

Едва ль живущее, - умнее человека?"

Так точно. Разве ум зависит наш от века?

Я вижу, изумлен, смущен, профессор мой,

Качаешь ты своей ученой головой.

"В природе человек верховный повелитель, -

Ты говоришь, - весь мир его страстям служитель.

Ему леса, луга, и горы, и моря,

И все животные в нем признают царя,

И разум свыше дан ему лишь в достоянье".

Профессор мой, ты прав: рассудком обладанье

Единый человек стяжал в природе всей,

И потому-то он из тварей всех глупей.

"Такие выходки в сатире лишь годятся

И могут рассмешить, кто хочет рассмеяться, -

Ты говоришь, - но мне их должно доказать,

Взойди на кафедру, изволь мне отвечать".

Что мудрость! - власть ума над чувствами, страстями,

Спокойствие души, испытанной бедами,

Неизменяемость чувств, мыслей, правил, дел.

Кто ж менее людей сей дар благий имел?

Все лето муравей проводит за трудами,

Наполнить закром свой старается плодами:

Когда ж дохнет борей, повеет зимний хлад,

Спокойный муравей запасами богат,

Смеется под землей метелей зимних вою

И ест, что собрано им летнею порою.

Видал ли муравья, скажи, профессор мой,

Весной ленивого, прилежного - зимой?

А человек? Сие разумное творенье

Когда о будущем имеет попеченье?

В дни лета красного свой не исправя кров,

Не он ли, голоден, зимой дрожит без дров?

И в мыслях, и в делах, и в чувствах до могилы

Непостоянен он, как ветер легкокрылый!

Его рассудок - раб, игралище страстей,

Бессилен вырваться из чувственных сетей;

А сердце слабое - челнок на океане

Средь бурь, без кормчего, сомнения в тумане.

Он вмиг и добр и зол, и весел и сердит;

Что хвалит поутру, то к вечеру бранит:

Как мотылек летит с цветка к другому цвету,

Кружится человек, меняя цель, по свету.

В желаниях отчет не может дать себе

И - за худой успех пеняет злой судьбе.

"Как? мне? сковать мой век супружества цепями

С кокеткой, женщиной? стать наряду с глупцами?

Быть притчей в обществе, насмешкам жертвой злым?" -

Так говорил наш граф приятелям своим;

Но месяц не прошел, и вот уж две недели,

Как брачное ярмо на хвастуна надели.

Примерным мужем став, уверен всей душой,

Что обладает он вернейшею женой,

Что, к удивлению всего земного круга!..

Родилась для него примерная супруга.

Таков-то человек: не верен он себе,

Сегодня лучший друг, а завтра - враг тебе;

Переменяет мысль, желания по моде,

И плачет, и поет, и пляшет - по погоде.

Что легкомыслен он и ветрен, знаешь сам;

Он предан собственным обманчивым мечтам,

Ты знаешь, и - зовешь его царем творенья!

Но кто ж, ты говоришь, имеет в том сомненье?

Я сомневаюсь, да! и льщусь вам доказать:

Извольте выслушать. Не станем разбирать:

Когда бы ты в лесу с медведем повстречался,

Который бы из вас скорее испугался

И по указам ли нубийских пастухов

Терзают Ливию стада барканских львов?

А спросим - этот царь над тварию земною,

Сколь многих он владык имеет над собою?

Гнев, скупость и любовь, тщеславие и страх

Содержат ум его, как узника в цепях!

Едва покойный сон глаза его смыкает,

Как скупость говорит: - Вставай, уже светает, -

Оставь меня. - Вставай! Пора, сбирайся в путь. -

Хоть час один... - Нет, нет, готов в минуту будь. -

Помилуй, да куда? - В Ямайку плыть за ромом,

Потом в Японию за амброй и фарфором. -

К чему богатства мне? Я потерял им счет. -

Глупец! богатства кто излишними зовет?

Приобретая их, и знать не должно меры,

Ни жизни не щадить, ни совести, ни веры:

На голых спать досках, почти не есть, не пить,

За денежку себя позволить удавить. -

Но для чего, скажи, такое сбереженье?-

Не знаешь? Для того, чтоб все твое именье.

На диво промотал наследник пышный твой

И занял бы столиц внимание собой... -

Что делать?- Плыть скорей, матросы уж готовы...

<II>

Все скажут: человек один из всех скотов

Живет средь общества обширных городов;

Он ввел приличия, полезные обряды,

Любезность нравов, вкус, веселости, наряды;

Поставил над собой законы и царей,

Завел полицию, судилища, судей...

Конечно, нет в лесах полиции устава,

И неизвестна там судебная расправа;

Для дел бессовестных - нет совестных судов,

Лисиц-секретарей, исправников-волков;

Не размежеваны бесспорные владенья,

Нет межевых контор запутывать именья;

Не ездит земский суд с указом на разбой,

Чтоб собственность отнять законною рукой.

Нет формы и суда, и нет формальных споров;

Нет исков, нет тюрьмы, нет стряпчих, прокуроров;

Нет департаментов ни горных, ни лесных,

Приказной саранчи не слыхано у них;

Невинных барышей - нет и по винной части,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но между зайцами видал ли кто воров?

Но волки грабят ли когда-нибудь волков?

Бывало ль, замыслов своих для исполненья

Другими жертвуя - себя для возвышенья,

Чтоб тигр Гиркании крамолой возмущал,

Чтобы медведь когда с медведем воевал?

И лев противу льва, отец противу сына

Сражался ли когда за выбор властелина?

И лютый зверь свой вид в другом животном чтит

И ярость, зря себе подобного, смирит!

Как братья твари все живут между собою;

Ни злата, ни честей не мучатся алчбою,

Ни гнусной завистью; у них нет тяжеб, ссор;

Друг друга не теснят, и всякому простор;

А мы? за горсть травы - прошенье исковое;

Безделки стоит вещь, а мы заплатим втрое.

Да что - к безделке сей придравшись, наконец

Отнимут, чем владел и дед твой и отец.

Кто нажил взятками кровавое именье,

Тот в славе, в почестях и у людей в почтенье;

Служить - уж значит красть; а кто не мыслит так -

По мненью общему, конечно, тот дурак;

А мы, разумные, в неистовстве разврата

Щадим ли ближнего, иль друга, или брата?

Пороки гнусные себе мы ставим в честь.

Тот славится, что мог он много пить и есть;

Тот картами своих друзей был разоритель;

Тот честных жен, девиц счастливый обольститель;

А этот дуэлист, славнее всех других:

На поединках он зарезал семерых;

Но мало! человек с чертовским ухищреньем

Не занят ли всегда подобным истребленьем?

Он порох изобрел, железо изострил;

Вдруг тысячи губить науку сотворил.

<III>

"Потише, говоришь, к чему так горячиться?

Имеем страсти мы, в том всякий согласится,

Подобно иногда волнению морей;

Но добродетели малейшие людей

Вознаграждают их все слабости, пороки.

Скажи: не их ли ум и смелый и высокий

Измерил небеса, нашел пути планет,

На утлом челноке кругом объехал свет,

Обширным знанием объемля и пучины,

Проник природы ход, явления, причины?

Ужели мы и сим не превзошли скотов?

Цветут ли, как у нас, в глуши твоих лесов

И академии и университеты,

И выпускают ли ученых факультеты

Поэтов, химиков, юристов, докторов?"

Нет, доктор ни один не отравлял лесов

Своей убийственной и дерзкою наукой,

И без болезней жизнь зверей - тому порукой:

Не мучатся они над путаницей прав;

Природы таинства, природы не познав,

Проникнуть не хотят; и в гордости свободной

Не силятся они забыть язык природной.

Пустыми бреднями, набором пышных слов

Не затмевается врожденный свет умов...

Но это в сторону. Оставя древних мненья,

Что наши знания едва ль не заблужденья,

Я сам спрошу тебя: в наш просвещенный век

Где ж по учености ценится человек?..

"Когда желаешь быть в больших чинах, в почтенье

(Родитель говорит сынку нравоученье,

Который выходить из детских начал лет),

Последуй мне во всем, прими ты мой совет.

Во-первых: книги брось и школьное ученье;

Науки сущий вздор, знай только умноженье;

В нем заключается премудрость всех наук.

Спеши не торопясь, всего не можно вдруг;

Но всякий день и час - приобретать старайся.

Бессильного - дави, пред сильным - пресмыкайся.

На помощь призови: обманы, подлость, ложь,

Прижимки, воровство, подлоги и грабеж.

Богатство наживать - все средства благородны.

Честные бедняки к чему на свете годны?

Поверь, мой сын, когда ты будешь богачом,

Толпою набегут ученые в твой дом,

Хоть не бывали ввек они с тобой знакомы:

Артисты, физики, поэты, астрономы

Превознесут тебя напыщенной хвалой

И к Цезарю причтут ближайшею родней.

Тебе припишутся огромные творенья;

Ты будешь фаросом наук и просвещенья!

Знаток изящного, хоть сам тому не рад,

И грамоте не знав, ты будешь Меценат!

Богач имеет все: познания, свободу,

Чины, любезность, ум, достоинства, породу;

Он знатными - почтен, прелестными - любим;

Честь строгая - как воск растает перед ним;

Свет полон для него друзьями и родными -

Все отпирается ключами золотыми.

Богатство - дурноте даст прелесть красоты,

А бедность - красоте ужасные черты!.."

Вот так-то облечен родительскою властью,

Сыночку батюшка путь открывает к счастью,

Которого всегда скорей достигнет тот,

Кто пальцам на руках едва ли знает счет!

Итак, трудись теперь, профессор мой почтенный!

Копти над книгами, и день и ночь согбенный,

Пролей на знания людские новый свет,

Пиши творения высокие, поэт,

И жди - чтоб мелочей какой-нибудь издатель,

Любимцев публики бессовестный ласкатель,

Который разуметь язык недавно стал -

Подкупленным пером тебя везде марал;

Конечно, для него довольно и презренья...

Холодность публики - вот камень преткновенья,

Вот бич учености, талантов и трудов!

Положим, перенесть ты и его готов:

Переплетя свои творения сафьяном,

С поклоном явишься пред счастливым болваном,

Который, на тебя с презреньем посмотря,

Движеньем головы едва благодаря

И даже ласковым не удостоя словом,

Заговорит с другим - о балансере новом...

Вот тут-то в бешенство придет нрав тихий твой,

И согласишься ты на мой совет благой,

Хоть будет он тогда немного и не в пору:

Проститься с музами и сесть скорей в контору

К банкиру иль к кому из знатных...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

<IV>

Осел, не к пению природой сотворенный,

Определению покорствует смиренно

И диким голосом не гонит из лесов

Прелестныя весны пленительных певцов.

Осел без разума, а действует, как должно;

Мы им озарены и вечно судим ложно;

Противу склонностей природных восстаем,

И потому успеть не можем мы ни в чем;

В поступках наших нет ни цели, ни причины:

Иль глупо искренни, иль носим век личины;

Иль хвалим без ума, иль без толку браним;

Сегодня выстроим, а завтра разорим.

Лев, тигр или медведь, хотя без просвещенья,

Страшатся ль собственной мечты воображенья?

Имеют ли в году несчастливые дни,

Числа тринадцати боятся ли они?

От встреч дурных не ждут несчастного успеха,

И понедельник им в делах их не помеха;

Видал ли кто в лесах, чтоб полусгнивший пень,

Колени преклоня, боготворил олень,

Когда кто из зверей как бога обожал

Обтесанный болван иль сплавленный металл?

А мы каких скотов в числе богов не чтили?

Мы кошек, обезьян, быков боготворили.

Народы славные на нильских берегах

Пред крокодилами не падали ль во прах?

"К чему, - ты скажешь мне, - столь гнусные примеры?

Лжебоги египтян, постыдные их веры?

Ты хочешь доказать набором дерзких слов,

Что человек глупей бессмысленных скотов,

Что будто бы осел - профессора умнее...

Осел, который всех животных уж глупее,

Которого одно названье значит брань...

Ты можешь рассуждать, браниться перестань".

Напрасно ты осла так много унижаешь

И имя честное его за брань считаешь;

Хотя смеемся мы большим его ушам,

Но если б как-нибудь заговорил он сам?

Смотря на наши все дурачества, пороки -

Какие бы он мог наговорить уроки!

Когда ж бы заглянул еще в столицу к нам,

Чего б, профессор мой, он не увидел там?

Глядя на пестрые, смешные одеянья,

Услыша плач, и смех, и песни, и рыданья,

И громы музыки, и пенье похорон,

Ученье, и пальбу, и колокольный звон,

Услыша, как в глаза один другого хвалит

И третьему его ж - поносит и бесславит,

Увидя меж купцов не торг, а плутовство,

В одежде нищенской обман и воровство,

Увидя скачущих к больным, со смертью рядом,

Убийц морить людей позволенным обрядом?

За ними же купцы с атласом и парчой,

И нищие, <и поп>, и мастер гробовой;

Увидя, как ведут к суду воришку - воры

Выслушивать воров важнейших приговоры;

Увидя грабежи и частных и квартальных,

Денной разбой в судах, в палатах у приказных -

Осел от ужаса не мог найти бы слов.

По справедливости вдруг ставши мизантропом,

Сказал бы нам, как он говаривал с Езопом:

"Благодарю творца, что я в числе скотов!

Божусь, что человек глупее нас, ослов!"

ПОСЛАНИЕ К БРАТУ

(Об охоте)

Предвестник осени туманной,

Седой зимы суровый сын,

Печальный гость, никем не жданный,

Губитель красоты долин!

Дохнул мороз - и пожелтели

Одежды рощей и лугов;

Повеял ветер - полетели

Листы увядшие лесов;

Но мы с тобою, брат мой милый,

Мы любим осени приход,

И самый вид ее унылый,

Для нас исполненный красот,

Какую-то имеет сладость!

Не знаю, как ее назвать?..

Она... не веселит, как радость,

Не заставляет горевать,

Она... есть тайна сердца... Полно

Неизъяснимость объяснять;

Без нас любителей довольно

О тайнах сердца толковать!..

* * *

Охота, милый друг, охота

Зовет нас прелестью своей

В леса поблекшие, в болота,

На серебристый пух степей.

Уж гуси, журавли стадами

Летают в хлебные поля;

Бесчисленных станиц рядами

Покрыта кажется земля.

И вот подъемлются, как тучи,

Плывут к обширным озерам,

Их криком стонет брег зыбучий...

И как он слышен по зарям!

Пруда заливы уток полны;

Одев живой их пеленой,

Они вздымаются, как волны,

Под ними скрытою волной.

Вертятся стаи курахтанов,

Пролетных разных куличков;

Среди осенних лишь туманов

Мы видим их вокруг прудов.

Бекас и гаршнеп, разжиревши,

Забыли быстрый свой полет

И, к кочкам в камышах присевши,

Таятся плотно средь болот.

Товарищ их, летать ленивый,

Погоныш, вечный скороход,

С болотной курицей красивой

В корнях кустов, в топях живет.

Но дупель, вальдшнеп - честь и слава,

Один - болот, другой - лесов,

Искусных егерей забава,

Предмет охотничьих трудов -

Переменили на отлете

Житья всегдашнего места;

Уж дупель в поле, не в болоте,

А вальдшнеп пересел в куста.

Перепела с коростелями,

Как будто обернувшись в жир,

Под травянистыми межами

Себе находят сытный пир.

Собравшись стрепета стадами,

По дням таятся в залежах,

А в ночь свистящими рядами

Летят гостить на озимях.

По ковылю степей волнистых

Станицы бродят тудаков

Иль роются в местах нечистых

Башкирских старых кочевьев.

Расправив черные косицы,

Глухарь по утренним зарям, -

Нет осторожнее сей птицы, -

Садится сосен по верхам.

И, наконец, друг неизменный,

Стрельбы добыча круглый год,

Наш тетерев простой, почтенный,

Другие авторы

Хвольсон Анна Борисовна

Дойль Артур Конан

Отрадин В.

Келлерман Бернгард

Аксенов Иван Александрович

Якубович Петр Филиппович

Жаколио Луи

Пруст Марсель

Павлищев Лев Николаевич

Елпатьевский Сергей Яковлевич

Другие произведения

Анненский Иннокентий Федорович - Письма к С. К. Маковскому

Куприн Александр Иванович - Сказочки

Пушкин Василий Львович - Письма А. И. Тургеневу

Амфитеатров Александр Валентинович - Амфитеатров А. В.: биобиблиографическая справка

Чулков Георгий Иванович - Лицом к лицу

Бунин Иван Алексеевич - Книга

Григорьев Аполлон Александрович - Русский театр в Петербурге. Ii. Длинные, но печальные разсуждения о нашей драматургии

Аксаков Иван Сергеевич - Ответ г. Градовскому на его разбор "Записки" К.С. Аксакова

Карнович Евгений Петрович - Вызов родственников

Новиков Михаил Петрович - Переписка с Л. Н. Толстым

Аксаков Сергей Тимофеевич - Избранные стихотворения